Но да помедлит слово о председательстве; предложим же кое-что о низшей степени его служения. Каково, например, и это, едва не забытое мной и случившееся в продолжение описываемого времени? У правившего Церковью[5] прежде Василия произошло с ним несогласие, отчего и как, лучше о том умолчать, довольно сказать, что произошло. Хотя епископ был муж во всем прочем не недоблестный, даже удивительный по благочестию, как показало тогдашнее гонение[6] и восстание против него, однако же в отношении к Василию подвергся он человеческой слабости. Ибо бесславное касается не только людей обыкновенных, но и самых превосходных, и единому Богу свойственно быть совершенно безошибочным и не увлекаться страстями. Итак;, против него[7] восстают избраннейшие и наиболее мудрые в Церкви, если только мудрее многих те, которые отлучили себя от мира и посвятили жизнь Богу, — я разумею наших назореев, особенно ревнующих о подобных делах. Для них было тягостно, что презирается их могущество, оскорбленное и отринутое, и они отваживаются на самое опасное дело, замышляют отступить и отколоться от великого и мирного тела Церкви, отсекши и немалую часть народа из низкого и высокого сословия. И это было довольно легко сделать по трем самым сильным причинам. Василий был муж уважаемый, и едва ли кто другой из наших философов пользовался таким уважением; если бы захотел, он имел бы столько сил, что мог придать смелости своим защитникам. А оскорбивший его находился в подозрении у города за смятение, происшедшее при возведении его на престол, так как и сан предстоятеля получен им был не столько законно и согласно правилам, сколько насильственно. Явились также некоторые из западных епископов, и они привлекали к себе всех православных в Церкви. Что же предпринимает этот доблестный ученик Миротворца? Не ему было противоборствовать и оскорбителям и ревнителям, не его было дело начинать распрю и расторгать тело Церкви, которая была уже атакована и находилась в опасном положении от тогдашнего преобладания еретиков. Посовещавшись об этом со мной, искренним советником, со мною же вместе отправляется он в бегство, удаляется отсюда в Понт и руководит в тамошних монастырях, учреждает же в них то, что достойно памяти, и лобызает пустыню вместе с Илией и Иоанном, великими хранителями строгости, находя это более для себя полезным, нежели в настоящем деле замыслить что-нибудь недостойное его философии, и во время тишины приучившись управлять помыслами, нарушить это среди бури.