Москва - столица

СУДЬБА МЦЫРИ

Ученые спорили. Прежде всего о времени написания портрета. Лермонтов в лейб-гусарской шинели, накинутой на плечо, с треугольной шляпой в руке. Одни считали, что портрет был заказан Елизаветой Алексеевной Арсеньевой, бабкой поэта, в связи с окончанием им школы подпрапорщиков. Другие относили его к более позднему времени. Портрет попал в Пушкинский дом из саратовского поместья родного брата бабки Афанасия Алексеевича Столыпина; а о 1836—1837 гг. упоминали современники, почти очевидцы.

Но существовал и другой предмет спора — авторство портрета. Чьей кисти он принадлежал? Для одних решала вопрос надпись на обороте поступившего в Пушкинский дом холста: «Писал Будкин, 1834 г., С.-Петербург». Для других свидетельства современников и стилистические особенности живописи. Известный библиограф М.Н. Лонгинов отмечал: «Мы видели этот оригинал в Саратовской губернии в селе Нееловка у владельца его, покойного Афанасия Алексеевича Столыпина, родного брата бабки Лермонтова. Оригинал писан масляными красками в натуральную величину художником Захаровым, а гравюра выполнена в Лейпциге со снятой с него Г. Муренко фотографии...».

Слова Лонгинова подтверждал другой не менее известный библиограф, П.А. Ефремов: «В начале 1865 года до меня дошла копия... с оригинального портрета. Г-н Муренко прислал И.И. Глазунову [книгоиздателю] фотографический снимок, сделанный им с портрета Лермонтова в лейб-гусарском мундире... Замечу, что покойный Лонгинов считал этот портрет самым схожим».

Красные ворота. Дом. где родился Лермонтов

В обоих случаях называлось имя живописца Петра Захарова — чеченца, как любил подписываться художник.

Доводы представлялись далеко не одинаково весомыми. Надпись, именно надпись, на обороте картины не может служить бесспорным подтверждением авторства, особенно когда сделана не рукой художника, — подписи Будкина известны. Главное же — обстоятельство, не учитывавшееся участниками дискуссии, — в 1834 г. Будкин Филипп только начинал свои занятия в Академии художеств и рассчитывать на подобный заказ попросту не мог. Скорее всего надпись была сделана уже в Нееловке, по памяти, самими хозяевами, которые могли и заказывать Будкину повторение портрета, но портрета кисти именно Петра Захарова, сыгравшего свою определенную роль в жизни поэта. Без него мог не родиться «Мцыри».

...Женщина была мертва. Генерал сдержал слово. Сооружая на берегу реки Сунжи ряд крепостей, он особое значение придавал той, которая, будучи укреплена шестью бастионами, получила от него название Грозной. Огромное, утонувшее в садах селение по другую от Грозной сторону реки следовало из стратегических соображений переселить. И немедленно. Жители уйти отказались. 15 июня 1819 г. аул Дады-Юрт пал. Около убитой женщины лежал израненный трехлетний мальчик.

По распоряжению генерала А.П. Ермолова мальчиком занялся казак Захар Недоносов. Не спал ночами, выхаживая малыша. Другим его питомцем оказался лезгин. Обоих казак поставил на ноги. Крестил. По своему имени дал отчество и фамилию. Крестным отцом стал сам генерал. Павел Захарович Захаров-лезгин стал со временем солдатом и умер в том же Грозном. Петра Захаровича Захарова-чеченца взял под опеку двоюродный брат генерала П.Н. Ермолов, командовавший в Грузии бригадой 21-й пехотной дивизии. Шел 1823 г. Спустя еще четыре года П.Н. Ермолов вышел в отставку и отправился на житье в Москву, вернее, на подмосковный хутор Собакино вместе с шестью собственными детьми и «нашим Петрушей», как теперь в семье станут звать чеченского воспитанника.

Петруша проявляет недюжинные художественные способности. Мальчик рисует целыми днями все, что попадает ему на глаза. П.Н. Ермолов ищет возможности устроить воспитанника в Академию художеств, но искренне радуется совету президента Академии А.Н. Оленина подучить мальчика рисунку в домашних условиях: по крайней мере, с ним нет необходимости расставаться. Учителем становится живущий по соседству с Ермоловыми московский художник Лев Волков. Только когда Петруше исполнится шестнадцать, приемный отец возобновит свои хлопоты об академии.

«Ты знаешь моего чеченца Петра Захарова, — пишет он своему давнему другу еще по кавказской службе. — В 1826 г. во время коронации я просил Алексея Николаевича Оленина поместить его в Академию художеств... Не знаю, как приступить к сему: Оленин большой барин, живущий в Петербурге в большом свете и кругу, я, отставной, деревенский житель, ничем не прикосновенный к большому свету и большому кругу, хотя некогда и пользовался его благорасположением, но боюсь, что изгладился в его памяти; писать к нему, вспомнит ли он обо мне, станет ли отвечать и будет ли ответ благоприятен? К тебе моя просьба состоит в следующем. Ты, может быть, сам к нему ездишь, вероятно, имеешь общих знакомых, то не можешь ли кого-нибудь или через кого-нибудь напомнить ему об его обещании и внушить ему, что сам я к нему не пишу, единственно боясь обеспокоить... Сделай милость, любезный Николай Викторович, не откажи сделать мне еще одолжение».

Просьбы будут настойчиво повторяться несколько месяцев, но безрезультатно. На помощь придут другие знакомые П.Н. Ермолова, руководившие Обществом поощрения художников, того самого, которое давало возможность заниматься в Академии в качестве пансионеров юношам из провинции, а также детям с необычной судьбой. Петруша будет отправлен под их опеку в Петербург и в 1833 г. наконец станет официальным учеником Академии. Один из руководителей Общества напишет воспитателю: «Итак, для поддержания его остаются только средства твоего кармана, средства, в коих он нуждается...». На автопортрете этих лет Петр Захаров предстает худеньким юношей в модном сюртуке и с непременной для щеголей тех дней тросточкой в руке.

Впрочем, внешний вид обманчив. Захаров умеет упорно, как никто, работать, и уже в 1835 г. его выпускают из Академии со званием свободного художника. В повседневной жизни это означало, что он со всем своим потомством может пользоваться, как гласил аттестат, «вечною и совершенною свободою и вольностию, и вступить в службу, в какую сам, как свободный художник, пожелает».

У Захарова есть заказы на портреты светских генералов. Со временем он напишет герцога Максимилиана Лейхтенбергского, супруга президента Академии художеств великой княгини Марии Николаевны, и самого Николая I. Парадные портреты его кисти можно увидеть в Эрмитаже. Одно время он пробует свои силы в Военном министерстве в качестве художника в Департаменте военных поселений, рисуя принимавшиеся на экипировку формы солдат и офицеров, — слишком велико желание накопить денег на поездку в Италию. Но подводит здоровье. Начавшиеся еще в Москве неприятности с легкими все серьезнее дают о себе знать. Заработки приходится тратить на летние поездки в пригородное Парголово и приготовлявшийся там кумыс. А главное — изводит тоска по близким людям и родственной среде.

Художник пишет превосходный портрет духовного писателя и поэта Андрея Николаевича Муравьева, пользовавшегося поддержкой Пушкина, сотрудничавшего в «Современнике» и выпустившего популярное «Путешествие по святым местам» — плод четырехлетних странствий по Востоку. У него завязываются дружеские отношения с семьей московских купцов Постниковых, где можно было встретить Гоголя, Петра Киреевского, Н.М. Языкова, певца и композитора П.П. Булахова и рядом с ними цвет университетской профессуры. Друзьями сына хозяев дома хирурга Ивана Петровича Постникова были профессор И.П. Матюшенков, Ф.И. Иноземцев, С.А. Смирнов. Иноземцев был одним из основателей Общества русских врачей в Москве, редактором «Московской медицинской газеты». Семен Алексеевич Смирнов посвятил себя преобразованию кавказских курортов и создал в Пятигорске Русское бальнеологическое общество. Его имя и поныне носят Смирновские источники и площадка с каскадной лестницей в Железноводске. В отношении же близко подружившегося с Захаровым П.П. Булахова достаточно сказать, что он был автором романсов и песен «Гори, гори, моя звезда», «Вот на пути село большое», «Тройка», «Тихо вечер догорает». Первое исполнение многих этих романсов состоялось в доме Постниковых, и на этих вечерах неизменно присутствовал художник.

Но просто вернуться в Москву Захарову кажется мало. Он делает еще один шаг на пути академического признания. В 1843 г. портрет А.П. Ермолова приносит ему звание академика. Вот тогда-то академик Петр Захаров — «чеченец», или «из Дады Юрта», как станет художник подписывать свои произведения, — напишет «Автопортрет в бурке с ружьем», ставший по духу воплощением Мцыри. Не случайно именно после него Карл Брюллов назовет Петра Захарова лучшим, после себя, портретистом.

Кого только не пишет в эти лучшие свои московские годы художник! Здесь и Т.Н. Грановский — современников восхищал созданный художником овеянный высокой романтикой и полный душевной чистоты образ. После фантастического успеха лекций профессора в Московском университете А.И. Герцен и Н.Х. Кетчер приходят к мысли о необходимости увековечить Грановского в живописи и обращаются для этого именно к П.З. Захарову. Здесь и все посетители постниковских вечеров. И стареющая красавица А.В. Алябьева, которой посвящали в начале 1830-х гг. свои дифирамбы Пушкин и Лермонтов. И молодой Н.А. Некрасов. И художник Н. Теребенев.

В этот период Петру Захарову удается устроить и свою личную жизнь. Уже много лет он пишет при разных обстоятельствах дочь Постниковых Александру Петровну. Любимая девушка выходит замуж за одного из товарищей брата, тоже врача. Но к этому времени она успевает овдоветь. Захаров просит ее руки и получает согласие. 14 января 1846 г. молодые венчаются в церкви Покрова, что в Кудрине. Шафером художника выступает его крестный отец — А.П. Ермолов.

Но 13 июля того же года в том же храме Захарову суждено проводить в последний путь Александру Петровну. Заразившись от мужа, она сгорела в несколько недель от скоротечной чахотки. Он и сам уйдет из жизни в роковом 1846 г., успев оставить в семейном альбоме удивительно проникновенный и трагический портрет жены на смертном ложе. Похоронены были супруги Захаровы на соседнем Ваганькове. Художнику из Дады-Юрта едва исполнилось 30 лет.

А на берегах Сунжи дожила до наших дней легенда. Будто выросла здесь потерявшая семью девочка и, став невестой, попросила суженого привезти в аул ее младшего брата, которого, по слухам, увезли то ли в Москву, то ли в Петербург. И жених выполнил ее просьбу. Когда же старейшины усомнились в родстве невесты и привезенного юноши, девушка сказала, что когда-то уронила малыша на кетмень, отчего остался у него на спине шрам. Шрам, к великому счастью невесты и ее брата, оказался на месте. Брат отпраздновал свадьбу сестры и снова уехал на север. И назвался художником из Дады-Юрта.

Только у легенды оказалось и продолжение. В Грозном удалось собрать многие и едва ли не лучшие работы художника: портрет жены, относящийся к 1839 г., портреты П.П. Булахова, И.Ф. Ладыженского, автопортрет в бурке с ружьем...

А в конце декабря 1994 г. картины перестали существовать — как и почти все сокровища Республиканского музея бывшей Чечено-Ингушской АССР. Просто никто не подумал, что национальные ценности надо спасать от национальной армии. Точечное бомбометание и артиллерийский шквал на родной и общей для всех нас земле...