Начало православной публицистики:Библия, апологеты, византийцы

Но в то же время в христианской проповеди существует крайне осторожное отношение к красоте земной, материальной, унаследованное от первых христиан[105]. Все, что существует на земле — тленно, непостоянно (в том числе и человек), поэтому христианину не имеет смысла избирать в качестве ценности материальную красоту. Только красота вечности имеет значение для христианина (здесь снова появляется оппозиция «земное—небесное»). «Разве вы не видите, какое расстояние между небом и землею?» — восклицает Иоанн в одной из своих проповедей[106]. «Если бы даже не было геенны, то быть отвергнутым от такой светлости и отойти с бесчестием — каким будет наказанием?» — говорит он в другом месте о Страшном Суде[107]. Здесь примечательно то, что автор не пугает аудиторию посмертным возмездием; наоборот, он указывает на сожаление, которое будет испытывать грешник, просто не допущенный к «такой светлости», Царству Небесному, олицетворению истинной, вечной красоты. В другой проповеди Златоуст предлагает мысленный эксперимент: «Вознесись мыслию... и посмотри на небо высшее, на высоту беспредельную, на свет неприступный. И опять, сошедши с высоты, представь царя земного, мужей, одетых в золото... Тщательно рассмотри все это, отсюда опять перенесись мыслию на небо и представь тот страшный день, в который придет Христос. Тогда увидишь не упряжку лошадей, не золотые колесницы... Тогда отверзется все небо и сойдет Единородный Сын Божий Он Сам будет блистать такою славой, что солнце и луна скроют весь свет свой»[108]. Этот прием — противопоставление земного царства и Царства Божия — станет постоянным в творчестве христианских писателей не только на Востоке, но и на Западе (например, «О граде Божием» Августина Аврелия).