За долгие годы истории эта улица меняла название не раз. Одно из самых ранних — Живодерный переулок. В пушкинские времена — попросту Живодерка. В 1891 г. она получила имя Владимиро-Долгоруковской, в честь московского генерал-губернатора, и это само по себе было событием для древней столицы. Москва дорожила стариной своих названий, но Владимир Алексеевич Долгоруков много сделал для города за четверть века.
К примеру, во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг. организовал в Москве и Московской губернии около двадцати комитетов Общества Красного Креста, собрал в его пользу около полутора миллионов рублей пожертвований и два с лишним миллиона на приобретение судов. Армия была обязана В.А. Долгорукову устройством госпиталей, санитарных поездов. Переименование улицы достойно почтило память скончавшегося генерал-губернатора.
Впрочем, память оказалась недолгой. Вскоре после 1917 г. улице было присвоено имя одного из лидеров австрийских социал-демократов Фридриха Адлера. Приговоренный к смертной казни за убийство в октябре 1916 г. министра-президента Австро-Венгрии графа Штюрка, Адлер был спасен благодаря вмешательству рабочих многих стран и в первую очередь России, для которых его поступок явился актом протеста против империалистической войны. Однако, выйдя из тюрьмы, Адлер не принял ни коммунистического движения, ни революции в России. Непримиримость его привела к тому, что Живодерку пришлось в очередной раз переименовать, на этот раз в честь Л.Б. Красина, одного из хозяйственных и дипломатических деятелей нового режима.
Но все же Живодерка — это прежде всего многие страницы пушкинской биографии. На углу Большой Садовой и дальше, почти до самой Триумфальной площади, тянулись владения отчима Веры Федоровны Вяземской — П.А. Кологривова, в дальнейшем раздробившиеся на несколько домовладений (№№ 1—9). Привезенный из ссылки в Михайловском Пушкин поспешил сюда повидать П.А. Вяземского, жившего у своего тестя. О том, как и где произошла встреча друзей, существует две версии. Согласно первой П.А. Вяземский на время коронационных торжеств Николая I оставил Москву и вернулся лишь к самому их концу. По второй он был в бане, где Пушкин его и разыскал.
Усадьба Кологривова даже для Москвы отличалась огромными размерами. Не менее просторным был и большой старый барский дом. Сын П.А. Вяземского вспоминал, какой переполох наделало в нем появление опального поэта: «Пушкин, Пушкин приехал», — раздалось по нашим детским, и все дети, учителя, гувернантки все бросились в верхний этаж взглянуть на героя дня».
Снова вспомнил Пушкин о Живодерке в 1830 г. Тяжело переживавший оскорбительные перипетии своего сватовства к Н.Н. Гончаровой, горько задумывавшийся над перспективой своего возможного семейного счастья, поэт стал часто наведываться «к цыганам». Домовладения №№ 13—17 по Живодерке служили местом их жительства. Особенно славилась своим голосом Татьяна Дмитриевна Демьянова, иначе — Таня, Танюша. Первый раз Пушкин оказался в ее доме вместе с П.В. Нащокиным, Александром Голохвастовым и Протасьевым: Таня была дружна с гражданской женой Нащокина, тоже цыганкой певицей Ольгой Солдатовой. «И стал он, — вспоминала впоследствии Т.Д. Демьянова, — с тех пор часто к нам ездить, один даже частенько езжал, как ему вздумается, вечером, а так и утром приедет». Скорее всего первая встреча с Таней относилась к 1828 г.
1831 г. Пушкин, по его собственным словам, встречал с «цыганами и Танюшей». Горькие слезы поэта вызвала подблюдная песня, которую спела ему Демьянова по его же собственной просьбе накануне женитьбы, — «Ах, матушка, что во поле пыльно». Певица и сама не могла понять, почему выбрала для будущего молодожена именно эту, считавшуюся несчастливой песню. Добрые отношения с Таней продолжались у Пушкина и после женитьбы.
Со времени своего поселения в Москве в конце XVIII в. цыганские хоры отдавали предпочтение району Живодерки, Тишинской площади и прилегающих к ней Грузин. Местами их выступлений служили московские трактиры, но особенной популярностью пользовался Глазовский трактир на Живодерке (№ 27), принадлежавший стряпчему В.М. Глазову. Пушкин побывал в нем в 1832 г.
В начале XX века Владимиро-Долгоруковскую выбрал для жизни начинавший свою блистательную театральную карьеру Пров Михайлович Садовский (№ 1). Именно в это время он дебютировал в одной из лучших своих ролей — Чацкого в «Горе от ума». И квартиру актер выбирает не случайно — ему знакома слава одного из знаменитых московских культурных гнезд. В 1860-х гг. и позже дом принадлежал сестре драматурга А.В. Сухово-Кобылина графине Е.В. Салиас, известной под литературным псевдонимом Евгения Тур. Е.В. Салиас издавала журнал «Русская речь», в котором, в частности, сотрудничал Н.С. Лесков. Ему издательница предоставила квартиру в дворовом флигельке.
К сожалению, совсем недавно улица лишилась именно этой знаменитой усадьбы, уступив очередному многоэтажному монолиту.
Владимиро-Долгоруковская связана и еще с одним литературным именем — В.В. Маяковского, который жил в 1912 г. в доме № 12. Это место его рождения как поэта. Учащийся Московского училища живописи, ваяния и зодчества, он впервые решился прочитать свои стихи товарищу по занятиям: «Днем у меня вышло стихотворение. Ночь. Сретенский бульвар. Читаю строки Бурлюку». Стесняясь написанного, Маяковский попытался выдать собственное сочинение за чужое. Бурлюк не поверил: «Во-первых, вы врете — это вы сами написали. А во-вторых, вы гениальный поэт». Об этом эпизоде, во многом предопределившем его будущее, Маяковский писал в автобиографии: «Применение ко мне такого грандиозного и незаслуженного эпитета обрадовало меня. Я весь ушел в стихи. В этот вечер я совершенно неожиданно стал поэтом». С Владимиро-Долгоруковской на квартиру на Большой Пресне (№ 36) Маяковский переехал в 1914 г., уже приобретя литературное имя.
И была еще одна причина, побудившая Маяковского выбрать для жизни Живодерку, — напротив, через Большую Садовую (№ 4) находился дом самого модного в Москве архитектора Ф. О. Шехтеля, а в нем — ближайшие друзья рождающегося поэта: сын Шехтеля Лев Федорович Жегин-Шехтель и его сестра Вера Федоровна. Это они помогли Маяковскому выпустить первый сборник его стихов. На даче Шехтелей в Кунцеве они втроем занимались живописью. До недавних пор во дворе шехтелевского особняка стоял неохватный тополь, которому читал первые свои строки поэт.