Москва - столица

ЧЕРТЕЖ ЗЕМЛИ МОСКОВСКОЙ

...Дарова ему [Ивану Грозному] бог дву мастеров русских по реклу Посника и Барму и была премудри и удобни таковому чудному делу.

Летопись - о строителях собора Василия Блаженного

[Чтоб] велела к нашему государству пропущати из своего государства и из иных государств без задержания, да и мастеров ратных и рукодельных каменного дела и городовых мастеров, которые городы делают...

Царь Федор Иоаннович - английской королеве Елизавете I. 1584

Города Московской земли были разные, но в чем-то схожие между собой. Общим для многих было решение городского центра, окончательно сложившееся и разработанное в Московском Кремле. Из XIV и XV столетий оно перейдет отдельными чертами в планировку городов XVIII и даже XIX вв.

Главный собор с крупным, ясно читающимся силуэтом. Около него, с юго-восточной стороны, вертикаль колокольни или выполнявшей те же функции церкви, с юго-запада — княжеский дворец. Его обращенная к собору часть была рассчитана на церемонии, официальные торжества и имела непременное красное крыльцо. Соответственно южные ворота собора становились княжескими, западные — митрополичьими, поскольку рядом располагался двор церковного владыки.

Площадь перед собором оказывалась главной в городе, становилась центром городской общественной жизни. От соборной площади к городским воротам расходились улицы, как радиально расходились они и в Кремле, переходя за его стенами в главные дороги. За стенами у городских ворот располагался торг, в Москве — Красная площадь с ее торговыми рядами. Впрочем, по сравнению с торгами других городов значение московской Красной площади стало совсем особым.

Уже во второй половине XVI в. с ней во многом связывается общественная жизнь столицы. Недаром Иван Грозный ознаменовывает взятие Казани строительством именно здесь деревянного храма Покрова с приделами во имя тех святых, на чьи дни памяти пришлись наиболее значительные события Казанского похода. В 1555—1560 гг. деревянный храм заменяет каменная церковь Посника и Бармы — собор Покрова «на рву», или, в народном обиходе, — Василий Блаженный (по имени достроенного в 1588 г. придела), ставший еще одним своеобразным символом Москвы.

В 1595 г. здесь же предпринимается не менее масштабное строительство — каменных торговых рядов. По словам «Временника», «в лето 7103 [1595] на Москве в Китае заложены лавки в рядах каменные и совершены в 7104 году». Быстрота строительства никогда не была в Москве чем-то необыкновенным.

Чувство города — трудно иначе определить тот точный расчет, с которым зодчие вносят поправки в уже существующий комплекс сооружений или дополняют его новыми. Появление около Успенского собора других кремлевских соборов приводит к смещению первоначально задуманного центра, и в 1505—1508 гг. вместо построенной еще при Иване Калите церкви Иоанна Лествичника возводится итальянским архитектором Боном Фрязиным новая «колокольница». Благодаря необычной для тех лет высоте ее — около 60 метров — ансамбль кремлевских построек получал и свое завершение, и вместе с тем превосходную сторожевую башню с обзором на многие десятки километров.

Судя по так называемому «Петрову плану» Москвы конца XVI в., «колокольница» состояла из двух восьмигранных ярусов с аркадами для колоколов и завершалась круглым барабаном с куполом на нем. В 1532 г. строитель стен Китай-города итальянский архитектор Петрок Малый достраивает к «колокольнице» четырехъярусную звонницу по типу новгородских для гигантских по весу и размерам колоколов главных кремлевских соборов. Закончена звонница уже русскими мастерами в 1543 г. Внутри нее расположилась церковь Рождества Христова «иже под колоколы». Образовавшаяся группа построек замкнула перспективу Соборной площади с востока и отделила ее от соседней — Ивановской площади.

В отношении причин очередной надстройки «колокольницы» в 1600 г. мнения историков расходятся. Одни считают, что это решение Бориса Годунова было вызвано усиленным ростом города, когда только увеличенная колокольня могла по-прежнему царить над ним, возникая, как описывали современники, перед путниками за десять с лишним верст до Москвы. Для других исследователей — это одно из проявлений развитой Годуновым строительной деятельности, которая должна была популяризировать начинавшуюся с Бориса новую царскую династию. Несомненно и то, что царю важно было занять работой массы разоренных посадских людей и собравшихся в Москве беглых со всех концов страны.

Освящение храма Покрова митрополитом Макарием в присутствии царя Ивана IV Грозного. Из Лицевого свода

Покровский собор. Рисунок XIX в.

Задуманный Борисом Годуновым грандиозный храм, подобный церкви Вознесения в Иерусалиме, должен был стать центром Кремля, и, чтобы освободить необходимое для него место, царь готов был пожертвовать даже Успенским собором. Началась заготовка строительных материалов, была выполнена модель, и не исключено, что высота «колокольницы» устанавливалась относительно размеров будущего собора. Во всяком случае, под куполом ее осталась выведенная золотом на медных листах знаменательная надпись: «Изволением святые Троицы повелением великого господаря царя и великого князя Бориса Федоровича всея Русии самодержца и сына его благоверного великого господаря царевича князя Федора Борисовича всея Русии сии храм совершен и позлащен во второе лето господарства их 108 [1600]».

По предположению некоторых исследователей, автором последней надстройки стал Федор Конь — строитель знаменитого Смоленского кремля и девятикилометровых стен московского Белого города с их 27 башнями и 10 проездными воротами (находившихся на линии современного Бульварного кольца столицы).

Надстройка была завершена сильно вытянутым барабаном и главой, которую образовали железные стропила, покрытые крепленными на винтах золочеными медными листами. Семиметровый крест, венчающий купол, сделан из дерева, обитого золоченой листовой медью.

Неслыханная высота столпа — 81 метр — дала колокольне имя Ивана Великого (в первом ее ярусе осталась церковь во имя Иоанна Лествичника), а современникам позволила обвинить Бориса Годунова в превзошедшей все человеческие понятия гордыне: «...на самой верхней главе церковной, которая была выше всех других церквей, к прежней высоте которой он, равняясь с нею гордостью, сделал в начале своего царствования большое прибавление и верх которой позолотил, — она и теперь, блестя, существует и всеми видима, превосходя своею высотою другие храмы, на вызолоченных досках золотыми буквами он обозначил свое имя, положив его как некое чудо на подставке, чтобы всякий мог смотря прочитать крупные буквы, как будто имея их у себя на руках».

Но чем бы ни руководствовался Борис Годунов в строительстве Ивана Великого, в последующее время появляется тенденция сохранить за столпом исключительность его размеров. Царь Михаил Федорович издает указ, запрещавший возводить церкви, превосходящие по высоте Ивана Великого.

Столп Ивана Великого демонстрировал и блестящую для своего времени строительную технику. Он выстроен из кирпича с применением деталей из белого камня. Белый камень использован и в цоколе, и в достигающем десятиметровой глубины пирамидообразном фундаменте. Стены имеют в первом ярусе толщину 5 метров, во втором — 2,5, а в годуновской надстройке — 0,9 метра. Соответственно лестница в первом ярусе находится в толще стены, во втором проходит по центру (винтовая), а в третьем — по внутреннему периметру стены. По всей высоте в кладку введены для прочности переплетающиеся железные связи.

В 1624 г. группа Ивана Великого была дополнена по заказу патриарха Филарета примкнувшей к звоннице Петрока Малого Филаретовской пристройкой. Возведенная Баженом Огурцовым, она во втором и третьем ярусах использовалась как патриаршая ризница.

Есть немалые противоречия в сообщениях современников об окраске Ивана Великого. Один из опричников Грозного утверждал, что столп был красным кирпичным, однако обследование, проведенное еще во второй половине XVIII в. московскими зодчими Петром Никитиным и Иваном Мичуриным, этого не подтвердило. По их заключению, Иван Великий всегда был побеленным.

В 1812 г. отступавшие французские части делают попытку уничтожить колокольню. При взрыве были разрушены Филаретовская пристройка и звонница Петрока Малого, но самый столп Ивана Великого устоял, дав единственную трещину в круглом барабане. В 1814—1815 гг. вся его группа была восстановлена по проектам архитекторов И. Еготова и Л. Руска под наблюдением И. Жилярди-отца, причем во внешний декор ансамбля были введены характерные для классицизма детали.

И еще одна страница в истории Ивана Великого. В канун Октября здесь размещалась патриаршая библиотека.

Сияющее в небе чело Ивана Великого — образ, рождающийся у Рылеева. Часовой в белой одежде и золотой шапке, приставленный Борисом Годуновым сторожить покой Кремля, — так видится он Герцену. Для Полежаева это сказочный великан Бриарей, спорящий с громами. И вот сегодняшний день Ивана Великого.

Вид Кремля и колокольни Ивана Великого с противоположного берега Москвы-реки

...Это не улица — замоскворецкий проулок между кирпичной громадой растянувшегося на квартал казарменного дома и притиснувшегося к нему двухэтажного особнячка. После широкого разлива площади, неожиданно быстро затянувшейся густым садом, — поди узнай былое Болото с крутыми желтыми булыжниками и щепотками упрямо пробивавшейся щетинистой травы! — сюда сразу не попасть. И, разве заблудившись или заглядевшись на парящий высоко в небе росчерк кремлевских башен, можно свернуть в неприметный проезд. Свернуть и — застыть.

В узком кадре темных стен стремительный взлет Ивана Великого, каким его не увидишь ниоткуда и никогда — легкого, неудержимо уносящегося к своему просвеченному золотом куполу. И каждый шаг к невидимой за встающими парапетами реке — шаг его горделивого роста. У самого вылета на набережную белокаменный столп встанет самым стройным, самым торжественным, таким, каким он казался в годы голода и волнений предсмутного времени людям, которые его строили. И уже ни открывшиеся в стороне кремлевские соборы, ни башни, ни пестрота маковок Василия Блаженного не могут это звучание ни снизить, ни приглушить. Иван Великий... В народной памяти не церковь, давшая первоначальное название, но все те Иваны, которыми собиралась и утверждалась московская земля, — любимейшее, самое родное русское имя. И еще — могучий голос Москвы.

Колокола — они были неотъемлемой частью народной жизни в беде, торжестве, радости. Они оповещали о происходившем, кручинились, погибали и возрождались вновь. Сегодня ансамбль Ивана Великого располагает 21 колоколом, каждый со своей биографией. Большой, иначе Успенский, Праздничный, называвшийся одно время и Царь-колоколом, перелит в 1817—1819 гг. литейщиком Яковом Завьяловым и петербургского арсенала пушечным мастером Русиновым. Перелит он был из своего предшественника, отлитого в 1760 г. мастером К.С. Слизовым. После переливки вес его увеличился с 58 165 килограммов до 65 320 килограммов.

Второй колокол — Реут — одного из лучших в истории русского литейного дела мастеров Андрея Чохова. Отлитый по указу царя Михаила Федоровича в 1622 г., он всегда отличался редкой красотой звучания, которая сохранилась, несмотря на все пережитые колоколом перипетии. Во время взрыва Филаретовской пристройки в 1812 г. он потерял свои так называемые «уши», которые пришлось заново приделывать. В 1855 г. во время звона Реут упал, пробив несколько сводов. Поставленный на прежнее место, оставался в действии еще на протяжении 30 лет. Его вес составляет 32 760 килограммов. Вседневный, или Семисотый, колокол (13 071 килограмм) выполнен в 1704 г. мастером Иваном Моториным.

Восемнадцать колоколов продолжают оставаться на самой колокольне Ивана Великого. Шесть из них находятся в первом ярусе: Слободский (5062 килограмма), перелитый в 1641 г. из старого Слободского, Широкий (4914 килограммов) работы Василия и Якова Леонтьевых (1679 г.), Ростовский (3276 килограммов), отлитый в 1687 г. для Белогостинского монастыря под Ростовом, Новгородский (6880 килограммов), отлитый первоначально в 1556 г. для Софийского собора в Новгороде, он был перелит в 1730 г. в Москве по указу императрицы Анны Иоанновны. Два самых больших колокола — Медведь и Лебедь — были перелиты в 1775 г. Основой первого послужил колокол, отлитый в 1501 г. мастером Иваном Алексеевым. Вес Медведя 7273 килограмма. Весящий 7371 килограмм Лебедь перелит с сохранением старой формы и надписи. Своим названием он обязан звуку, который в представлении современников напоминал лебединый крик.

Все колокола среднего яруса более древнего происхождения. Это отлитый в Москве в 1679 г. колокол Новый (в прошлом Успенский), имеющий вес 3276 килограммов, Глухой (1638 килограммов, 1621 г.), Даниловский, отлитый в 1678 г. мастером из Переславля-Залесского, Немчин (3112 килограммов), Безымянный (2457 килограммов), второй Безымянный (1071 килограмм) мастера Филата Андреева (конец XVII в.), Марьинский (1668 г.) и самый маленький и самый древний — Корсунский, перелитый мастером Нестером Ивановым в 1554 г. из старого Корсунского колокола.

В верхнем ярусе колокольни всего три колокола, отличающихся по сплаву, из которого они отлиты. Во всех них есть значительная примесь серебра, сообщавшая звуку особенную чистоту, мелодичность и звонкость. Таковы два зазвонных корсунских колокола весом 156 и 123 килограмма и отлитый Ф.И. Шереметевым в 1620 г. для села Новгородни Шереметевский колокол.

Эту редчайшую коллекцию произведений искусства русских литейщиков своеобразно дополняют размещенные у основания Ивана Великого Царь-колокол и Царь-пушка.

История Царь-колокола — ее надо начинать с очень давних времен как удивительно полное воплощение лучших традиций развития национального литейного мастерства. В 1599 г. по приказу Бориса Годунова были отлиты два грандиозных колокола, предназначенных один для Кремля, другой для Троице-Сергиева монастыря. По восторженному свидетельству современников, «подобной величины колоколов и такой красоты нельзя найти в другом царстве во всем мире». Звучали они только в большие праздники и во время особо торжественных, государственного значения церемоний, вроде приема иностранных послов.

Оставленный в Кремле Годуновский колокол требовал 24 звонарей. Как записал приезжавший в Москву Адам Олеарий, «для звона употребляются двадцать четыре человека и даже более, они стоят на площади внизу и, ухватившись за небольшие веревки, привязанные к двум длинным канатам, висящим по обеим сторонам колокольни, звонят таким образом все вместе, то с одной стороны, то с другой стороны».

В один из кремлевских пожаров Годуновский колокол рухнул и разбился. В 1651 г. царь Алексей Михайлович задумывает отливку значительно большего колокола: вместо 33 тонн 600 килограммов было решено увеличить его вес до 128 тонн. Попытка найти для решения подобной технической задачи иностранных специалистов, в частности в Нюрнберге, оказалась бесплодной. Заказ был передан мастерам Пушкарского приказа, кстати сказать, возникшего еще в XV в. и с тех пор занимавшегося отливкой как орудий, так и колоколов. Руководил работами мастер Емельян Данилов, и в 1654 г. новый колокол уже приветствовал с колокольни русские войска, возвращавшиеся из Польского похода. Звук его разносился, по утверждению современников, за семь верст.

Искусство Емельяна Данилова было оценено так высоко, что Алексей Михайлович собирался наградить мастера пятью сотнями крестьянских семей. Литейщик от подобной платы отказался. В том же 1654 г. он умер от моровой язвы. А вскоре разбился от слишком сильного удара и самый колокол.

На этот раз за возрождение Годуновского колокола берется совсем молодой литейщик Александр Григорьев и заканчивает отливку за 10 месяцев. О размерах колокола позволяет судить размер его языка, который по длине составлял полтора человеческих роста и весил около 4 тонн. Звонил ли григорьевский колокол и как долго, сказать трудно. Рисунок в альбоме иностранного путешественника А. Мейерберга показывает, что в 1661 г. Успенский, как его стали называть, колокол лежал на земле. Скорее всего, предназначенная для него пристройка не выдержала огромной тяжести, и колокол рухнул, не потерпев, впрочем, никаких повреждений. Подъем осуществили только в 1674 г. при помощи механизма оригинальной конструкции, созданной Иваном Кузьминым, — в альбоме путешественника Э. Пальмквиста была запечатлена эта необычная сцена, — и до 1701 г. Успенский колокол находился в действии, пока очередной пожар не привел к его гибели.

К забытому колоколу обращается в 1730 г. императрица Анна Иоанновна. Подобно певцам и актерам, которых она выписывает из Италии и Франции, Анна Иоанновна и здесь начинает с французского королевского механика, которому предлагается отливка колокола. Лишь после того как французский мастер объявил предложенную ему задачу невыполнимой, заказ был передан артиллерийского ведомства колокольному мастеру Ивану Моторину. Для исполнения чеканных рельефов к нему были прикомандированы мастера «пьедестального дела» скульпторы Василий Кобылев, Петр Галкин, Петр Кохтев и Петр Серебряков. Начатая в 1733 г. работа по отливке несколько раз прерывалась из-за технических трудностей, так что в конце концов ее осуществил в 1735 г. сын умершего Ивана Моторина — Михаил Иванович. Вес нового колокола достиг 201 924 килограммов при высоте 6,14 метра и диаметре 6,6 метра. В состав сплава вошли медь, олово, примесь серы, около 72 килограммов золота и около 525 килограммов серебра.

И снова остается невыясненным, был ли Царь-колокол по окончании работ поднят из литейной ямы (отливался он тут же, в Кремле) и повешен на особых подмостках или так и оставался в ней. Скорее всего последнее. Во всяком случае, во время страшного Троицкого пожара в 1737 г. он находился в земле. С загоревшихся над литейной ямой лесов на него начали падать горящие бревна. Попытки тушить их, заливая водой, привели к неравномерному охлаждению металла, отчего от колокола отломился кусок весом 11,5 тонны. Это решило судьбу Царь-колокола на долгие десятилетия. Он был оставлен в яме, которая стала предметом осмотра любопытных. Яму расчистили и в нее сделали удобный спуск.

Только в середине З0-х гг. XIX века встал вопрос о подъеме Царь-колокола. Эта операция была рассчитана и проведена строителем Исаакиевского собора в Петербурге О. Монферраном. В 1836 г. колокол подняли на поверхность земли, подъем длился всего 42 минуты 33 секунды. Вскоре он был установлен на специальный восьмигранный постамент у подножия Ивана Великого.

В общей сложности Царь-колокол пробыл под землей 101 год и 7 месяцев. Неоднократно поднимался вопрос о его реставрации. Однако помимо исключительной дороговизны спайки после ее проведения трудно предположить, чтобы не произошло изменения звука, который и составляет главную ценность в любом русском колоколе. К тому же нет и звонницы, на которую бы реставрированный колокол можно было поднять.

Сегодня их соседство кажется живым и понятным — самая высокая колокольня Москвы, самый большой русский колокол и самое большое орудие своих лет, давно ставшие неотъемлемой принадлежностью столицы:

Царь-пушка отлита в Москве в 1586 г. литейщиком колокола Реута Андреем Чоховым, который, проработав больше 50 лет в своем деле, изготовил около 1600 орудий, не считая колоколов. Это было в определенном смысле завершение одной из интереснейших страниц русской военной техники. Огнестрельные орудия появились в русской армии еще в XIV в. По свидетельству летописи, в 1408 г. хан Едигей не решился на осаду и приступ Москвы прежде всего из-за ее артиллерии, хотя сам располагал многочисленным войском. Артиллерия решает при Иване Грозном победу русской армии под Казанью. Как писал Андрей Курбский, «Иоанн под Казанью имел одних великих дел и средних до 150, из которых самое меньшее было в полторы сажени, не считая дел огненных, ими же вверх стреляют, кроме того, было множество полевых пушек, стоявших около царских шатров». В 1547 г. пушкари были введены в состав стрелецких полков, но жили они в мирное время в особых — пушкарских слободах.

Имя Андрея Чохова появляется в документах еще во времена Ивана Грозного, начиная с 1568 г. Его пушки составляют вооружение русских войск во всех походах Ивана Грозного, и в том числе в Ливонию, отличаясь грандиозными размерами и превосходной техникой выполнения. Но даже среди чоховских орудий Царь-пушка представляет исключение. Весом 40 тонн, она имеет ствол длиной 5,34 метра с калибром у дульного среза 890 миллиметров. Толщина стенок ствола в дульной части составляет 15 сантиметров, в пороховой камере — 40. При таких размерах Царь-пушка лафета не имела. Она устанавливалась на станке с заданным углом подвышения. Такие гигантские размеры стали поводом для споров среди историков о том, использовалась ли Царь-пушка в деле или имела чисто декоративное назначение.

Действительно, участвовать в боевых действиях Царь-пушке не пришлось. Тем не менее трудно предположить, чтобы в условиях постоянной угрозы со стороны татарских войск Московское государство могло тратить драгоценное сырье и силы мастеров на какие-либо иные цели, кроме оборонных. Есть основания считать, что при подходе к Москве в 1591 г. войск хана Казы-Гирея Царь-пушка была подготовлена к участию в боевых действиях и установлена в Китай-городе для защиты главных кремлевских ворот и переправы через Москву-реку. Перетаскивали ее при этом тем же способом, как и с места ее изготовления, Пушкарского двора, на толстых бревнах — катках. Кстати сказать, первоначальное название гигантского орудия было «Дробовик Российский», поскольку рассчитывалась пушка на стрельбу картечью, иначе дробом.

Имя Царь-пушки связано с помещенным на ней изображением царя Федора Иоанновича в воинском уборе на коне. Над изображением помещена надпись «Божиею милостию царь и великий князь Федор Иванович Государь и самодержец всея великия Росия». Текст другой надписи: «Повелением благоверного и христолюбивого царя и великого князя Федора Ивановича государя самодержца всея великия Росия. При его благочестивой и христолюбивой царице великой княгине Ирине. Слита бысть сия пушка в преименитом царствующем граде Москве лета 7094 (1586). Делал пушку пушечной литец Ондрей Чохов».

Помещенная на Красной площади, Царь-пушка оставалась там вплоть до строительства в Кремле здания Арсенала. В 1825 г., как свидетельствуют о том московские путеводители, она находится уже в арсенальском дворе. Начиная с 1835 г. пушка стояла у старого здания Оружейной палаты, снесенного в 1960 г. в связи со строительством Дворца съездов. 14 февраля 1960 г. она была перемещена к подножию Ивана Великого.

...После неустающей сутолоки Соборной площади с вечно спешащими толпами туристов, экскурсантов, забежавших взглянуть на новые выставки фондов москвичей, после щелканья фотоаппаратов, треска кинокамер, разноязычного возбужденного говора — все ли увидели, ничего не пропустили? — после нетерпеливых очередей у Царь-пушки — сняться около нее надо, кажется, всем, — все здесь замирает непонятной тишиной. Пустынный разлив асфальта к отступившим за густую поросль деревьев Спасским воротам. Главы Василия Блаженного, тесно подвинувшиеся к стенам. Укрывшиеся в низко пригнувшихся ветках аллеи. Теплое дыхание окутанной птичьим гомоном земли. Фигура сидящего Ильича.

Ивановская площадь... Не менее важная в древнем Кремле, чем Соборная, получившая свое имя от Ивана Великого и оставшаяся в народной памяти поговоркой: кричать во всю мочь — «во всю Ивановскую». Здесь в XVI в. складывается административный центр уже не княжества — государства с его централизованной системой приказного управления: во второй половине XVI в. сооружается Посольская изба, за ней большое здание обращенных в сторону Архангельского собора Приказов.

Сам по себе характер занятий Приказов говорил о происходивших в Московском государстве изменениях. Государство нуждалось в создании единого войска вместо разрозненных княжеских и боярских дружин. В свою очередь, это единое войско испытывало потребность в постоянном совершенствовании, задачами которого и занимались соответствующие приказы. В начале 1630-х гг. Москва уже будет располагать и смешанными полками нового, европейского строя: пешими — солдатскими, конными рейтарскими и драгунскими. Вооружение, амуниция, даже комплектование каждого полка музыкантами-духовиками — все составляло предмет забот приказов.

Московское государство имело широкие дипломатические связи и множество проживавших на его землях иностранцев — к середине XVII в. население Москвы достигает 200 тысяч человек, из которых 28 тысяч были иноземцами. В это число входили специалисты разных родов — от врачей до фортификаторов, от инженеров до музыкантов. Право на въезд в Москву давалось представителям нужных государству профессий. Все это составляло компетенцию располагавшихся на той же Ивановской площади Посольского и Иноземского приказов.

Крупные градостроительные работы во всем Московском государстве привели в 1580-х гг. к организации Приказа каменных дел, который ведал заготовкой материалов, организацией рабочей силы, ее распределением, созданием военно-оборонительных сооружений и отдельных зданий государственного и общественного значения.

Зарождающаяся потребность в научной медицине, как и интерес ко всем видам биологических наук, которым отмечен конец XVI и XVII столетий во всей Европе, приводят к появлению Аптекарского приказа. Его делом было разведение лекарственных трав в «аптекарских огородах», поиски новых «целебных произрастаний» — экспедиции за ними под охраной стрелецких частей добирались до границ Китая, «бережение Москвы от моровых поветрий» — эпидемий, наконец испытание на право заниматься в Московском государстве лечебной практикой приезжавших с Запада и местных врачей. К середине XVII в. Москва будет иметь вольнопрактикующего врача на каждой из больших своих улиц, и половину из них составят русские лекари.

Среди приезжих медиков, которые работали и жили тут же в Кремле, были и такие европейские знаменитости, как бывший медик шведского короля, «ученейший», по выражению современников, фон Розенбург или Лаврентий Блюментрост. Последний приехал в Москву вслед за своим пасынком, известным Иоганном Грегори, постановщиком первых драматических спектаклей при дворе Алексея Михайловича в кремлевских дворцах в 1670-х гг.

Приказной службой определялась вся жизнь Ивановской площади. Здесь объявлялись «во всю Ивановскую» царские указы, писались на ходу прошения, совершались наказания батогами и даже казни. «Сидение» дьяков продолжалось по целым дням — с половины восьмого утра до десяти часов вечера. К 1670-м гг. строения Приказов обветшали, и к середине 1680-х гг. было сооружено новое здание Земских приказов, охватившее Ивановскую площадь с южной и юго-восточной сторон. Это было едва ли не самое большое общественно-административное здание Древней Руси. Оно представляло собой ряд как бы самостоятельных объемов, под независимыми друг от друга крышами. Весь ряд объединял общий арочный подклет — всего 28 палат с семью далеко вынесенными крыльями крылец, лестницами и площадками, обращенными к площади. Внешнее убранство палат не отличалось замысловатостью: простые карнизы и несложные треугольные фронтоны над окнами. Простояли Земские приказы почти сто лет и были разобраны только в преддверии строительства баженовского кремлевского дворца.

Была в истории Ивановской площади и еще одна любопытная подробность. Здесь стоял древний собор Николы Гастунского, дьякон которого Иван Федоров стал русским первопечатником. Собор был разобран в одну ночь в 1817 г., чтобы освободить место для военного парада в связи с ожидавшимся приездом в Москву Александра I с гостем — королем прусским. Единственная память о соборе Николы Гастунского — алтарь, перенесенный на третий ярус звонницы Ивана Великого.

С Кремлем книгопечатное дело оказалось связанным и позднее, когда по окончании польско-шведской интервенции сюда привозится из Нижнего Новгорода вместе с обслуживавшим его мастером печатный стан, который работал на дело народного ополчения Минина и Пожарского. Только с окончанием специальных построек в Китай-городе в 1617 г. туда были переведены первоначально расположившиеся в Кремле печатники.

Государственное начало — оно все сильнее заявляет о себе в постройках Кремля.

В июне 1701 г. жертвой страшного пожара становятся почти все его здания. По словам летописца, «и разшелся огнь по всему Кремлю и выгорел царев двор весь без остатку, деревянные хоромы и в каменных все нутры и в подклетах и в погребах запасы... и Ружейная полата с ружьем, и мастерские государевы полаты, и на Тайницких воротах кровля, и набережные государевы полаты, и верхние, и нижние, кои построены в верхнем саду, выгорели». Сам Петр отозвался в одном из писем о размерах бедствия короче и категоричней: «Весь Кремль так выгорел, что не осталось не токмо что инова, но и мостов [деревянных мостовых] по улицам». Тем не менее речи о восстановлении погибших построек не было.

Старинное русское оружие. Мортира

Еще указом 1699 г. в пределах Китай-города, Белого города, тем более Кремля на погорелых местах было разрешено возводить только каменные строения или глиняные мазанки «под камень». Но новый пожар открывал к тому же неожиданную возможность, по крайней мере, частичной перепланировки Кремля, чем Петр I не замедлил воспользоваться. В ноябре 1701 г. последовал указ построить на площади от Никольских до Троицких ворот грандиозное здание «Оружейного дома» — Арсенала. И задуман был Арсенал не как простое хранилище вооружения, а как своеобразный памятник славы и побед русского оружия.

Для претворения в жизнь этой зародившейся еще до пожара идеи Петр назначает руководителя царских живописцев Ивана Салтанова, опять-таки живописца Михайлу Чоглокова (у которого брал сам уроки рисунка и живописи) и приехавшего из-за рубежа «мастера каменного и полатного дела» поляка Кшиштофа Конратовича, часто называемого на немецкий образец Христофором Конрадом. Принимал участие в создании Арсенала и строитель Дмитрий Иванов. Документы не позволяют установить степени участия каждого из них в строительстве. Но во всяком случае, художникам в Древней Руси случалось выступать в роли архитекторов. По свидетельству Епифания Премудрого, Андрей Рублев, например, участвовал в строительстве церкви Всемилостивого Спаса в Андрониковом монастыре в Москве, который затем сам же и расписывал. Симон Ушаков был соавтором ряда кремлевских построек. Михайла Чоглоков перед самым началом работ в Арсенале закончил достройку переделанной под Математические и Навигацкие классы (будущая Морская академия) Сухаревой башни.

С другой стороны, приглашение К. Конратовича было связано с очередными техническими новинками, за которыми с неослабевающим интересом следила Москва. Строитель обязывался научить русских каменщиков новым способам кладки, в том числе особенно интересовавшей Петра I огнеупорной кладки. Характерно, что даже общее руководство строительством оказалось в руках человека нового времени — дьяка Алексея Курбатова. Крепостной Б.П. Шереметева, он за предложенную в январе 1699 г. идею выпуска гербовой бумаги — нового и очень существенного источника дохода для государства — был освобожден из крепостного состояния, пожалован в дьяки и назначен руководить Оружейной палатой, в обязанности которой теперь вошло производство и продажа этой бумаги для документов.

Начатое весной 1702 г. строительство Арсенала затянулось почти до конца столетия. Первый перерыв был вызван трудностями, порожденными войной со шведами, — в течение 1706—1722 гг. никаких работ вообще не производилось. В дальнейшем вплоть до 1730 г. возобновленное строительство велось крайне медленно из-за постоянной нехватки средств: все внимание правительства сосредоточивалось на новой столице на берегах Невы. Только сооружение в Кремле дворца для императрицы Анны Иоанновны, который выходил фасадом к месту затянувшегося строительства, вызвало царский указ о скорейшем завершении работ. В 1736 г. здание было закончено, а годом позже стало жертвой очередного московского пожара. Выгоревший остов Арсенала простоял до 1763 г. Начатое тогда же восстановление завершилось в 1787 г. под руководством инженера Герарда. В связи с событиями Отечественной войны 1812 г. здание существенно пострадало и было восстановлено в течение 1816—1828 гг.

Могучий объем здания делится на нижнюю, цокольную, часть, отделанную рустом, и верхний этаж, прорезанный сдвоенными окнами в глубоких откосах, подчеркивающих массивность стен. Двое оформленных портиками ворот, ведущих в обширный внутренний двор, подчеркивают центр архитектурной композиции. По первоначальному замыслу зодчих, в решении фасадов широко использовались живопись и цвет. Сплошная роспись первого этажа имитировала крупные граненые камни. Для верхнего этажа К. Конратович предлагал в 1720-х гг. изображение увитых виноградными лозами колонн. Это впечатление мощи и вместе с тем особенной нарядности, праздничности как нельзя больше отвечало двойной роли Арсенала — как хранилища и как памятника.

С самого начала строительства Арсенала — «Оружейного дома» специальными указами предписывалось свозить в Кремль все наиболее значительные образцы захваченных у неприятеля на поле боя орудий. Начавшее формироваться собрание располагалось частично на Красной площади у Спасских ворот. В 1786—1788 гг. орудия были размещены на бровке холма Ивановской площади. После 1812 г. возникает идея устройства в Арсенале музея Отечественной войны, и кремлевская коллекция пополняется еще 875 орудиями, захваченными у наполеоновских войск. Музей открыт не был, но орудия, представляющие военную технику всех европейских стран начала XIX в., так и остались в стенах Кремля.

Сегодня перед фасадами Арсенала развертывается своеобразная выставка по истории русского и иностранного огнестрельного оружия — 25 русских пушек XVI—XVII вв., 15 западных пушек того же периода, русские орудия XVIII столетия, 830 пушек и гаубиц из числа трофеев Отечественной войны 1812 г. Орудия работы русских мастеров в свое время служили для обороны Кремля, размещаясь на специальных площадках — раскатах и в этажах кремлевских башен.

Здесь две пушки Андрея Чохова, отлитые им в 1590 г.: «Троил» с изображением фигуры вооруженного троянского царя и «Аспид» с изображением на дульной части чудовища, держащего в лапах человеческие головы. Пушечным мастером Первым Кузминым отлита бронзовая пушка «Онагр», или «Единорог» (1581).

Особенно широко представлены «пушечные литцы» XVII в. Здесь орудия жалованных мастеров Оружейной палаты Григория Наумова и Харитона Иванова, пушка «Василиск» Федора Кириллова и отлитые Яковом Дубиной Безымянная пушка 1679 г., «Волк» и «Троил». Последняя снабжена литой надписью: «Божиею милостию повелением великих государей царей и великих князей Ивана Алексеевича, Петра Алексеевича всея великия и малыя и белыя России самодержцев вылита сия пищаль названа Троил на которой пищали на казне царь троянский изображен, в царствующем граде Москве при сидении в пушкарской канцелярии царственные большие печати и государственных великих посольских дел сберегателя ближнего боярина и наместника новгородского князя Василия Васильевича Голицына с товарищи. Лета от создания мира 7193 года (1685) месяца августа в 30 день. Ядром пищаль пуд 10 гривенок. Длиною 7 аршин в ней весу 402 пуда 15 гривенок анно 1685». Мастером Евсевием Даниловым отлита пушка «Соловей» (1681), Мартьяном Осиповым — «Инрог», или «Единорог» (1670), «Новый перс» (1685), «Гамаюн» (1690), «Орел» (1693). «Инрог» имеет в литой надписи следующее пояснение: «...в славном и преименитом царствующем граде Москве лета 7178 года вылита сия пушка весом 779 пудов ядро без четверти 2 пуда. Единорог яблоко держит пушка ядро пусти яблоко ядром умертви и Ирода супостата победи».

Память о Пушкарском дворе, где были отлиты многие из русских орудий кремлевской коллекции, сохранилась в Москве до наших дней. Это Пушечная улица, где на берегу ныне заключенной в трубу реки Неглинной, у специально вырытого пруда, куда спускались отходы производства, находился с конца XV в. литейный двор. В 1610 г. работавшие здесь пушкари присоединились к Д.М. Пожарскому, вооружили и обороняли прославленный Введенский острожец на Устретенской улице, препятствовавший иноземцам поджигать город. С 1670 г. сюда был переведен из Кремля и Пушкарский приказ. При Петре производство на дворе было прекращено, и его помещения стали использоваться в качестве «старого Арсенала» — для хранения старинного оружия и знамен, пока в 1803 г. весь Пушкарский двор не был снесен, а его коллекция не присоединена к кремлевской. Сегодня многие орудия кремлевского собрания экспонируются помимо Кремля в Государственном Историческом музее, в Бородинском военно-историческом музее-заповеднике, у музея-панорамы «Бородинская битва».

...Он словно венчает собой разворот обращенной к Красной площади кремлевской стены — могучий купол с реющим высоко в небе алым полотнищем. Седеющие древние зубцы отчеркивают белизну нарядных пилястр, длинный ряд стройных оконных проемов, дробный узор карниза в теплой желтизне полускрытого здания — одного из совершеннейших творений замечательного московского зодчего М.Ф. Казакова.

Столица давно была перенесена на берега Невы, и все же именно в Кремле в последней четверти XVIII в. возводится здание Сената как утверждение преемственности и традиционности государственной власти. Впрочем, постройке этой не придавалось особенно большого значения, поскольку поручается она не известным, работавшим при дворе зодчим, которых было в то время так много в Петербурге, а начинающему московскому мастеру. Ученик Д.В. Ухтомского и В.И. Баженова, Матвей Казаков успел построить единственное значительное сооружение — Петровский дворец. Годом позже он получил заказ на проект здания Сената, строительство которого затянулось на десять с лишним лет (1776—1788). Для М.Ф. Казакова это была первая часть задуманной им общей перепланировки Кремля.

Подобно строителям Арсенала, Казаков оказывается связанным конфигурацией отведенного под здание Сената участка. Его составили последние частновладельческие земли в Кремле, откупленные правительством у Трубецких и Бортнянских, владевших ими еще на основании вотчинного права. Казаков кладет в основу плана треугольник с мягко скругленными углами, усиливавшими ощущение объемности сооружения. В треугольник в свою очередь вписывается пятиугольник внутреннего двора, что позволяет дать усложненное решение внутренних помещений и построить оригинальную композицию, центром которой становится круглый, под огромным куполом зал.

Долгие годы строительства, достроек, перестроек, поколения сменявших друг друга архитекторов и неизменное ощущение единства и цельности образа каждого отдельного кремлевского здания, всего Кремля. Талант и труд каждого зодчего словно голос со своим неповторимым звучанием вливается в удивительно стройный и могучий хор.

Арсенал — лучший памятник русской архитектуры, по отзыву одного из самых взыскательных критиков, В.И. Баженова, и Сенат — русский Пантеон, как назовут его современники. Охватывая простор Сенатской площади, завершаемой в глубине Никольской башней, они смотрятся единым ансамблем, величественным и строгим в той скупости деталей, которой ограничиваются их создатели.

Казаков не нарушает заданной Арсеналом высоты — здание Сената ограничено двумя этажами на полутораэтажном цоколе. Чтобы композиционно объединить оба здания, въезд во внутренний двор Сената располагается точно напротив внутренних ворот Арсенала. Этот въезд, решенный как торжественная и строгая триумфальная арка, один нарушает нарочитое однообразие сенатских стен в равномерном ритме членящих их лопаток. За аркой в многоугольнике двора навстречу входящим выступает могучая и праздничная в полукольце стройной колоннады ротонда под густой зеленью завершающего ее купола.

Пантеон — этот образ не случайно вспоминается современникам М.Ф. Казакова. Белый, или Екатерининский, как его вначале называли, зал Сената удивительно точно воссоздает ощущение римского Пантеона с его парящей в потоках света чашей купола, разворотом охваченного хороводом колонн пространства, где размер пролета немногим уступает высоте (24—29 метров). Когда-то в Риме купол Пантеона с впервые начавшим применяться строительным материалом — бетоном смотрелся чудом строительной техники. Своеобразным чудом было для современников и творение М.Ф. Казакова: при своем огромном размере купол выложен в один кирпич. Сами строители никак не могли поверить в правильность расчетов архитектора, и, по преданию, в момент снятия с купола внутренних лесов Казаков нарочно остался стоять на нем, чтобы показать присутствующим полную уверенность в своей правоте.

Но для зодчего дело не сводилось к совершенству и оригинальности технического решения. Храм закона — таким видит М.Ф. Казаков свой зал, именно таким задумывают смысл его оформления поэты Г.Р. Державин и помогавший ему советами Н.А. Львов. Законность, правосудие, просвещение — этим темам посвящены скульптурные барельефы, которые складываются в единый сюжетный фриз. Державину и Львову принадлежат и их сюжеты, и тексты соответствующих пояснительных надписей. Приписываются барельефы скульпторам Г. Замараеву и И. Юсту. Над ними в простенках окон второго яруса располагаются скульптурные портреты русских князей и царей — гипсовые копии с мраморных оригиналов, выполненных замечательным русским скульптором Ф.И. Шубиным для Чесменского дворца в Петербурге в 1774—1775 гг. Снаружи купол зала первоначально также был увенчан скульптурой — цинковой конной статуей Георгия Победоносца, поражающего дракона (герб Москвы). Разрушенная в 1812 г. наполеоновскими войсками, эта скульптура больше не восстанавливалась.

М.Ф. Казаков проектирует в Сенате и еще один зал — Овальный, получивший впоследствии название Митрофаньевского. Этим последним он был обязан нашумевшему на всю Россию судебному делу о подделке купеческих завещаний игуменьей одного из монастырей Митрофанией, которое здесь разбиралось. Первоначально казаковское творение — «мастерское произведение вкуса и изящества», по выражению современников, — использовалось и как государственное учреждение, и как зал для дворянских собраний. В 1856 г. здание было передано Судебной палате и стало называться зданием Судебных установлений.

Арсенал и Сенат наметили ансамбль Сенатской площади. Чуть позднее в него входит сооруженное И.В. Еготовым, учеником и помощником М.Ф. Казакова, здание Оружейной палаты — первого публичного музея Москвы, полностью законченного к 1812 г. (позже музей был переведен в новое здание). Оно заняло место проданного с аукциона на слом дворца Бориса Годунова и специально разобранного Троицкого подворья.

И.В. Еготов находит решение, очень близкое постройкам его учителя. Низкий, отделанный рустом цокольный этаж нес основной бельэтаж с огромными полукруглыми окнами собственно выставочных зал. Центр здания был отмечен строгим восьмиколонным портиком, над которым высилось полукупольное завершение главного зала, перекликающееся с казаковским Сенатом. Под карнизом размещалась лента барельефных панно.

Окончательным завершением задуманного Казаковым ансамбля становится сооружение верхушки Никольской башни по проекту К.И. Росси, как бы замкнувшей площадь с последней стороны. Так сложился новый общественно-административный центр Москвы, сменивший по своему значению древнюю Ивановскую площадь.

Когда-то влюбленный в Москву Н.В. Гоголь говорил, что каждый ее уголок надо смотреть в свое время года, в свои часы дня, в свою погоду. Здесь в погожие зимние дни на снежную пелену ложатся синие тени берез. Гнутся под пышными сугробами разлапые ветки елей. Искрится колкой морозной пылью поземка, обметая стволы, струится у бело-желтых стен. Словно сплавленный солнечным светом образ родной земли и пережитых ею веков.