Развиртуализация. Часть первая

Стоимость бушеля пшеницы на Чикагской товарной бирже 930 долларов США

Цифры на мобильном плавали в тумане.

02:20 по Москве.

Значит, 00:20 по Гринвичу.

Только–только перевалило за полночь. Они провели в хранилище более шестнадцати часов. Если это испытание или пытка – пора заканчивать – «мы готовы к сотрудничеству». Если убийство – предстоит несколько нелегких суток.

Чугунная голова. Ватные руки. Аритмия. Тоска и тревога. Пульсирующие адреналиновые всплески ужаса. Сухость во рту, резь в животе.

«Так вот ты какая Клава Строфобова. Что лучше – пробовать вновь забыться и в полусне дотянуть до финала? Или встать пройтись по нашему склепу?».

Кутялкин поежился от озноба – в хранилище было прохладно, сполз со своего ложа, устроенного из старинных книг. С большинства раритетов он сорвал обложки. Гриша вспомнил – он делал это демонстративно, протягивая руки в направлении то одной, то другой стены, с хрустом отрывая корешки, рассчитывая, что его не только увидят по замаскированным устройствам наблюдения, но и услышат душераздирающий звук рвущейся бумаги.

Мысли отстраненно фиксировали число уничтоженных реликвий: «Десять. Двенадцать. Интересно, какой финансовый ущерб я нанес короне?».

Наталия спала, свернувшись на аккуратно разложенных папках.

«Как она не раскидала их во сне? Почему–почему–почему я её не послушал?!».

Этот и множество подобных вопросов могли бы вновь быстро довести его до прежнего градуса истерики.

«Истерика, беспамятство, безумие – неплохой выход».

Но пока он хотел погостить в здравом уме. Немного. До следующего приступа отчаяния. Он заглянул в отделенный стеллажом угол.

«Пока не поздно собрать золотой дождь в какую–нибудь емкость? Потом выпить кровь Мальвины, урожденной Кох?».

Даже под страхом смерти Кутялкину не хотелось рационализировать последние часы существования. Прилагать усилия, царапаться, сосать кровь, жевать бумагу.

«Пииииииииииииииииить! У везунчика Монте–Кристо была хренова куча лет, чтобы долбиться в стены. У нас нет даже недели, – Гриша облизал пересохшие губы. – И всё–таки заняться бурением пород лучше, чем просто и некрасиво подыхать».

Кутялкин горестно вздохнул, оглядел сдвинутые стеллажи, усыпанный книгами пол. Разгром и шатание. Чем бы поскрести стену? В поисках подручных средств похлопал по карманам. На операцию он не взял ничего лишнего, поэтому, когда извлёк из внутреннего кармана куртки зажигалку, оставленную Лешим в «Пикирующем орле», то долго с недоверием лупился на неё как на золотой луидор. Ещё не вполне осознавая своего счастья.

– Гадёныш! – заорала сзади Мальвина. У Гриши чуть удар не приключился от неожиданности. Он не заметил, как она проснулась и включилась в его полусонный серфинг по карманам.

– Я сто раз мысленно нас похоронила. Бляяять. – снова взвизгнула Кох. - И надпись «лошары» на памятнике написала. Почему не сказал о зажигалке, поросёнок? – чуть веселее поинтересовалась Кох.

– Сам не помню, – пробормотал Гриша, всё еще не выведя прямую от зажигалки к спасению. – Покурил. Пачку выбросил. Зажигалку видимо рефлекторно в карман упрятал.

– Покурил он. Педик рефлекторный, – хмыкнула Кох. – Леший тебе точно какую–то даун–шишку в Ротманс подмешал. Лезь наверх! – скомандовала Наталия. – Нет, погоди, – остановила Гришу – он уже начал беспокойно оглядываться, раздумывая, как забраться к потолку. – Сначала серьезно поговорим. Долго и вдумчиво. Чтобы ты на всю оставшуюся жизнь впитал и выполнил трудные, но единственно верные правила, которые помогут нам выжить.