Развиртуализация. Часть первая

Солдаты-императоры Босфора – ежедневная смена военачальников, контролирующих прилегающие к проливу территории

«Шахидки совершают все эти чудовищные гадости не из–за любви? – девушка внезапно поняла одну из причин женского терроризма. – Они идут на смерть из–за невозможности чувств, неспособности к ним. Из–за несбывшегося. Несбывшееся – самая страшная сила в жизни. Невидимая, нематериальная, изматывающая душу сила».

Вид гурьбы оборванцев действовал на вояк усыпляюще. Конвоировали их еще более расслаблено, почти опустив стволы в землю. Двое сзади, по трое на флангах, один впереди, рядом с Георгом. Некоторые совсем потеряли бдительность, сократили дистанцию, начали переговариваться. Хранители рыбы ни разу не предприняли диверсионной операции, поэтому глаза псов замылились.

Когда до первой армейской палатки осталось тридцать метров, группу остановили. Пленникам вновь приказали сесть. Георг рявкнул своим неразборчивую команду и пошел в лагерь.

Центральный форпост суонси просматривался насквозь. Вокруг палаток теснились десятки подсобных тентов, бросались в глаза деревянные стойки для оружия, виднелись холмики окопов и землянок, чадили походные кухни.

«Словно псы жрать сюда приехали».

Лагерь бурлил. Большинство псов, мелькающих среди построек, были экипированы не столь нарядно, как отряд, встретивший Кох, но во всем и всех ощущалась собранность, энергия сжатой до придела пружины. Строго направленное организованное движение масс. Никакого разложения, слюнтяйства, прихлебывания из фляг, бессмысленного брожения по кругу как у хранителей рыбы.

Только сейчас Наталия поняла в полной мере, какая машина противостоит Фишгарду, какие микроскопические возможности имел ее отряд и оставшиеся позади горе–вояки. Как они смешны и ничтожны. Среди оборванцев Фишгарда значилось от силы два десятка военных, да и то резервисты и пенсионеры. Трактор против трехколесного велосипеда. Можно только удивляться, что город еще держится.

«Ну что начинать?» – сердце запрыгало по всему телу Кох. На смену связных мыслей пришли короткие, вспыхивающие, адреналиновые аффекты, похожие на знаки препинания. Теперь только они управляли ее движениями.

Наталия развернулась лицом к своим детям, гусиным шагом сократила разделяющий их метр, пробормотала крайнему тщедушному мальчику («Энфис», – Кох вновь удивилась своей памяти), выбранному на роль пугача, «расстегни куртку», закрыла его корпусом, протянула руку, поправила воротник, помогла вытащить фартук из–под одежды. Взрывчатка снималась в три движения – расстегнуть куртку, перекинуть лямку через чумазую шею, потянуть. Со стороны это выглядело вполне невинно – девушка всего лишь приводит в порядок одежду малыша. Последнее действие – достать нужный ПДУ. Наружный карман справа – specially for Энфис.

Девушка одновременно успела подумать «им уже нет дела до нас… они расслабились, спокойно ждут своей очереди, когда смогут засунуть член ко мне во …» и краем глаза уловить – вояка слева углядел многообразие ее движений, напрягся, подался вперед.

Когда пес, вздергивая автомат, сурово прогрохотал «hands up», Наталия, чуть приподнявшись, метнула взрывчатку как можно дальше к лагерю и, перекрикивая, обостряющийся гул голосов – детских, мужских, взвизгнула во всю силу легких:

– No! No shoot! – повернув голову к детям, заорала. – Down![104]

На это предупреждение жители Фишгарда, от млада до велика, реагировали рефлекторно. По ушам резануло. Тот самый бдительный военный сделал очередь поверх голов. То, что он в эту секунду не открыл огонь на поражение, спасло многих – и суонси, и детей. Но только не его.

Вероломная группа из Фишгарда представляла идеальную мишень для девяти автоматов, направленных в сторону прижавшихся друг к другу детей. М-16 могли покрошить пленников за несколько секунд.

Но Кох, привстав, обозначила себя как опасность, как единственного нарушителя спокойствия и порядка. Стрелять необходимо было в нее, а не в прижавшихся к земле безобидных детей.

Однако, псы, стоявшие справа от девушки на склоне холма, были слишком далеко, чтобы разобраться в происходящем. Непрофессионально палить наобум по детским макушкам они не стали. Те, кто прикрывал сзади, больше интересовался разговорами и дорогой на Фишгард. Снайперов на холме занимали окрестные кустарники, а не слюнявые оборванцы.

И первые, и вторые, и третьи среагировали на крик и на выстрел, но успели лишь вскинуть автоматы.

Кох попадала на линию огня к псу, первому заметившему ее движения. Спустя еще одно мгновение автомат бдительного вояки заработал на поражение. Во второй и последний раз. В этот момент девушка уже заваливалась влево, чтобы хоть немного прикрыть детей от взрывной волны. Она до посинения давила красную кнопку брелка от Ягуара.

Подогнув к груди голову, упала на колени, одновременно со взрывом обрезавшись о невероятно связную мысль, молнией мелькнувшей в опустевшей голове: «И все это из–за того, что я люблю? Из–за того, что смогла что–то почувствовать к Культяпке среди собственной глухоты и слепоты?»

Хлопок был несильным, визуальный эффект – грандиозным. Гайки и винты разлетелись на тридцать метров, пронзив десяток армейских палаток. Ближайшую смело взрывом. Те, что стояли по периметру от нее, завалились набок и загорелись. Некоторые чуть дальше от эпицентра взрыва – покосились, из них словно выпустили пар. Они начали медленно оседать, словно сдулись.

Бдительного пса и того, что стоял в пяти метрах за ним, срезало вчистую. В гуще палаток заорал от боли многоголосый невидимый зверь. Суонси с флангов попадали на землю. Лишь трое из них были тяжело ранены. Легкие сразу схватились за автоматы. Сориентировались и открыли огонь лишь двое. Один по детям, другой по Наташе.