Кто больше Василия почитал добродетель, или наказывал порок, или оказывал благосклонность к отличившимся и суровость к согрешившим? Часто улыбка его служила похвалой, а молчание — выговором, подвергающим злое укорам собственной совести. Но если бы кто был неразговорчив, нешутлив, не охотник до собраний и многим не нравился тем, что не был всем для всех и не всем угождал, что из этого? Для имеющих ум не скорее ли заслуживает он похвалу, нежели порицание? Разве иной станет винить льва за то, что смотрит не как; обезьяна, но грозно и царски, что у него и прыжки благородны, вместе и удивительны, и приятны, а представляющих зрелище будут хвалить за приятность и снисходительность, потому что угождают народу и вызывают смех громкими пощечинами друг другу? Но если бы и того стали мы искать в Василии, кто был столько приятен в собраниях, как известно это мне, который всего чаще имел случай видеть его? Кто мог увлекательнее его беседовать, шутить назидательно, поддевать, не оскорбляя, выговора не доводить до наглости, а похвалы до потакания, но в похвале и выговоре избегать неумеренности, пользоваться ими с рассуждением и соблюдая время, по законам Соломона, назначающего время всякой вещи (Еккл. 3, 1)?

Загрузка...