Москва - столица

НА ВАГАНЬКОВОМ ХОЛМЕ

Земля Занеглименья — Ваганьков холм с нынешним зданием Пашкова дома и Кремль разделяла река Неглинная — она была заселена одной из первых, когда Москве стало тесно в стенах Кремля. Следы XIII столетия — можно ли их считать здесь самыми древними, или археология, если мы когда-нибудь в столице обратимся к ней всерьез, таит в себе новые открытия? Пока приходится ограничиваться тем, что заключено в документах.

В начале XV в. на месте Пашкова дома располагался Елизаров двор по имени крестившегося татарина Елизара Васильевича, сына перешедшего на московскую службу царевича Евангула, сторонника и приспешника великого князя Василия II Васильевича Темного. Только как правильно называть это правление: именем одного внука Дмитрия Донского или еще и матери его Софьи Витовтовны?

Выбранная в невестки самим Дмитрием Донским, дочь литовского князя-воина, Софья Витовтовна искусства дипломатии не знала, властолюбия своего не ограничивала ничем и никогда. Как рванулась она к власти после смерти мужа, как сумела удержать великокняжеский престол для своего малолетнего сына, которому не хотели подчиниться ни родной дядя Юрий Дмитриевич Галицкий, ни его дети — воинственные бунтовщики Юрьевичи!

Надо было добиться в Орде ярлыка на великое княжение — нашла Софья известного своими хитростями боярина Ивана Всеволожского, подкупила обещанием взять за великого князя его дочь, а когда достал боярин заветную грамоту, предпочла для сына другую невесту — из княжеского рода. На свадьбе же затеяла ссору, залившую Русь кровью междоусобиц, — сорвала с князя Василия Юрьевича Косого некогда принадлежавший Дмитрию Донскому пояс, сочла семейное сокровище собственностью своего сына. Не удавалось годами преодолеть сопротивления Дмитрия Юрьевича по прозвищу Шемяка, нашла и здесь способ — отравленную курицу, которой попотчевал князя подкупленный повар.

Н. Чистяков. Великая княгиня Софья Витовтовна на свадебном пиру

Только хватало Софье Витовтовне и настоящего мужества, стойкости, умения переносить любые невзгоды, а с чем не приходилось княгине в жизни сталкиваться. Год за годом возвращалась на московские земли чума, горели от страшной засухи леса и поля, гибли звери, птицы, рыба, бушевал голод, не оставляли в покое татары.

Занеглименье, где располагалось обок Елизарова двора село Ваганьково, оставалось самой опасной загородной землей. Отсюда чаще всего двигались на Кремль вражеские отряды. В 1439 г. изгнанный из Золотой Орды и засевший в Казани хан Уллу-Мухамед подходит к Москве. Решающее сражение развертывается на окраине Ваганькова и нынешней Арбатской площади. Попытка Василия Темного выступить через несколько лет против казанского хана оказалась неудачной.

Попадает великий князь в плен, освобождается за непомерно большой выкуп, а по возвращении в Москву находит лишь развалины своего кремлевского терема. Город пострадал от жестокого землетрясения — «труса», и Василию Васильевичу пришлось поселиться на Елизаровом дворе. Это было в 1445 г.

Годом позже победу над московским князем одержали его двоюродные братья — Юрьевичи. Василий II был захвачен в Троице-Сергиевом монастыре и ослеплен, 75-летняя Софья Витовтовна сослана в Чухлому.

Только не сломили старую княгиню неудачи. Вскоре вместе со всей своей семьей добирается она до Москвы и за отсутствием сына сама организует защиту столицы от подступившего к ее стенам татарского царевича Мазовши. И не было ли заслуги Софьи Витовтовны в том, что Мазовша предпочел почти сразу уйти, так что приход его к Москве так и остался в истории под названием «скорой татарщины»?

Сына, великого князя, Софья Витовтовна позвала в столицу лишь тогда, когда миновала всякая опасность: жалела Василия да, видно, не слишком и доверяла его воинским способностям. К тому времени Елизаров двор уже составлял ее собственность, и завещала его княгиня своему любимому младшему внуку.

Крутой, неуемный нрав Софьи Витовтовны не вносил мира и в ее собственную семью. Почти все свои немалые богатства передает она любимцу в обход старших внуков, и это повод для бесконечных распрей и обид. Может, угадывала старая княгиня в подростке те черты, которых так не хватало Василию Темному, — удачливость в бою и открытый нрав. Это о нем, Юрии Васильевиче Меньшом Дмитровском, напишет летописец, что «татары самого имени его трепетаху». Это он вместе с братом Андреем одержал в 1468 г. полную победу над казанским ханом, а спустя 4 года не дал другому хану — Ахмету перейти Оку около Алексина. В духовной Софьи Витовтовны, после перечисления сел, казны, рухляди и двора в Кремле, так и говорилось: «А за городом дала есмь ему Елизаровский двор и со всем, что к нему потягло (относится)».

Но умер Юрий Васильевич Меньшой молодым, женат не был, а в духовной отказал Елизаров двор великому князю: «А что мое место Ваганково да двор на Ваганкове месте, что мя благословила баба моя, великая княгиня, а то место и двор господину моему великому князю», иначе говоря, Ивану III Васильевичу.

Иван III почти на 30 лет переживет младшего брата. При нем у Ваганькова будет уже числиться «Государев двор», обозначавшийся для большей точности местоположения — «на Козьей бороде», или броде, как полагают некоторые историки. Былой Елизаров двор занимал место позднейшего Пашкова дома, село Ваганьково — место новых зданий Государственной республиканской библиотеки. Но вот насколько ценилось и ценилось ли вообще оно?

Известно, что Иван III дал волю своему зодчему Алевизу Ламберти де Монтаньяна, долгое время называвшемуся в документах Алевизом Новым, строить не только в Кремле, вокруг которого возводились в то время кирпичные стены, но и в посадах. Фряжский — итальянский мастер при нем и при его сыне Василии III возвел 11 каменных церквей. Была среди них и церковь Благовещения на Ваганькове, одноименную предшественницу которой, по утверждению летописца, разобрали за ветхостью в 1514 г.

Великий князь Иван III Васильевич (1440-1505 гг.). Миниатюра из «Титулярника» 1672 г.

А. Васнецов. Московский Кремль при Иване III

Однако в начале прошлого века ученые придерживались иной точки зрения, будто Благовещенская церковь была сооружена семнадцатью годами позже по указу великого князя в честь рождения его первенца Ивана Грозного и освящена в честь Николы с пределом Сергия Радонежского, в котором Василий III хотел видеть покровителя своего сына.

Если подобное утверждение верно, значит, играло Ваганьково в великокняжеской жизни немалую роль. Ведь другая такая благодарственная церковь была возведена Василием III в Коломенском.

Василий Шуйский

Правда, стал тогда называться Ваганьковский переулок не Никольским, а Благовещенским. Только называли его и Воздвиженским от близлежащей церкви и появившегося около нее монастыря, и Шуйским — на углу улицы Воздвиженки находился двор боярина князя Ивана Ивановича Шуйского. Смена названий говорила о стремительно переворачивавшихся страницах истории.

И как тут снова не вспомнить пушкинского «Бориса Годунова», первую сцену трагедии, где хитроумный Василий Шуйский толкует с князем Воротынским о выскочке и убийце Годунове и собственных правах на российский престол. Иван Шуйский — младший брат царя Василия, народом выбранного, народом и отрешенного от власти. Это они, три брата — Василий, Дмитрий и Иван, по прозвищу Пуговка, приветствовали приход Самозванца, готовились к его торжественной встрече, а на десятый день прихода в Москву нового самодержца были Лжедмитрием осуждены и начали борьбу против него. Борьба закончилась убийством Самозванца и избранием на престол Василия Шуйского.

Только ничем полезным не отметил своего недолгого правления царь Василий, ни одной победы не одержал поставленный им во главе войска его брат Дмитрий. Зато завидовать и ненавидеть умели оба.

По убеждению современников, оба они причастны к гибели талантливого полководца, молодого их родственника Михайлы Скопина-Шуйского, готовившего поход против польского короля Сигизмунда III. Скопин неожиданно для всех умер, побывав на пиру у князя Дмитрия и супруги его Катерины Григорьевны, дочери страшного своими зверствами Малюты Скуратова.

Ворвавшись к царю с толпой, Захар Ляпунов бросит в лицо Василию Шуйскому памятные слова: «Долго ли за тебя будет литься кровь христианская? Земля опустела, ничего доброго не делается в твое правление; сжалься над гибелью нашей, положи посох царский, а мы уже о себе промыслим». Так утверждает летописец.

Шуйский не соглашался, медлил, придумывал увертки, пока не пришло решение собравшегося в Замоскворечье — так велик был сход москвичей, что не хватило на привычной Красной площади места, — народа. Русскому выбранному царю бояре предпочли польского королевича Владислава. Но начало и конец царствования Шуйского были тоже связаны с Ваганьковом.

В Ваганьковском переулке, у Государева двора, стал во главе отряда ополчения в мае 1606 г. дворянин и воевода Валуев. Он же, когда восстала Москва против Лжедмитрия, вместе с московским дворянином Воейковым двумя выстрелами убил Самозванца. С честью служил Валуев под знаменами Михайлы Скопина, а в 1610 г., вольно или невольно, стал главным виновником разгрома Дмитрия Шуйского, открыв его части польским отрядам. Во всяком случае дальше охотно подчинялся он всем очередным правителям — и королевичу Владиславу, и Михаилу Романову, который предпочел все же отправить Валуева подальше от Москвы — воеводой в Астрахань, где и исчез его след.

Старинное русское оружие. Копья. XVII в.

Между тем братья Шуйские с появлением в Москве полков Владислава были увезены в плен в Варшаву. В Старом городе польской столицы, на центральной и красивейшей его улице — Краковском Предместье, и сегодня показывают дворец Шуйских. Василий и Дмитрий в Варшаве умерли. Иван Пуговка вернулся, вошел в доверие к Михаилу Романову и патриарху Филарету, получил в свое ведение Судный приказ, но в 1638 г. умер бездетным, и двор перешел в чужие руки. Вместе с новыми хозяевами забылось и старое название переулка, а в 1680-х гг. соседний Елизаров, или Государев, двор стал собственностью думного дьяка Автонома Иванова.

В отличие от многих своих товарищей по службе, в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона Автоном Иванов удостоился специальной заметки, хотя и по очень сомнительному поводу. Автор заметки счел нужным отметить, что, не обладая никакими особыми заслугами и дарованиями, дьяк сумел нажить невероятное по своим размерам состояние. Похвала тем более ироническая, что наследственных богатств сын московского приходского попа Иванов не имел. Шестнадцать тысяч душ, множество земель и денег были им нажиты за время службы в Поместном — ведавшем поместьями — приказе. Это ли не достойный удивления пример сомнительных махинаций! Только документы вступали в прямое противоречие с подобным выводом.

Еще во времена правления старшей сестры Петра I — царевны Софьи Автоном Иванов начал править Поместным приказом и получил звание думного дьяка. Всем обязанный царевне, он тем не менее не колеблясь подписывает в числе пяти думных дьяков 1 сентября 1689 г. грамоту об отрешении ее от правления. Многоопытный приказный делает ставку на юного Петра.

Боязнь за собственное положение, надежда на дальнейшее продвижение по службе? Может, они и сыграли в поступке Автонома Иванова свою роль. Но не только и не в первую очередь. Иначе настороженный, подозрительно относившийся ко всем деятелям предыдущего правления Петр не поручил бы думному дьяку ведать сразу тремя и какими же ответственными приказами — Иноземским, Рейтарским и Пушкарским! Ведь именно от них зависело формирование обновленной русской армии.

Автоном Иванов работает рука об руку с Иваном Григорьевичем Суворовым, дедом великого полководца. И.Г. Суворов был генеральным писарем, иначе — начальником генерального штаба Преображенского и Семеновского полков. А богатствам своим дьяк находит применение вполне в духе петровских времен. В 1705—1706 гг. в Москве формируется из служилых людей и рекрутов «драгунский полк думного дьяка Автонома Ивановича Иванова», вскоре переименованный в Азовский.

Сам дьяк командовать полком не мог — его замещал некий Павлов. Зато все обременительные расходы по обмундированию, вооружению и содержанию солдат лежали на Автономе Иванове. И в том, что полк отлично сражался под Полтавой, хорошо показал себя во время Прутского похода 1711 г., была немалая и высоко оцененная Петром заслуга московского дьяка.

Неудивительно, что разделял доверенный дьяк и вкусы Петра, его тяготение к западноевропейским формам жизни. Мало кто из бояр мог похвастать таким огромным, как ивановский, домом, к тому же выстроенным на новомодный «голландский» манер. Дьячьи владения покупает у его сыновей племянница Петра, царевна Прасковья Иоанновна, а в 1734 г. они переходят к возвращенному из березовской ссылки единственному сыну Александра Даниловича Меншикова — Александру так стремительно, что во дворе остается погреб с опечатанным имуществом покойной царевны. В погребе, состоявшем из двух «палаток» — помещений, хранились 12 икон без снятых предварительно окладов, орел двуглавый жестяной вызолоченный с короной, какие обычно помещались на домах членов царской семьи, 1 стол, 1 шкаф, непонятного назначения обитые голубым и зеленым сукном доски, «в мешке пряжи орленой 56 талек», 3 железные двери, затворы, решетки и разная хозяйственная утварь. После составления описи сенатским служителем погреб был снова опечатан и при нем сохранен караул — то ли оберегать царевнино никому не нужное добро, то ли кстати присматривать за «подозрительным» семейством былого всемогущего Алексашки Меншикова. Как-никак вернулось оно из ссылки.

В первой половине 1760-х гг. не стало Александра Меншикова, его дети поспешили расстаться с домом, который семье так и не удалось полностью восстановить после страшного московского пожара 1737 г. Вскоре владельцем становится П.Е. Пашков.

Итак, Пашковы. Снова общепринятая версия — несметные богатства, принесенные ростовщичеством и винными откупами, спекуляцией землями и домами. А в действительности? Пашковы — одна из самых заслуженных фамилий среди служилого дворянства XVI—XVII столетий. Родоначальник — Филипп Истома, боярский сын, сторонник Тушинского вора, или Лжедмитрия II, казачий атаман, взятый в 1606 г. в плен под Москвой и верно служивший Василию Шуйскому. Его сын Афанасий — воевода на Мезени, в Енисейской и Новой Даурской земле. Внуки — участники походов в Крым под командованием Василия Голицына.

Петр I благоволил Пашковым и одного из них взял к себе денщиком — дежурным секретарем. Позднее стал вчерашний денщик Егор Пашков и губернатором Астрахани, и членом Военной коллегии. Его-го сын и приобрел былой Елизаров двор. И не только приобрел, но развернул строительство целого дворцового ансамбля. Знаменитый Пашков дом был сооружен в течение 1783—1787 гг.

Подробности — их сохранилось удивительно мало. Понятно, что строительство шло с ошеломляющей быстротой. Известно, что новое здание оказалось меньше старого дома Автонома Иванова. Очевидно, что архитектор использовал старые фундаменты — обычный прием московского строительства. В столице одинаково берегли строительные материалы и ценили труд мастеров. Только кем был автор проекта, документы не говорят. Как ни странно, большинство наиболее любопытных построек Москвы до XIX в. продолжают оставаться безымянными. И хотя сегодня Пашков дом связывается с именем замечательного зодчего В.И. Баженова, это всего лишь предположение, которое полностью отвергал крупнейший историк русского искусства и архитектуры академик Игорь Грабарь.

Перед Пашковым домом разбивается превосходный сад с фонтанами, беседками, заморскими птицами в изысканных вольерах. Открытый в сторону Моховой улицы, он становится предметом восторгов и неослабевающего внимания москвичей. Но знала Москва и другое. В год окончания строительства дворца П.Е. Пашкову было предъявлено колоссальное взыскание — обязательная выплата в Московскую Казенную палату по винным поставкам государственного налога. Оно не могло полностью разорить Пашкова, но заметно пошатнуло его состояние.

Слов нет, сын петровского денщика отличался редкой предприимчивостью. Петр Егорович срочно пишет завещание в пользу дальнего родственника, А.И. Пашкова, который за это оплачивает долг. Тем самым наследники лишались дома, зато Петр Егорович, разбитый параличом и не оставлявший кресла на колесах, смог дожить жизнь в дорогом его сердцу дворце. Только сохранившееся за домом имя Пашковых уже по-настоящему не имело к нему отношения. Новый наследник представлял капиталы своей жены, урожденной Мясниковой, а вместе с тем очередную историю Москвы и России.

Еще в конце XVII в. имел гостинодворец — купец Осип Твердышев лавки в Симбирске, но уже в 1720 г. организовал при прямой поддержке самого Петра I в Москве компанию по усовершенствованию суконного производства. В 1744 г. Осип, его брат Иван и их зять Иван Мясников получают от императрицы Елизаветы Петровны для «розыска медной руды» и строительства заводов башкирские земли на сказочно выгодных основаниях — бесплатно. К концу жизни компаньоны имели 8 заводов и 76 тысяч душ крестьян, доставшихся, за отсутствием прямых наследников, четырем дочерям Мясникова. Одна из них, Дарья Ивановна, приносит свои 2 завода и 19 тысяч душ А.И. Пашкову. Было из чего выплатить начет на старого владельца, купить завещание и продолжать благоустраивать дом.

И все же даже Мясниковские капиталы не могут выдержать испытания 1812 г. Выгоревший Пашков дом остается не восстановленным. Как вспоминала современница, «весь город по сю сторону Москвы-реки был точно как большое черное поле, со множеством церквей, а кругом обгорелые остатки домов; где стоят только печи, где лежит крыша, обрушившаяся вместе с домом; или дом цел, сгорели флигели; в ином месте уцелел один флигель». В ее же рассказах есть упоминание и о Пашкове доме. В З0-х гг. прошлого столетия он все еще стоял пустой, с заколоченными окнами. Сад зарос. Пруды заглохли. Вольеры с птицами опустели, а то и вовсе исчезли. Новая жизнь дома началась только после приобретения его государством для размещения Румянцевского музея. Двор великой московской княгини Софьи Витовтовны стал местом рождения первого московского публичного музея.

Живой памятью о тех далеких годах осталось только недавно восстановленное название переулка за Государственной республиканской библиотекой — Ваганьковский. И проездов около одноименного кладбища. Ваганьково словно раздвоилось. Старое было селением разного рода потешников, от псарей, сокольников, тех, кто разводил боевых петухов — кречетов, до музыкантов, скоморохов: «ваганить» значило «потешать». К тому же сходились сюда москвичи на кулачные бои, бились стенка на стенку, устраивали гулянья и игрища.

Легенды? Нет, действительно был в Ваганькове Псаренный двор, были музыканты и народные игрища. При Иване Грозном церковный Стоглавый собор осудил звучавшие у Ваганькова любимые народом органы — случалось, привозили их сюда по нескольку десятков. В мае 1628 г. царь Михаил Федорович запретил местные народные гулянья — «безлепицы». Его отец, патриарх Филарет, и вовсе установил наказание кнутом за кулачные бои и борьбу.

Когда же выяснилось, что угроз и запретов недостаточно, Псаренный двор вместе с псарями, конными и пешими, был переведен в 1631 г. за речку Пресню. По дороге из Москвы, которая и стала называться Ваганьковской (нынешняя улица Красная Пресня), расположились друг за другом «государев новый сад», большая мельница и за вторым мостом Псаренный двор — собственно Новое Ваганьково.

Факты существовали, но никак не решали начинавших возникать вопросов и сомнений. Название первоначального, Старого Ваганькова — не появилось ли оно в действительности много раньше великокняжеских и народных потех: связанное с собственно урочищем? И почему утвердился в нем, как объясняют многие справочники, вологодский оборот «ваганить», незнакомый в других русских уделах, тогда как повсюду были известны ваганы — те, кто жил у притока Северной Двины реки Ваги? Еще в XI в. проникли к ваганам новгородцы. Позже завязались у ваган связи с Москвой, а царь Федор Иоаннович подарил эти земли как дорогой подарок своему любимцу Борису Годунову. Так не память ли о северянах — ваганах осталась жить и в названии московского урочища? Московская земля неохотно раскрывает свои тайны.