Москва - столица

ПУШКИНИАНА. НЕПРОЧТЕННЫЕ ЛИСТЫ

...Милый мой, что же такое жизнь?

П. А. Плетнев - А.С. Пушкину 1831

Пушкинский дом, пушкинские музеи, регулярные пушкинские торжества — и все те же, что и полтораста лет назад, загадки, белые пятна в биографической канве, в географии домов, где бывал поэт.

День рождения по метрической записи — 27 мая 1799 г., в пятницу, на следующий день после Вознесения. Но и сам поэт, и его отец Сергей Львович утверждали — 26 мая, именно в день Вознесения. И этого они не могли спутать, потому что на Вознесение родилась единственная дочь Александра I, рано умершая великая княжна Мария Александровна. Событие было отмечено всеобщим торжеством и множеством разговоров.

Крестные — Артемий Иванович Воронцов и бабка поэта по отцу Ольга Васильевна Пушкина, урожденная Чичерина. Вот только А.И. Воронцов с января 1799 г. безвыездно находился в Петербурге, а О.В. Пушкина непонятным образом получила в первоначальном документе титул графини. Метрическая запись была через три месяца переписана дьячком.

Место рождения. Нам кажется, что арендный договор на тот или иной дом может служить безусловным доказательством места рождения поэта. Так возник последний вариант — Почтовой улицы в Москве. Но почему сам Пушкин так упорно твердил о «родной Молчановке», и ни родители, ни няня, ни старшая сестра, наконец, не опровергали его слов? И В.В. Кожинов был, безусловно, прав, настойчиво обращая на это внимание увлеченных хрестоматийным вариантом исследователей и детективов-любителей.

Как уложить в схему пушкинского детства дом М.М. Данилова на Поварской (№21), где жил в 1808 г. полковник Сергей Львович Пушкин, без жены, тещи и детей, но с четырнадцатью дворовыми, среди которых находился и дядька поэта Никита Козлов?

Или первые учителя, обозначенные в пушкинских справочниках одними фамилиями, без имен и возраста, без обстоятельств биографий? Таковы Монфор, по словам сестры Александры Сергеевны Павлищевой, граф, «музыкант и живописец», и учитель французского языка Русло. Последнее достаточно необычное имя удается встретить через четверть века в петербургских аристократических домах — так звался знаменитый и давно живший в России повар.

Через две с небольшим недели после торжественного открытия Большого театра она получит в нем бенефис. Шли «Уроки старикам» Казимира Делавиня в переводе Ф.Ф. Кокошкина и опера-водевиль «Встреча дилижансов» с музыкой А.Н. Верстовского и А.А. Алябьева.

Великосветский салон. 1830-е гг.

Восторги зрителей оказались тем более прочными, что в Москве появляется еще и салон Львовой-Синецкой, который собирает университетскую профессуру и студентов, актеров и завзятых театралов. Здесь можно было встретить профессора Н.И. Надеждина, студентов И.А. Гончарова и Ф.И. Кони, С.Т. Аксакова, А.Т. Ленского, В.С. Межевича, актеров И.В. Самарина, В.И. Живокини, П.С. Мочалова, ставшего известным своими стихами Н.Г. Цыганова и композитора А.Е. Варламова.

Завсегдатаям своего салона актриса обязана специально для нее делавшимися переводами особенно любимых ею французских романтических пьес, инсценировками, оригинальными драматургическими произведениями. Трудно найти литературную новинку, которой бы Львова-Синецкая не знала и не пыталась использовать на сцене, утверждают современники. Здесь «Укрощение строптивой» и «Кориолан» Шекспира, «Клавиго» Гете, «Собор Парижской Богоматери» В. Гюго, драмы Э. Скриба, И. Мельвиля, Ж.-Ж. Озана наряду с «Басурманом» И.И. Лажечникова, «Безумной» по поэме И. Козлова, лермонтовским «Маскарадом», «Тарасом Бульбой» Гоголя, романтическими драмами Евдокии Ростопчиной — и все это составляло репертуар московской казенной сцены. 35 лет, из года в год, в разгар сезона — но уже на сцене Большого театра проходили бенефисы актрисы. Только Щепкин сумел так же долго удерживать внимание и любовь московской публики.

Для своего бенефиса в январе 1832 г. актриса получает разрешение Пушкина на инсценировку «Цыган». В афише она была объявлена как «Драматическое представление в двух частях, взятое из поэмы А.С. Пушкина В.А. Каратыгиным». Сам поэт Марию Дмитриевну в роли Земфиры не видел — он уехал из Москвы месяцем раньше. Между прочим, это для одного из бенефисов Львовой-Синецкой А.С. Грибоедов написал водевиль «Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом», в котором артистка играла и брата и сестру. Так, может быть, дом у Арбатской площади видел в своих стенах Пушкина, как видел он Грибоедова?

Актер перестает существовать, сходя со сцены. Былая московская звезда не составила исключения. Новыми поколениями забылась и иная связанная с артисткой подробность — то, что именно ей был посвящен самый популярный в свое время романс А.Е. Варламова, одинаково широко известный в России и на Западе, — «Красный сарафан», на который так живо откликнулся и Пушкин.

Строки из воспоминаний Александры Осиповны Россет-Смирновой: «Пушкин спросил меня: прислал ли мне его друг Нащокин те романсы, которые мы должны были пустить в ход? Он попросил баронессу Клебек спеть «Красный сарафан». Пушкин очень любит этот романс. — «Он, конечно, напоминает тебе Тригорское и Евпраксию?» — спросил Жуковский. — «Нисколько, — ответил Пушкин. — Он напоминает мне один вечер в Москве, где была и моя жена; я уже был влюблен, и очень мне хотелось сказать ей: «Не говорите вашей матушке того, что говорит в этом романсе девушка своей матери, потому что, если вы не выйдете за меня, я уйду в святогорские монахи, не буду писать стихов, и русские хрестоматии много потеряют от этого... Вы же, как Татьяна, выйдете замуж за генерала, и он будет гораздо ревнивее, чем я». — «И ты сказал?» — спросил Жуковский. — «Нет, — ответил Пушкин, — побоялся...»

Сын бедного молдаванина, выслужившего при Екатерине II в русской армии офицерский чин, А.Е. Варламов не мог рассчитывать на материальную поддержку отца. С десяти лет он служит в Придворной капелле, самоучкой овладевает игрой на скрипке, виолончели, фортепиано и гитаре. Восемнадцати лет его переводят во взрослый хор и вскоре направляют в Брюссель, ко двору голландской королевы — русской великой княжны Анны Павловны — учителем певчих. Здесь он удачно выступает в концертах как певец и особенно как гитарист, но отозванный обратно в Петербург, не может найти себе иного занятия, кроме преподавания пения в театральной школе, а также в Преображенском и Семеновском полках.

Близкая дружба с М.И. Глинкой позволяет Варламову сделать первые шаги в композиции. В 1828 г. друзья вместе представляют в цензуру свои произведения: Глинка — вариации, Варламов — свой первый романс. Кстати, это Варламов помогает Глинке в вокальной части, исполняет у него дома отдельные партии «Жизни за царя», приводит с собой для той же цели певчих. Именно в это время возобновляются встречи Глинки и Пушкина. Не знать Варламова, как пытаются утверждать некоторые музыковеды, поэт просто не мог. В начале же 1831 г. композитор получает приглашение занять в Москве должность помощника капельмейстера в конторе императорских театров. И снова место для Варламова находится именно в кокошкинском доме.

Сенатор радушно встречает в своем доме и Марию Дмитриевну Львову-Синецкую.

Пречистенка, 16 — этого дома нет среди московских пушкинских адресов. Пушкиноведы предпочитают осторожную формулировку: здесь мог бывать поэт. Документы позволяют сказать: не мог не бывать. Слишком тесно была связана его жизнь со сменявшимися обитателями старой городской усадьбы. И еще — это новые и неожиданные черты среды, которую он знал и любил.

Московские справочники не обходят дома стороной. По их свидетельствам, в особняке перебывала вся грибоедовская Москва. Но ведь А.С. Грибоедов всего четырьмя годами старше поэта. Со старой столицей оба расстались почти одновременно: Пушкин, отправившись в 1811 г. в Царскосельский лицей, Грибоедов — в 1812 г., записавшись в Московский гусарский полк. Поэт вернулся из михайловской ссылки в родной город в 1826 г. и позже бывал постоянно, Грибоедов — в 1818 г., проездом, и затем прожил здесь с лета 1823 г. до весны 1824 г. Иначе говоря, Москва грибоедовская и есть Москва пушкинская.

Среди первых владельцев городской усадьбы мелькает имя князей Дашковых. Для Пушкинианы важнее поселившиеся здесь на рубеже XVIII—XIX столетий Архаровы. «Александр приехал ко мне вчера, в среду, из Царского; весел, как медный грош, забавлял меня остротами, уморительно передразнивал Архарову, Ноденов, причем не забыл представить и «дражайшего» [С.Л. Пушкина], — из письма Ольги Сергеевны Павлищевой, сестры поэта, мужу от 10 сентября 1831 г.

Древняя, но не родовитая семья Архаровых связывала свое начало с неким выходцем из Литвы, последовавшим на переломе XIV—XV вв. в Россию за князьями Патрикеевыми, потомками Гедимина. Служившие затем в московских дворянах, ни богатством, ни служебными успехами Архаровы не отличались. Два сына теперь уже каширского дворянина Петра Ивановича Архарова — Николай и Иван к тому же не получили и настоящего образования. Николай Петрович с 16 лет начал службу в Преображенском полку и сумел обратить на себя внимание графа Г.Г. Орлова, присланного в Москву в 1771 г. на эпидемию моровой язвы. По докладу графа императрице он неожиданно получил чин армии полковника и назначение московским обер-полицмейстером.

Доверие Екатерины II к деятельному администратору заходит так далеко, что императрица поручает ему участвовать вместе с А.Г. Орловым-Чесменским в похищении так называемой княжны Таракановой, а в дальнейшем — в розыске по делу о Пугачевском бунте. Ловкость и служебная изворотливость Н.П. Архарова входят в поговорку. О его умении раскрывать самые сложные и запутанные преступления узнает вся Европа. Знаменитый парижский полицмейстер времен Людовика XV Сартин пишет московскому коллеге, что, «уведомляясь о некоторых его действиях, не может довольно надивиться ему».

Высочайшие награды изливаются на Н.П. Архарова щедрым потоком. Он становится кавалером всех российских орденов, генерал-поручиком, назначается в 1782 г. губернатором Москвы, а в 1784 г. — генерал-губернатором Новгородского и Тверского наместничества. Н.П. Архарову везет даже в том, что в последние годы правления Екатерины II он оказывается в немилости и потому Павлом I сразу же возводится в генералы от инфантерии. Император снимает с себя Андреевскую ленту, чтобы возложить ее на Николая Петровича, и назначает Архарова вторым, после наследника престола, генерал-губернатором Петербурга. Получает он и две тысячи душ крепостных.

Иван Петрович, владелец усадьбы на Пречистенке, всего лишь бледная тень своего старшего брата. Благодаря его поддержке, скромный армейский подполковник, он производится Павлом I в генералы от инфантерии, получает Александровскую ленту, тысячу душ крепостных и назначение командиром московского восьмибатальонного гарнизона, иначе — военным губернатором старой столицы. Как губернатор он и занимает дом на Пречистенке. И хотя назначение оказывается очень недолгим — около года, — оно оставляет заметный след в истории Москвы. Набранные Иваном Петровичем полицейские драгуны были такими головорезами и так плохо ладили с законом, что в московском быту утвердилось понятие «архаровцы».

Однако быстрое возвышение привело к такому же стремительному падению обоих Архаровых. Оба они в 1797 г. снимаются императором со своих должностей и отправляются на жительство в Рассказово — богатейшее тамбовское имение Николая Петровича. Братья были очень дружны и даже в ссылке не пожелали расставаться. Вместе в 1800 г. они получают «прощение» и разрешение поселиться в Москве, но уже как партикулярные лица. Теперь дом Ивана Петровича становится одним из самых гостеприимных и хлебосольных в старой столице. И без преувеличения, в нем бывает вся Москва. «Стол накрыт для званых и незваных» — Грибоедов вполне мог говорить и об архаровском доме.

М.И. Пыляев приводит два ходивших об Иване Архарове анекдота. «Встретив на старости лет товарища юности, много десятков лет им не виданного, он, всплеснув руками, покачал головой и воскликнул невольно: „Скажи мне, друг любезный, так ли я тебе гадок, как ты мне?“» Второй анекдот связан со слабостью Ивана Петровича к французскому языку, которого выучить ему толком не довелось. Приезжает к нему однажды старый приятель с двумя рослыми сыновьями, для образования коих денег не щадил. «Я, — говорит он, — Иван Петрович, к тебе с просьбою: проэкзаменуй-ка моих парней во французском языке. Ты ведь дока...» Иван Петрович подумал, что молодых людей кстати спросить об их удовольствиях, и попытался перевести на французский фразу: «Милостивые господа, как вы развлекаетесь?» Однако языковые тонкости ему были недоступны: сказанное им имело совсем иной смысл: «Милостивые господа, хотя вы предупреждены...» «Юноши, — пишет Пыляев, — остолбенели. Отец стал их бранить за то, что они ничего не знают, даже такой безделицы, что он обманут и деньги его пропали, но Иван Петрович утешил его заявлением, что сам виноват, обратившись к молодым людям с вопросом, еще слишком мудреным для их лет».

И все же по-настоящему привлекательной для гостей была хозяйка дома на Пречистенке, вторая жена Ивана Петровича, о которой так тепло отзывается Н.М. Карамзин. Высокая, стройная, до глубокой старости сохранившая следы красоты и яркий цвет лица, Екатерина Александровна известна была редкой добротой, но и независимым твердым характером. Сама управляла семейными делами, не допускала никаких долгов, все лишние средства тратила на подарки и — умела дружить с женщинами. Одной из близких ей особ становится Надежда Осиповна, мать поэта. И это была одна из причин знакомства и интереса к Архаровой самого Пушкина.

Потеряв в результате войны пречистенский дом — он полностью сгорел, — лишившись почти сразу после освобождения Москвы мужа и его старшего брата, к которому вся ее семья была очень привязана, Екатерина Александровна переезжает в Петербург, в семью старшей своей дочери — княгини А.И. Васильчиковой. Лето «старая Архарова» обычно проводила в Павловске, где ее в день рождения непременно посещала вдовствующая императрица Мария Федоровна. Столицу на Неве Архарова поражает патриархальностью своих привычек.

Екатерина Александровна до конца жизни ездит в одной и той же карете, на одних и тех же окончательно одряхлевших лошадях, с теми же кучером и форейтором. Дом на Пречистенке всегда был полон родственников и приживалок — Архарова любила считаться самым дальним родством. Многих она привезла с собой в Петербург, постоянно хлопоча об их делах и интересах. На царские обеды, куда ее приглашала императрица Мария Федоровна, Архарова приезжала непременно в том самом костюме, в котором написал ее когда-то на портрете В.Л. Боровиковский, и набирала со стола множество угощений для всех своих домашних вплоть до любимых слуг. Зная эту особенность «старой Архаровой», ей специально готовили подносы с лакомствами. Екатерина Александровна утверждала, что «с царского стола все вкуснее».

В свою очередь, в день своего рождения Екатерина Александровна накрывала поистине царской пышности стол для приезжавших лиц императорской семьи, через которых ей удавалось удовлетворять многочисленные ходатайства тех, кто искал у нее самой покровительства и защиты. Москвичи утверждали, что у «старой Архаровой» было всего три слабости — хорошо и много поесть, целые ночи просиживать за картами и ездить по грибы. Именно ездить: в лесу Екатерина Александровна оставалась сидеть в одноколке, тогда как грибы предоставлялось собирать кучеру. Так бывало и в подмосковном архаровском имении Иславское, неподалеку от нынешней станции Жаворонки, и в расположенном около станции Шарапова Охота поместье Рождественка, иначе Телятьево-Рождественское, где сохранились и выстроенный Архаровыми дом, и церковь, и остатки липового парка с копаными прудами.

П.Д. Сытин называет среди последующих владельцев дома на Пречистенке Бахметьева и князя Гагарина; документы же свидетельствуют о том, что с 1829 г. его владельцем становится Иван Александрович Нарышкин, родственник и будущий посаженный отец Н.Н. Гончаровой на ее свадьбе с поэтом. Но это уже следующая страница непрочитанной Пушкинианы.

В Москве жили — удобно, вольготно, не связывая себя чинным протоколом столичного Петербурга. Но в Москве и переживали ссылку. Отлучение от Петербурга и двора — судьба, постигшая и И.А. Нарышкина. При самых высоких придворных должностях, не менее высоком происхождении и прямом родстве с царствующей фамилией он навлек на себя гнев императора. Не служебными просчетами — со службой всеобщий любезник справлялся легко. Не убеждениями — Иван Александрович не вдавался «в тонкости политики». «Большого шаркуна», как его называли современники, подвела ловкая француженка, владелица модного петербургского магазина. В погоне за парижскими новинками она устроила путь их доставки без уплаты пошлин — через дипломатов и, попавшись на неблаговидном занятии, перечеркнула карьеру своего покровителя. Слабость к прекрасному полу всегда отличала Нарышкина, несмотря на строгий надзор супруги. Семье пришлось переехать в старую столицу.

В книге «Пушкин и его окружение» сказано: «Нарышкин Иван Александрович (19.03.1761—18.01.1841) — оберцеремониймейстер, сенатор, тайный советник, дядя Н.Н. Пушкиной». И дальше упомянуто о его встрече с Пушкиным в московском театре С.В. Карцевой на «открытии французского спектакля», о его присутствии на свадьбе, вероятных встречах с поэтом и во время следующих приездов поэта в Москву. Перечислены члены семьи — жена, три сына, три дочери. Оставалось добавить, что обосновалось многолюдное семейство в бывшем архаровском доме на Пречистенке, 16, и что вся жизнь хозяина дома стала живой московской легендой.

«Небольшого роста, худенький и миловидный человечек, он, в противоположность супруге своей, был очень общительного характера, — вспоминает современник, — и очень учтив в обращении. Волосы у него были очень редки, он стриг их коротко и каким-то особенным манером, что очень к нему шло; был большой охотник до перстней и носил прекрупные бриллианты». Лишившись возможности поклоняться петербургским львицам, Иван Александрович тотчас находит себе московских кумиров и прежде всего Зинаиду Волконскую, которую восторженно называет «нашей Коринной». Уже в очень преклонном возрасте его продолжают видеть на каждом гулянии в Сокольниках и Петровском парке — на «куцом коне, с розою в петлице фрака, ухаживающим за дамами».

Но был Иван Александрович известен не только как дамский угодник. Он не менее восторженный театрал, хорошо разбиравшийся и в драматическом и особенно в музыкальном искусстве. Смолоду неплохо играл на скрипке, участвовал в любительских концертах — квартетах, хотя злые языки не уставали твердить, что из пропущенных Нарышкиным нот можно было бы составить целую симфонию.

«Вчера я был на чтении у Декампа, — пишет в апреле 1829 г. Василий Львович Пушкин П.А. Вяземскому, имея в виду пользовавшегося в свете немалой популярностью лектора Московского университета. — Слушателей было гораздо меньше прошлых дней. Может быть, оттого, что вчера многие поехали в концерт к Ивану Александровичу Нарышкину». В доме на Пречистенке хозяин продолжал традиции своих петербургских музыкальных вечеров. В службе Нарышкин не преуспел. Сын камер-юнкера, ставшего затем камергером двора Петра III, он так или иначе расплачивается за то, что отец сохранил верность незадачливому императору и был с ним рядом при неудавшейся попытке бежать из Ораниенбаума в Кронштадт. Екатерина II подобных просчетов не прощала. Положение Нарышкина-младшего при дворе улучшила его женитьба на графине Екатерине Александровне Строгановой, мать которой была дружна с императрицей и совершила вслед за ней настоящий подвиг в глазах современников, разрешив привить себе оспу. Не говоря о богатейшем приданом, Екатерину Александровну отличала редкая красота, но и «строгие правила».

Высокая, полная, голубоглазая, с открытым лицом и смелым взглядом, она не любила ни светской суеты, ни злословия, сама следила за материальным благополучием семьи, крепко держала в руках детей. Ее старшую дочь Елизавету Ивановну в Москве по этому случаю сочувственно прозвали Бедной Лизой. Елизавета Ивановна была в дружеских отношениях с Пушкиным и стала участницей известного масленичного катания 1 марта 1831 г. в Москве, где поэт появился со своей молодой женой.

Екатерине Александровне помогали дружеские отношения с Марией Антоновной Нарышкиной, фавориткой Александра I, и самим Александром I, охотно навещавшим петербургский дом Нарышкиных — супруги жили на Разъезжей, у Пяти Углов. Связи с Петербургом Екатерина Александровна не потеряла и во время московской ссылки. Одна из немногих, она могла ввести любого в самый высокий аристократический дом. Вот только устроить удачных партий для собственных детей не сумела.

Старший сын Нарышкиных Александр Иванович погиб на дуэли в 1809 г. По свидетельству М.И. Пыляева, он «был видный и красивый молодой человек, офицер, живого и вспыльчивого характера, у последнего была дуэль с известным Толстым, прозванным «Американцем»; на этой дуэли Толстой убил Нарышкина. Убив Нарышкина, Толстой бежал из Москвы, долго путешествовал, был в Сибири, на Камчатке. Про него сказал Грибоедов:

Ф.И. Толстой был очень видный, красивый мужчина и большой кутила... Про него сказал кто-то в Москве: «Кажется, он довольно смугл и черноволос, а в сравнении с душою его покажется блондином».

Судьба свела осиротевшего отца и его обидчика. Толстой-Американец выступает посредником в сватовстве Пушкина, Нарышкина Гончаровы выбирают в качестве посаженного отца невесты.

«Сегодня свадьба Пушкина наконец, — пишет 18 февраля 1831 г. А.Я. Булгаков брату. — С его стороны посаженными Вяземский и графиня Потемкина, а со стороны невесты Ив.Ал. Нарышкин и А.П. Малиновская. Хотели венчать их в домовой церкви кн. Серг. Мих. Голицына, но Филарет не позволяет. Собирались его упрашивать; видно, в домовых нельзя...»

Занимало Москву и пророчество о будущем нарышкинской семьи, связанное с исчезновением хранившейся у них бороды известного юродивого времен Анны Иоанновны — Тимофея Архипыча. С незапамятных времен все повторяли его слова: «Нам, русским, не надобен хлеб: мы сами друг друга жрем и тем сыты бываем».

Тимофей Архипыч предсказал прабабке И.А. Нарышкина, что, пока борода его будет храниться в их семье, нарышкинский род не пресечется и не изменит православию. Бороду действительно держали «со всяческим бережением» в особом ящике, на шелковой подушке с крестом. Но при переезде из Петербурга в «Пречистенский дворец» она непонятным образом исчезла. Скорее всего ее сгрызли белые мыши, которых Иван Александрович держал во множестве и которых на время пути надумал поместить в тот же ящик.

Так или иначе, но пророчество юродивого стало сбываться. Бедная Лиза рано умерла, и притом в девичестве. Два сына ушли из жизни бездетными. Единственный внук от третьего сына имел лишь дочерей. Две из них вышли замуж за католиков — французского барона Валуа и австрийского майора Петца, третья сама приняла католичество и ушла в католический монастырь под именем сестры Натальи Нарышкиной.

«Давеча изволил ты сказать, что Москва — это дома, улицы, торги, много разного другого. Тут и спору нет. Только по моему разумению Москва — это люди, каких нигде не сыщешь...» (из письма актрисы Г.Н. Федотовой театральному художнику И.Е. Гриневу).

Петербургский дом его зрелых лет остался жить в «Медном всаднике». Это около него «с подъятой лапой, как живые, стоят два льва сторожевые...»

Московский дом его юности остался незамеченным историками. Об Адмиралтейском проспекте, 12, Пушкин писал в 1833 г. О доме по Никитскому бульвару, 14, на углу Никитских ворот, не мог не знать с самых ранних лет. Тем более, что так любил соседнюю Молчановку и даже видел в ней свою родину.

Этот дворец появился во второй половине XVIII в. как владение князей Лобановых-Ростовских, потомков героев Куликовской битвы Александра и Владимира Константиновичей, во всех поколениях остававшихся живой легендой древней столицы.

Можно ли было забыть князя Ивана Ивановича, отправившегося по приказу царя Алексея Михайловича с посольством к иранскому шаху Аббасу II с неслыханным для Азии подарком — впервые привезенным в эту часть света органом московской работы. И его гордый ответ на вопрос шаха, какие развлечения предпочитает московский царь: некогда государю в игры играть, его дело — о государстве думать.

Или сына князя — Якова Ивановича, стольника при всех трех царствовавших сыновьях Алексея Михайловича. Вот только в 1685 г. не устоял князь Яков Иванович перед искушением попытаться ограбить царскую казну по дороге к Троице, у Красной сосны. Убил двух из везших казну людей, но был схвачен и бит кнутом на глазах у народа в железном подклете. Но почему-то настоящего зла на князя-разбойника Петр I не держал. Позволил ему принять участие в Азовских походах, сделал майором Семеновского полка и всем ставил в пример редкую плодовитость Якова Ивановича: от двух браков имел он ни много ни мало 28 детей.

Родной племянник князя-разбойника и стал хозяином московского дома. Яков Иванович Лобанов-Ростовский младший тоже начал службу в Семеновском полку, тридцати трех лет стал камергером — сказалось покровительство влиятельных родственников: графа Никиты Ивановича Панина и князя Н.В. Репнина. С приходом к власти Павла I последовал чин тайного советника и назначение в Москву наблюдать за делами в московских департаментах и театрах. Особняк у Никитских ворот пришелся при таких назначениях как нельзя более кстати.

С Пушкиным оказывается связанным сын Якова Ивановича — князь Александр Яковлевич. Он познакомился с поэтом сразу после выпуска его из Лицея, встречался в Царском Селе и в Петербурге. Александр Яковлевич задумывает издать сборник стихотворений Пушкина в Париже. Предложение очень льстило самолюбию поэта, но по разным причинам не смогло быть реализовано. Спокойное течение жизни молодого Пушкина было нарушено южной ссылкой. С Лобановыми-Ростовскими ему удалось теперь увидеться только по возвращении из Михайловского. Супругой князя стала урожденная графиня Клеопатра Ильинична Безбородко, подарившая ему семерых сыновей и двух дочерей — они запечатлены вместе с матерью на превосходном портрете В.Л. Боровиковского.

Московский дом у Никитских ворот — что ж, он отошел в область детских воспоминаний поэта.

Ошибка вкралась в написание фамилии. Составитель справочника «Пушкин и его окружение» спутал стоявший на конце слова твердый знак с мягким. Появившийся в результате Огонь-Догановский превратился в молочного брата поручика Киже. Подобной фамилии в природе не существовало, и это было тем важнее, что речь шла о прообразе одного из действующих лиц «Пиковой дамы» — Чекалинского.

Пушкинские строки: «Долговременная опытность заслужила ему доверенность товарищей, а открытый дом, славный повар, ласковость и веселость приобрели уважение публики... Он был человек лет шестидесяти, самой почтенной наружности». Поэт имел в виду потомка польского шляхетского рода Огон-Догановского, перешедшего на русскую службу после взятия Смоленска при царе Алексее Михайловиче.

В отличие от своих далеких предков, первый из которых был пожалован в стольники, современник Пушкина государственной службе предпочитал спокойную жизнь помещика Серпуховского уезда Московской губернии. Вместе с супругой, урожденной Екатериной Николаевной Потемкиной, они держали в Москве открытый дом. Их особняк и сегодня производит впечатление своими размерами и великолепием. Застроенный многоэтажным доходным домом на углу Большой Дмитровки и Камергерского переулка (№9), он относится к числу лучших памятников московской архитектуры конца XVIII в., но упоминается обычно в связи с именем Л.Н. Толстого. В нем находилась первая семейная московская квартира писателя после свадьбы, здесь он работал над «Семейным счастьем».

О. Кипренский. Портрет Александра Пушкина. 1827 г.

Для Пушкина все сложилось иначе. За карточным столом у Василия Семеновича Огон-Догановского поэт проигрывает, уже после официальной помолвки с Н.Н. Гончаровой, огромную для него сумму в 25 тысяч рублей. Иначе и не могло быть. Хозяин дома был профессиональным игроком, и хотя никто никогда не обвинял его впрямую в мошенничестве, зеленый стол составлял основной и неисчерпаемый источник его доходов. Василий Семенович никогда не бывал в проигрыше, тем более что располагал целым штатом помощников. Расплатиться Пушкин был, само собой разумеется, не в состоянии. На часть долга ему пришлось подписать вексель:

«Тысяча восемь сот тридцатого года июля в 3-й день я, нижеподписавшийся 10-го класса Александр Сергеев сын Пушкин, занял у полковника Луки Ильина сына Жемчужникова денег государственными ассигнациями двенадцать тысяч пятьсот рублей, за указанные проценты сроком впредь на два года, то есть: будущего тысяча восемь сот тридцать второго года июня по вышеписанное число, на которое должен всю ту сумму сполна заплатить, а буде чего не заплачу, то волен будет он, господин Жемчужников, просить о взыскании и поступлении по законам. К сему заемному письму 10-го класса Александр Сергеев сын Пушкин руку приложил. № 1196-й. 1830 г. Июля третьего дня сие заемное письмо к определению в Москве публичному нотариусу явлено и в книгу под номером тысячу сто девяносто шестым записано — Нотариус Ратьков».

Отставной полковник Жемчужников был компаньоном «почтенного Чекалинского». Дальше Пушкину оставалось ехать к отцу для выяснения своего и без того нелегкого материального положения.

Респектабельный хозяин дома — и не менее респектабельный его компаньон. Л.И. Жемчужников как нельзя лучше вписался в высший московский свет. Гвардейский полковник, помещик Боровского и Медынского уездов, член Петербургского Английского собрания, женатый на красавице неаполитанке графине де Морелл и, титул и происхождение которой, впрочем, вызывали у современников серьезные сомнения. Играл Жемчужников ежедневно и из игры черпал средства для жизни и обогащения. Поэт же был за зеленым сукном всего лишь любителем — азартным и неумелым.

Так или иначе, долг существовал и доставлял немало неприятностей. Уже после свадьбы Пушкин вынужден приехать специально для его урегулирования в Москву. С мая 1831 г. он жил с женой в Петербурге, надеясь на благополучную оплату долга при посредстве московских друзей. Седьмого октября Пушкин напишет П.В. Нащокину: «Прошу тебя в последний раз войти с ними в сношение и предложить им твои готовые 15 т., а остальные 5 я заплачу в течение 3 месяцев». Через три недели возможность личного объяснения с кредиторами появится у самого поэта: «Видел я Жемчужникова. Они согласились взять с меня 5000 векселем, а 15 000 получить тотчас. Как же мы сие сделаем? Не приехать ли мне самому в Москву?» В результате 6—22 декабря 1831 г. Пушкин проводит в Москве.

И все равно расплатиться в оговоренный срок Пушкин не смог. Росла семья, росли расходы. К старым долгам неумолимо прибавлялись все новые и новые. Жемчужниковский вексель продолжал тяготеть над Пушкиным до последнего дня жизни. Его погасила только опека 11 мая 1837 г., когда сумма векселя с указанными процентами достигла 6389 рублей. В.С. Огон-Догановского не стало ровно через год — в мае 1838 г.

Л.И. Жемчужников пережил своего компаньона почти на двадцать лет. Любопытно, что оказалось возможным установить, куда пошли проигранные Пушкиным деньги. Отставной полковник стал совладельцем сельца Ховрино. Другая часть принадлежала Столыпиным, семейству двоюродной бабки М.Ю. Лермонтова — Натальи Алексеевны, вышедшей замуж за своего дальнего родственника и однофамильца, Пензенского губернского предводителя дворянства. Между совладельцами делились 22 ховринских двора, в которых проживало 82 мужика и 71 баба. Л.И. Жемчужников оказался рачительным хозяином. Он подновил старый боярский дом с флигелями, отремонтировал церковь, почистил раскинутый на холмах сад с мостиками и гротами.

Но долго пользоваться Ховрином Жемчужниковым не пришлось. В 1854 г. умер единственный сын, 24-летний гвардейский поручик. Годом позже не стало жены игрока, а в 1856 г. к их могилам на Смоленском кладбище Петербурга присоединилось погребение и самого пушкинского кредитора — последняя точка в истории рокового долга.

Известие было не из приятных. Письмо, которое счастливый жених написал родителям, оказалось подаренным Надеждой Осиповной ее приятельнице княгине Александре Ивановне Васильчиковой 3 мая 1830 г.

В эти же дни поэт доверится В.Ф. Вяземской: «Первая любовь всегда есть дело чувства. Вторая — дело сладострастия, — видите ли! Моя женитьба на Натали (которая, в скобках, моя сто тринадцатая любовь) решена. Отец мне дает двести душ, которые я закладываю в ломбарде». Накануне Петру Андреевичу Вяземскому были адресованы строки: «Сказывал ты Катерине Андреевне [Карамзиной] о моей помолвке? Я уверен в ее участии — но передай мне ее слова — они нужны моему сердцу, и теперь не совсем шастливому».

Такими откровениями с родителями поэт делиться бы не стал. И все же он готов отдать несколько своих автографов за злополучное письмо. Готов, но получает решительный отказ. Письмо остается у Александры Ивановны, с которой он связан добрыми отношениями долгие годы.

Собственно, дело не в княгине Васильчиковой, а в семействе Архаровых, из которого она родом. И разве не доказательство дружеской близости — присылка именно княгине 4 ноября 1836 г. одного из анонимных пасквилей, адресованных поэту. Есть и другое обстоятельство, связывавшее Васильчиковых с Пушкиным, — жизнь Гоголя в их доме. На этой почве завязываются добрые отношения поэта и писателя.

Пушкин впервые узнает о Гоголе из письма П.А. Плетнева в конце февраля 1831 г., но за недосугом едва ли не до конца апреля не берется за чтение его сочинений. Личное знакомство в мае у того же Плетнева оказывается мимолетным. Зато с июня Пушкин с молодой женой устраивается в Царском Селе, Гоголь в Павловске — у Васильчиковых. «Все лето я прожил в Павловске и Царском Селе, — пишет Николай Васильевич А.С. Данилевскому. — Почти каждый вечер собирались мы — Жуковский, Пушкин и я. О, если бы ты знал, сколько прелестей вышло из-под пера этих мужей». Гоголь не упоминает только о своем положении в доме, которое если несколько и скрашивалось, то лишь благодаря тактичности жившей с дочерью «старой Архаровой» и самой княгини.

«У тетки Васильчиковой было пятеро детей, — вспоминал впоследствии В.А. Сологуб. — Один из сыновей родился с поврежденным при рождении черепом, так что умственные его способности остались навсегда в тумане. К этому-то сыну, в виде не то наставника, не то дядьки и был приглашен Гоголь для того, чтобы по мере возможности стараться хоть немного развить это бедное существо... На балконе, в тени, сидел на соломенном низком стуле Гоголь, у него на коленях полулежал Вася, тупо глядя на большую, развернутую на столе книгу; Гоголь указывал своим длинным, худым пальцем на картинки, нарисованные в книге, и терпеливо раз двадцать повторял следующее: — «Вот это, Васенька, барашек — бе...е...е, а вот это корова— му...у...му...у, а вот это собачка — гау...ау...ау...» При этом учитель с каким-то особым оригинальным наслаждением упражнялся в звукоподражаниях. Признаюсь, мне грустно было глядеть на подобную сцену, на такую жалкую долю человека, принужденного из-за куска хлеба согласиться на подобное занятие».

И это на следующий день после того, как «старая Архарова» отправила внука послушать чтение Гоголя. Сами хозяйки интереса к литературе не проявляли. У стола с тремя вяжущими на спицах старухами Сологуб впервые услышал гоголевские строки: «Знаете ли вы украинскую ночь?..»

Несмотря на, казалось бы, тяжелые воспоминания, Гоголь постоянный гость Васильчиковых. Продолжает посещать княгиню и Пушкин. Это о ее московском доме на Большой Никитской (№ 46) сказано у А.Ф. Писемского: «...у Васильчиковых по средам большие вечера». Здесь появляются М.С. Щепкин, Ф.И. Тютчев, Т.Н. Грановский, С.М. Соловьев, И.К. Айвазовский, не говоря о родном племяннике хозяйки — В.А. Сологубе.

Но для Пушкинианы не менее важны многочисленные родственники и свойственники Архаровых. Мать Владимира Александровича Сологуба Софья Ивановна с мужем, которого Пушкин упоминает в первом варианте I главы «Евгения Онегина», их второй сын — Лев, связанный с окружением барона Геккерна, и племянница Софьи Ивановны по мужу — Надежда Львовна Сологуб, горькое и, по всей вероятности, встреченное взаимностью увлечение поэта:

Когда попытки противостоять пылкому влечению поэта оказались тщетными, родственники девушки прибегли к крайнему решению. В июле 1836 г. Софья Ивановна увезла племянницу за границу, откуда Надежда Львовна вернулась только после гибели Пушкина, и притом женой декабриста А.Н. Свистунова.

Дому на Большой Никитской оставалось хранить еще одну страницу жизни поэта.