Москва - столица

ЗНАКОМЫЕ НЕЗНАКОМКИ

Не правда ли, неожиданный заголовок для главы о славных москвичках? Но так ведь оно и есть! Знакомые — потому что дело каждой из них жило в Москве долгие десятилетия, дойдя так или иначе до наших дней. Незнакомые — потому что в течение почти восьмидесяти лет их имена не назывались и, по возможности, старательно вычеркивались из истории.

Милосердие, благотворительность — все это были «пережитки царского прошлого», «вредные» и «ненужные» народу. Между тем, и то и другое было неотделимо от национального характера, от самой отечественной истории. Именно милосердие, благотворительность во все века помогали поддерживать в обществе внутреннее равновесие, позволявшее выживать слабейшим и обездоленным, и не терять человеческого облика сильнейшим, власть имущим. Как сказала одна из наших героинь, Александра Николаевна Стрекалова: «Богу угодно, чтобы богатый делал добро бедному, чтобы любовь была связью, их соединяющею. Благотворя ближним, мы, сами не замечая, делаем гораздо более для себя, чем для других».

Вид вдоль Яузы в сторону Воспитательного дома. Гравюра. Начало XIX в.

Ее знала и почитала вся Москва. Как не знать супругу самого популярного московского генерал-губернатора, светлейшего князя Дмитрия Владимировича Голицына! Но почет и уважение москвичей принесло ей не замужество, урожденная княжна Татьяна Васильевна Васильчикова сумела завоевать их собственной деятельностью. Потомки станут говорить о «моде на благотворительность», которая с легкой руки Голицыной увлекла дам высшего общества в пушкинские времена. Вряд ли здесь уместно слова «мода», я бы сказала — душевное влечение. И княгиня Голицына оказалась едва ли не первой, полностью ему отдавшейся.

Ее замужеству завидовали многие. Как писал один из современников, «князь Дмитрий Владимирович Голицын был настоящий вельможа времен Александра Первого, великосветский, просвещенный, либеральный, с некоторыми замашками русского сановника, но допускавший и даже одобрявший независимость суждений подчиненных. Это был истинный градоначальник старинной барской Москвы». Блестящий суворовский офицер, он воевал со шведами, участвовал в сражении под Прейсиш-Эйлау, при Бородине и Красном. Женился, само собой разумеется, по любви и собирал в своем московском доме блестящую плеяду литераторов и историков — от Пушкина, Тютчева, Даля, Лажечникова, Загоскина до профессоров Московского университета Михаила Погодина и Степана Шевырева. Была у него одна слабость — театр, это Голицыну была подчинена впервые образованная в 1823 г. московская казенная сцена, Большой и Малый театры.

Его благотворительность иначе, как широчайшей, не назовешь. Голицын открывает училища, приюты, богадельни, ему обязана Москва 1-й Градской больницей... Кажется, княгине и проявить себя не в чем. Но нет, Татьяна Васильевна загорается идеей женского образования. Это действительно была проблема — системы общеобразовательных школ еще не существовало, Смольный институт был рассчитан на очень небольшое число воспитанниц. В 1825 г. в Москве появляется Дом трудолюбия, занявший великолепный дворец горнозаводчика Н.Н. Демидова. (Под именем Елизаветинского института, — в память супруги Александра I, Елизаветы Алексеевны, — он просуществует до 1917 г.) В нем бесплатно и на полном пансионе получают образование дочери младших офицеров и чиновников не выше титулярного советника. И какое! Здесь преподают математику и физику, космографию, естественные науки, географию, историю, иностранные языки, музыку, пение, учат танцам, занимаются гимнастикой...

Дом градоначальника на Тверском бульваре

Спустя 12 лет, в год гибели Пушкина, Татьяна Васильевна основывает Благотворительное общество 1837 г., которое занимается устройством школ рукоделия для девочек по всей Москве. Княгиня считала, что каждая девочка должна не только обеспечивать своим трудом собственную семью, но и иметь гарантированный приработок. Та же мысль побуждает Голицыну организовать в своем родовом поместье Большие Вяземы кустарный промысел плетения корзин из ракитника — на это занятие она обратила внимание во время своего путешествия по Швейцарии. На ее средства швейцарские мастера были приглашены в Большие Вяземы, где и по сей день лозоплетение живет как народный промысел.

«Быть полезной другим — единственное оправдание нашего земного существования», — как-то заметила Татьяна Голицына в одном из писем.

Превратности судьбы — их как никто другой испытала на себе Александра Николаевна Стрекалова, урожденная княгиня Касаткина-Ростовская. Превосходное образование, редкая красота, наконец, богатство и брак по любви с сыном казанского генерал-губернатора сулили легкую и счастливую жизнь. Многие годы молодые супруги провели в Италии, Швейцарии и Париже — среди самых выдающихся писателей и художников. Близкая подруга Александры Николаевны, А.П. Нарышкина, была замужем за А. Дюма-сыном.

Казалось бы, круг увлечений определился. Но, вернувшись в Россию, Стрекалова начинает деятельно участвовать и в Благотворительном обществе 1837 г. Т.В. Голицыной, и в учрежденном С.С. Щербатовой в 1844 г. Дамском попечительстве о бедных, и в Дамском комитете Попечительного общества о тюрьмах. Одно за другим обрушиваются на нее несчастья, которые довелось пережить и многим из ее подопечных, — она теряет мужа, детей, единственного внука. Но ей и в голову не приходит отречься от мира, уйти в монастырь. Наоборот, она становится еще деятельнее — находит в себе силы жить, приходя на помощь другим.

Ее первая самостоятельная благотворительная организация — Общество распространения полезных книг, появившееся буквально накануне отмены крепостного права. При участии выдающегося юриста, специалиста по международному праву М.Н. Капустина, Стрекалова организует издательство с типографией и литографией для выпуска дешевых книг по народному и юридическому образованию, исторических рассказов, описаний путешествий. С ее помощью в Москве образуется Комиссия публичных и народных чтений с целой системой собственных библиотек, читален, аудиторий. Не потеряло своего значения собственное сочинение Александры Николаевны о детстве Пушкина. Стоит вспомнить и другой ее труд — «Благочестивые мысли и наставления и руководства христианина на пути к совершенству», где она пишет: «Богатство не есть необходимое условие для делания добра; твердые воля и сердце, жаждущие добра, суть неистощимые сокровища».

Ерменев. Нищий с поводырем

Ерменев. Поющие слепцы

Столовая ночлежки на Хитровом рынке

Основанное Стрекаловой в год отмены крепостного права Общество поощрения трудолюбия преследовало цель дать возможность женщинам зарабатывать на дому. Их изделия продавались через специальный магазин Общества. Почти сразу развертывается целая сеть швейных мастерских со школами кройки и шитья, одна за другой открываются женские ремесленные школы, Яковлевский ремесленный приют в Болшеве, Дом воспитания сирот убитых воинов, Александровское убежище увечных воинов во Всехсвятском, Стрекаловская больница для хронически больных женщин (и при ней — дешевые квартиры для престарелых гувернанток), многочисленные дешевые народные столовые, содержащиеся на средства Александры Николаевны, Стрекаловская столовая на Хитровом рынке, наконец, Комиссия бесплатного снабжения топливом беднейших жителей Москвы и несколько храмов.

Именно Стрекаловой принадлежит идея дешевых столовых. В 1870 г. начало им было положено Школой кухарок с кухмистерской, где так называемыми пробными обедами начинают пользоваться студенты. Кажется, уже и не осталось такой области, где нужна помощь, которую обошла бы своими заботами Александра Николаевна. Но семидесяти двух лет она создает еще одно благотворительное общество — «Московский муравейник», которое имело целью предоставлять работу беднейшим женщинам. У «Московского муравейника» был свой Дом трудолюбия, очередная школа кройки и шитья, народная чайная и пекарня. Ему А.Н. Стрекалова посвятит весь остаток своей жизни; ее не станет в 1904 г.

Москвичи привыкли называть эту больницу Филатовской. А ведь это название для того и было ей дано, чтобы навсегда вычеркнуть из памяти имя ее основательницы! За неделю до смерти 87-летняя княгиня Софья Степановна Щербатова своей рукой написала завещание, согласно которому ее усадьба по Садово-Кудринской, № 15 передавалась детям. Спустя 12 лет, после специальной перестройки, здесь открылась Софийская больница (при ней действовал и детский приют Святой Софии на Воронцовской улице для неизлечимых больных). Наследники ее не только не оспаривали последней воли княгини — они поддержали больницу значительными материальными взносами. Дети бедных родителей принимались в больницу бесплатно. Более состоятельным содержание и лечение ребенка обходилось в 4 рубля серебром (за месяц), причем и те, и другие находились в общих палатах.

По происхождению Софья Степановна принадлежала к самым древним и заслуженным дворянским родам России. Ее отцом был граф Степан Степанович Апраксин, генерал от кавалерии, один из самых блистательных вельмож екатерининского века. Апраксинскую городскую усадьбу на углу Знаменки и Гоголевского бульвара сегодня занимает Министерство обороны и за высоким каменным забором скрывает от наших глаз здание знаменитого апраксинского театра, где в постановках участвовали живые лошади и олени, где позже гастролировала итальянская опера. Театр видел в своих стенах Пушкина, с которым в юности Софье Степановне не раз приходилось встречаться и танцевать на балах. Апраксины умели и любили привечать гостей. В радушной и хлебосольной Москве их дом считался едва ли не самым гостеприимным.

Родная племянница по матери генерал-губернатора Д.В. Голицына, Софья Степановна наследовала дяде во всех его начинаниях. Тем более что ее муж, Алексей Григорьевич Щербатов, сменил Голицына в должности генерал-губернатора в связи со смертью последнего. Почти одновременно С.С. Щербатова образовала Дамское попечительство о бедных в Москве. К 1917 г. оно имело 18 отделений во всех районах Москвы. В его ведении находились Мариинское училище для девиц, 5 школ, 5 приютов, 9 богаделен, приют для пожелавших изменить свою жизнь проституток, два убежища — для неизлечимо больных и для слепых детей, 3 лечебницы для приходящих больных, ясли и Александровский дом, принимавший престарелых классных дам.

Светская красавица, какой ее запечатлел на своем портрете Орест Кипренский, в жизни не увлекалась ни балами, ни туалетами. У нее был блестящий организаторский талант, который и стремилась она реализовать. Уже в 1845 г. Софья Степановна становится председателем Совета детских приютов Москвы (впоследствии Совет располагался в мемориальном доме И.С. Тургенева на Остоженке, № 37). Приюты были рассчитаны и на постоянно живущих детей, и на приходящих. К началу XX столетия они действовали в каждом районе города.

Но и этих начинаний Софье Степановне было мало. По подсказке знаменитого московского «доктора для бедных», тюремного врача Ф.П. Гааза, Щербатова основывает первую в Москве Никольскую общину сестер милосердия. Не просто своего рода школу, но и детский приют при ней, богадельню и лечебницу для приходящих больных. «К делам милосердия поздно обращаться в старости, — замечала С.С. Щербатова. — Они должны стать стержнем всей жизни. Тогда с годами вы будете ощущать от них постоянный прилив сил».

Они не ждали ни славы, ни благодарности. Судьба не всегда дарила даже просто благополучие в личной жизни. Все как у всех, подчас даже тяжелее, чем у всех, уж во всяком случае — горше. Надежда Борисовна Трубецкая, урожденная княжна Святополк-Четвертинская, начинала жизнь фрейлиной императрицы Александры Федоровны, при дворе Николая I. Князь Алексей Николаевич Трубецкой стал для юной фрейлины отличной партией, тем более что ни в чем не препятствовал увлечениям супруги. Прекрасно образованная, она захотела и прослушала еще и университетский курс. В Москве ее дом в Знаменском переулке становится одним из видных культурных центров старой столицы. С хозяевами накоротке знакомы Вяземский, Жуковский, Пушкин, Гоголь, славянофилы Аксаковы, Хомяков и Самарин, им близок Чаадаев.

Но княгиня не довольствуется ролью хозяйки блистательного литературного салона. В 1842 г. она входит в Совет детских приютов, а двумя годами позже организует Ольгинский приют, в чем ей помог С.Д. Нечаев. После смерти мужа благотворительность становится единственным смыслом жизни Надежды Борисовны. Зима 1859—1860 гг. выдалась особенно снежная, что грозило большим разрушительным половодьем. И вот, вместе с сестрой, матерью и несколькими московскими аристократками она снимает у Калужских ворот дом, куда переселяет тех, кто живет под угрозой наводнения.

Убедившись, каким безнадежным было положение с жильем у бедняков, уже в следующем году княгиня добивается образования Братолюбивого общества снабжения в Москве неимущих квартирами, где, в зависимости от обстоятельств, можно было получить или квартиру или пособие на ее аренду. Избранная председателем, Н.Б. Трубецкая на протяжении полувека будет исполнять свои обязанности. Под ее неустанной опекой к началу XX столетия общество располагает уже без малого 3-миллионным капиталом и 40 благотворительными учреждениями. К этому времени его покровительницей становится вдовствующая императрица Мария Федоровна, а почетным председателем великая княгиня Елизавета Федоровна.

В 1865 г. княгиня становится попечительницей Арбатского отделения Дамского попечительства о бедных Москвы и организует ремесленную школу для мальчиков, названную в дальнейшем Комиссаровским училищем (в честь спасителя Александра III). Благодаря хорошей постановке преподавания вскоре школа превращается в техническое училище, готовившее, как тогда говорили, помощников инженеров. При нем строится вагоноремонтный завод, который соединяется ветками с Николаевской и Смоленской железными дорогами.

Год за годом Надежда Борисовна выступает с новыми инициативами. В 1869 г. она создает Дамский комитет Московского отделения Общества попечения о раненых и больных воинах, преобразованный впоследствии в Российское Общество Красного Креста. С началом войны с Турцией, в 1877 г., организует санитарный поезд и в 65 лет отправляется на фронт, где работает вместе с другими сестрами милосердия на полях сражений. Когда два года спустя страшный пожар уничтожает почти весь Оренбург, княгиня достает значительные средства для погорельцев и сама отвозит в город предметы первой необходимости из запасов Красного Креста. Как видим, отнюдь не придворными интригами и не ловкостью приобрела княгиня Трубецкая свой орден Святой Екатерины и звание статс-дамы двора.

Несчастье грянуло неожиданно. Чтобы запутавшийся в долгах сын не покончил с собой, княгиня продала родовой дом в Знаменском переулке. Свой долгий век ей пришлось доживать в крохотной квартирке, которую она снимала в некогда принадлежавшем ей доме — большую его часть теперь занимала знаменитая галерея купца С.И. Щукина, на ничтожную пенсию, которую глубокой старухе удалось выхлопотать в созданном ею же Человеколюбивом обществе. С помощью к Надежде Борисовне не пришел никто.

Неизвестный художник. Дворянская гостиная в казенной квартире. Первая треть XIX в.

Ее мужа называли в числе лучших русских терапевтов и, безусловно, одним из лучших диагностов. Профессор Г.А. Захарьин был, что называется, врачом милостью Божьей. Он умел и любил лечить и не знал других увлечений, кроме медицины. Екатерине Петровне оставалось лишь оберегать и обслуживать Григория Антоновича, который легким нравом не отличался. Внимания с его стороны она не ждала — просто все долгие годы их совместной жизни оставалась помощницей и женой. Современники готовы были обвинять доктора Захарьина и в тяжелом характере, и в необычном сребролюбии. Еще бы! Визит клиниста оценивался в 100 рублей — столько удавалось заработать за месяц земскому врачу.

Но, пожалуй, одна только Екатерина Петровна знала, как много и часто помогал муж нуждающимся студентам, какие средства жертвовал на военно-санитарные отряды, научно-медицинские общества и научные журналы. По завещанию Григория Антоновича полмиллиона рублей были направлены на строительство народных училищ в Саратовской губернии: не унаследованные деньги — заработанные тяжким трудом и талантом. Не случайно Чехов писал о своем университетском учителе: «Из писателей предпочитаю Толстого, из врачей — Захарьина».

После смерти мужа Екатерина Петровна вместе с дочерью, Александрой Григорьевной, делает большой вклад в собрание Музея изящных искусств, дарит семейную коллекцию пластики эпохи Итальянского Возрождения, а в Захарьине-Куркине строит бесплатную больницу для бедных. Начатое в 1909 г., строительство было закончено в канун первой мировой войны, причем по проекту живописца и историка искусств И.Э. Грабаря. Одним из исполнителей воли Екатерины Петровны стал ученик ее мужа профессор В.Ф. Снегирев, основоположник гинекологии как самостоятельной отрасли русской науки. «Мне хотелось по возможности доделать то, что не удалось исполнить покойному Григорию Антоновичу», — напишет Екатерина Петровна.

Сегодня в доме, выстроенном по проекту Грабаря, находится Городская туберкулезная больница. Имена из истории вычеркнули, но само доброе дело продолжается.

Кто из москвичей не слышал о знаменитых фабрикантах Морозовых? Предпринимательская и благотворительная деятельность Саввы и Сергея Тимофеевичей коснулась многих сторон жизни города. Но что мы знаем о женской половине этой семьи?

Удивительное сочетание образованности и склонности к суевериям, религиозности и свободомыслия, романтизма и предельной деловитости отличало супругу Тимофея Саввича Морозова — Марию Федоровну — урожденную Симонову. В ее двенадцатикомнатном доме в Большом Трехсвятительском переулке не было электрического освещения, поскольку хозяйка считала его бесовской силой. Никогда не пользовалась она ванной — из боязни простуды; купание заменялось протиранием одеколоном. Чтение далеко не благочестивых романов спокойно совмещалось с глубокой набожностью; зимний сад, который Мария Федоровна предпочитала прогулкам под открытым небом, соседствовал в доме с молельней, где служили священники Рогожской старообрядческой общины. Все деловые вопросы решались Морозовой на дому, в специально отведенные для этой цели приемные часы. Благотворительность была частью ее жизни и осуществлялась под неусыпным контролем. Копейка, украденная в таком деле, представлялась Марии Федоровне худшим из преступлений («У Бога украдено», — говорила она).

Фасад дома И.Е. Цветкова на Пречистенской набережной, построенный по рисунку В. Васнецова. 1900-1901 гг.

По настоятельному совету жены Тимофей Саввич, после известной стачки на Никольской ткацкой фабрике, организовал акционерное общество, оказавшееся в руках клана тех же Морозовых. Она же убедила мужа пожертвовать большие средства на строительство здания гинекологической клиники на Девичьем поле. После смерти супруга, когда все дела перешли в ее руки, Мария Федоровна открывает в Москве Биржу труда и финансирует строительство Марфо-Мариинской обители Труда и Милосердия на Большой Ордынке. Она поддерживает дочь Юлию в ее благотворительных проектах и сыновей в их увлечении искусством. Савва Тимофеевич, как известно, помогал Художественному театру, Сергей Тимофеевич создал первый в России музей народных ремесел — Кустарный, у Никитских ворот, позднее перенесенный в специально выстроенное здание в Леонтьевском переулке. «Деньгам умный ход давать нужно», — любила говорить старая, как ее называли, Морозова.

Подростки-рабочие на мощении улицы

Сестра Саввы и Сергея, Юлия Тимофеевна, отличалась не меньшей деловитостью. И все, что предпринимала, проводила в жизнь быстро и под личным присмотром. В Москве шутили: «Пустое это дело — пытаться утаить копейку от Юлии Тимофеевны...»

Постоянные трудности испытывала так называемая черно-рабочая больница, предназначенная для наименее обеспеченного населения. Ее отделения располагались в нескольких местах. Хуже всего обстояли дела у Старо-Екатерининской больницы, что на 3-й Мещанской (ныне ул. Щепкина, 61/2). Хотя в 1877— 1881 гг. на средства жертвователей удалось построить целый больничный городок (кстати, отмеченный медалью на Международной выставке в Брюсселе), деревянные корпуса быстро ветшали и постоянно требовали ремонта. В мае 1907 г. Юлия Тимофеевна берет на себя строительство каменного корпуса для хронических больных, выделив на это 5 тысяч рублей (не считая средств на необходимое медицинское оборудование). Исполнение замысла поручается городскому архитектору А.И. Роопу и архитектору А.И. Герману. Одновременно она дает 10 тысяч на переоборудование родильного приюта.

Работы по переустройству, которые параллельно ведет сама больница, Юлию Тимофеевну не устраивают. И в 1908 г. она обращается к городскому главе с заявлением: «Мать моя, Мария Федоровна Морозова, и брат, Сергей Тимофеевич Морозов, передали в мое распоряжение, каждый соответственно, средства на предмет постройки в Старо-Екатерининской больнице двух корпусов размерами приблизительно такими же, как построенный мною корпус. Первый — для нервных больных в память Саввы Тимофеевича Морозова, в второй — для родильного приюта его, Сергея Тимофеевича, имени, о чем настоящим заявлением довожу до вашего сведения и покорно прошу о принятии этих пожертвований городом и соответственных распоряжений для возможности в ближайшее время приступить к работам. Корпуса эти я предполагаю возвести в течение настоящего строительного периода с расчетом открыть их осенью 1908 г.».

Разрешение было получено, корпуса — возведены в назначенный срок.

Живя, как и мать, в районе Покровского бульвара, Юлия Тимофеевна решает раз и навсегда покончить с беспокоившим всех здешних жителей Хитровым рынком. Мария Федоровна попросту скупила и закрыла все печально знаменитые ночлежные дома, а дочь взяла на себя обязательство построить за свой счет в районе Белорусского вокзала новый ночлежный дом на 800 мест. Дело было за выделением участка под застройку, и его немедленно предоставили — на Пресненском валу (№ 15). Не прошло и года, как огромное пятиэтажное здание, необходимым образом оборудованное, оказалось в распоряжении города. Морозовы избавились от тяготившего их соседства, Москва получила кров для тех, кто приезжал в поисках работы.

Сегодня об этом здании, что стояло на углу Пятницкой улицы и Курбатовского переулка, никто не вспоминает (в лучшем случае в литературе упоминается, что оно — могучий трехэтажный куб с выведенным на улицу парадным входом — не сохранилось). Оно стало жертвой фашистской авиации в первый же налет на Москву, в ночь с 21 на 22 июля 1941 г. 500-килограм-мовая фугаска не смогла его полностью разрушить, но вся война была еще впереди, о восстановлении думать не приходилось. Коренным москвичам оставалось лишь сожалеть о знаменитом Лепешкинском училище (хотя размещалось здесь уже совсем другое учреждение, благодарная память невольно возвращалась к щедрому подарку купчихи Варвары Яковлевны Лепешкиной).

Казалось бы, ничего особенного, два отделения: одно готовившее домашних учительниц, другое — мастериц по рукоделию. Но именно Лепешкинское училище предоставляло самые широкие возможности девочкам из малообеспеченных семей: они приобретали профессию и, как правило, сразу по окончании — место преподавательницы. Наряду с общеобразовательными предметами будущие рукодельницы знакомились с историей искусств, товароведением, началами торгового дела. Все ученические работы по очень низким ценам продавались в специальном магазине, что позволяло полностью окупать используемый на занятиях материал. Особенно гордились здесь обучением технике рисунка и занятиями основами живописи, причем оба эти курса вели женщины-художницы. Помимо изящных рукоделий, училище имело отделения домоводства, белошвейное и портняжное, а также машинно-вязальное. Сама Варвара Яковлевна занималась училищем 14 лет. После ее смерти в 1901 г. по завещанию оно перешло городу Москве вместе с полумиллионным капиталом на его содержание.

Не лишне вспомнить, что Первое студенческое общежитие Московского университета было основано мужем Варвары Яковлевны — С.В. Лепешкиным. Председателем его Комитета являлся сам ректор, а среди членов находились виднейшие профессора (как, например, один из крупнейших представителей физической химии и основоположник электрохимии неводных растворов И.А. Каблуков). Общежитие было предназначено для беднейших студентов, которые жили в нем бесплатно, на полном пансионе. В своем завещании С.В. Лепешкин оставил на эти нужды 200 тысяч рублей: «Для содержания в строгом согласии с уставом Комитета бесплатных квартир для беднейших и достойнейших студентов... и для бесплатного продовольствия их сытой и здоровой пищей». Благотворительность в Москве, как правило, была семейным делом.

С именем Александры Владимировны Алексеевой, урожденной Коншиной, связаны две замечательных семьи — Третьяковых и Станиславских. Ее мать, Елизавета Михайловна, была родной сестрой братьев Третьяковых, муж — двоюродным братом К.С. Станиславского. Всего шесть лет оставался Николай Александрович Алексеев городским головой (1887—1893). (Как отзывался современник, «блестящим метеором пронесся он над Москвой, которая его не забудет». На эти шесть лет пришлись работы по расширению Мытищинского водопровода, начало прокладки системы городской канализации, устройство городских боен и городской прачечной, приведение в порядок городских бульваров, разбивка многочисленных скверов, строительство ГУМа, Исторического музея, Городской думы (Музей В.И. Ленина) и основание городской психиатрической больницы, которой до того времени Москва не имела. Место для нее приобретено за Серпуховской заставой у купца Канатчикова, почему Алексеевскую больницу стали еще называть Канатчикова дача (в советское время ее переименовали в «имени П. Кащенко»).

Жизнь Н.А. Алексеева была оборвана смертельным выстрелом признанного умалишенным человека. Последними его словами к жене была просьба внести 300 тысяч из личных средств на окончание строительства. Это было лишним напоминанием, Александра Владимировна и так всю жизнь занималась вопросами устройства душевнобольных. Во время организации работ по строительству Канатчиковой дачи она приобретает и дарит Москве здание, стоящее напротив ворот Преображенской психиатрической больницы на Потешной улице, — для устройства приемного покоя на 45 больных. По духовному завещанию Александры Владимировны, тяжело переживавшей гибель мужа, Москва получила свыше полутора миллионов рублей на различные благотворительные учреждения. Это были два новых городских училища — около Новоспасского монастыря и на 2-й Бородинской улице, приют с ремесленным училищем для сирот и полусирот из самых бедных семей — около Ваганьковского кладбища, наконец, реконструкция городского училища на Ульяновской улице (№ 42), построенного на средства и по заказу ее мужа.

Московская городская дума. 1890-1892 гг. Архитектор Д. Чигаров. Зал заседаний

О такой многоплановой деятельности справедливо сказать: «Вся в трудах и заботах». Но она не мешала Алексеевым держать открытый дом, собирать у себя ведущих музыкантов. Как вспоминала П.М. Третьякова, «И он, и его жена были люди остроумные и радушные. У них было шумно, интересно и приятно. Петр Ильич (Чайковский) играл в винт, беседовал, ужинал. Меньше всего говорил о музыке. Все старались не утомлять его. Я помню это чувство бережности по отношению к нему».

Так сложилось, что забота о психических больных в Москве едва ли не полностью оказалась возложенной на частных лиц. В этой связи нельзя не вспомнить семейство перебравшихся в Москву купцов Медведниковых.

Среди купечества стало традицией отмечать память близких жестами благотворительности. Логгин Федорович уходит из жизни, оставив 27-летнюю вдову Елизавету Михайловну с двумя маленькими сыновьями. Несмотря на трудности ведения большого торгового дела, она всегда находит время позаботиться о голодных сиротах. А перед кончиной завещает значительную сумму на устройство, как тогда говорилось, сиро-питательного дома — приюта для девочек-сирот. Сыновья строят в Иркутске приют, при нем создают банк, доходы которого предназначены на содержание воспитательного учреждения памяти их матери. Сюда принимали детей всех сословий, и они получали здесь и общее образование, и специальное — по различным рукоделиям. Именно Медведниковский приют открывает историю женского образования в Сибири.

Переселившийся в Москву Иван Логгинович и здесь продолжает дело образования. Вместе с женой, Александрой Ксенофонтовной, создает мужскую гимназию (Староконюшенный пер., 18), которую отличала блестящая постановка преподавания древних и живых иностранных языков, законоведения, философской пропедевтики, естественной истории и химии. О том, какая трагедия случилась в жизни этой семьи, можно судить по завещанию Александры Ксенофонтовны: два миллиона рублей жертвует она на приют и богадельню, из них 600 тысяч — на устройство отдельного приюта «для идиотов и эпилептиков».

Для строительства приюта Городская дума выделила участок через овраг от Канатчиковой дачи (Алексеевской психиатрической больницы), за Даниловским кладбищем. Начало Первой мировой войны заставило Думу перепрофилировать приют — он был отдан душевнобольным воинам. Один из корпусов Медведниковского приюта получил имя Павла Михайловича Третьякова, поскольку строился на его средства. Сын мецената был болен, что не позволяло доверить ему капитал. Отец ограничил сына процентами с 200 тысяч рублей, которые после смерти Михаила Павловича должны были «перейти в собственность города для учреждения и содержания приюта для слабоумных на столько лиц, насколько позволит этот капитал». Воля П.М. Третьякова не была исполнена — через пять лет после завещания наступил 1917 г.

В этом отношении Александра Ксенофонтовна оказалась счастливее. Согласно ее последней воле в селе Поречье была выстроена богадельня с больницей для лиц духовного звания, которая просуществовала до революции целых 14 лет. И поныне самым большим детским психиатрическим учреждением остается былой Медведниковский приют (5-й Донской проезд, 21а).

В 1895 г. известный московский благотворитель Флор Яковлевич Ермаков завещал свыше трех миллионов рублей на помин его души. Иными словами, грандиозный капитал должны были раздать в виде милостыни, вопрос заключался в том, кому и как. Разделенный по числу жителей старой столицы, он мог одарить каждого двумя рублями. Но как организовать такую раздачу? В течение семи лет душеприказчики уклонялись от исполнения воли усопшего. После их смерти последнюю волю мужа решила выполнить вдова, Екатерина Корнильевна. Ее план оказался сложным, но и очень рациональным. Она выделяет неприкосновенный капитал — для пособий бедным невестам крестьянского, мещанского и ремесленного сословий, а также для пособий городским участковым попечительствам о бедных. Немалые суммы отпускаются Домам трудолюбия, воинскому благотворительному обществу «Белый крест» и в распоряжение великой княгини Елизаветы Федоровны, но особенно большие средства — на содержание богаделен имени Ф.Я. Ермакова и устройство ремесленного училища его же имени. Екатерина Корнильевна решает также построить для Москвы два огромных ночлежных дома. В одном из них — шестиэтажном, рассчитанном на 1500 человек, — впоследствии работал Госснаб СССР (Орликов пер., 5), другой, также на полторы тысячи человек, находится на Краснохолмской улице (№ 14). Не забыла Ермакова и бедных родственников, но каждому из них было выделено не более 3 тысяч рублей («Деньги надо не за родство давать, а на дело», — считала Екатерина Корнильевна, как это явствует из ее переписки с Московской Городской думой).

Елизавета Петровна Милюкова сама признавалась, что первым ее побуждением было создание достойного памятника родному дяде, умершему в 1867 г., статскому советнику С.В. Лепехину. В Тупом переулке на Покровке (№ 22а) она приобрела дом, в котором открыла лечебницу его имени, взяв на себя ее содержание. Здесь был небольшой стационар и амбулаторное отделение, где неимущим оказывалась бесплатная помощь. По завещанию Елизаветы Петровны наследницей и пожизненной попечительницей лечебницы должна была стать ее племянница, Н.И. Карпачева-Зворыкина. Но это оказался один из редчайших случаев, когда родные воспротивились воле покойной. Особенно волновал их неприкосновенный капитал, на проценты с которого должна была существовать лечебница вместе с устроенной в ней домовой церковью Сергия Радонежского.

Возбужденное дело оказалось в суде проигранным, но угроза его возобновления оставалась. И спустя двадцать с лишним лет после смерти тетки племянница сумела-таки добиться своего: процветавшая Лепехинская лечебница была включена в состав Александровской общины «Утоли моя печали», где получила название — «Лечебница в память статского советника С.В. Лепехина, учрежденная Е.П. Милюковой». В печать лечебницы был включен герб рода Лепехиных. В 1906 г. лечебница перешла во владение города Москвы. Ее превратили в родильный дом имени того же С.В. Лепехина. Первым главным его врачом стал ГЛ. Грауерман. Когда в 1929 г. здесь открылся Институт охраны материнства и младенчества, имена основателей были, как обычно, из памяти вычеркнуты.

Вот так и ширились в Москве ряды «знакомых незнакомцев». Вернутся ли к жизни подлинные имена, займут ли должное место в памяти москвичей — дело уважения к собственной истории и совести каждого из нас, живущих уже в третьем тысячелетии. Ведь народ начинается с памяти, тем более — о добрых делах.