Развиртуализация. Часть первая

«Мимолетная коалиция» – неудачная попытка альянса Болгарии и Турции

Обычно, прежде чем забыться хмельным сном, прерываемым разрывами мин, Мика, Кох и Гриша сидели на берегу бухты Фишгарда. Берег покрывал грязный ил, черные поросшие мхом каменюги, галька и вездесущий мусор войны, от пузырьков до покореженных машин. Эти предвемтники смерти воспринимались уже как интерьер собственной спальни.

Чеченец вырвал кресла из почти бесполезных ныне автомобилей, бросил в укрытие между валунами, рядом с удобным выходом к воде. Теперь «наши русские наемники» (our Russian Gallóglach[90]), как их назвали валлийцы, неполиткорректно забыв о корнях Мики, могли сидеть как в лобби ресторана и любоваться сценой моря. Они регулярно проводила в порту часы отдыха – короткий солнечный завтрак, суматошный обед и размеренный нетрезвый ужин.

Вечером, прихлебывая из фляг, с завистью поглядывали на светящиеся точки яхт, стоявших недостижимо далеко от берега. Там находились семьи руководителей ополчения. Наверное, также голодные африканские дети собирались перед единственным в поселке телевизором и смотрели передачу CNN о вкусной и здоровой пище.

Мика любил поразмышлять на общечеловеческие темы:

– Когда мир вокруг накрылся медным тазом, приходится строить его заново, пользуясь тем, что осталось внутри каждого из нас. А там, в основном, говна.

– Внутри пепел, – возражал Кутялкин, – Осталось развеять его по ветру. Задорно. С огоньком. Какая разница, как мы откинемся – под кайфом, пьяными или со светлой верой в загробную жизнь?

Если бы не бублики, Гриша мог бы умереть не сходя с места – просто остановить сердце, которое устало биться.

– Дудки, бледнолицый, – отвечал Мика. – Я собираюсь умереть красиво.

Мика легко объяснял мировые проблемы:

– У меня было всё кроме родины. Я с детства пытался ощутить ее. В груди, под ногами, в голове. Ничего не получилось. Война случилась из–за того, что у большинства людей не вышло поймать под ногами свою землю.

По теории Мики выходило, что здешняя заваруха – нудное, местечковое, но от этого еще более ужасное дело. Третья мировая – и есть серия локальных микростычек, после которых тот, кто в них не участвовал, но ловко управлял, придет на пепелище и возьмет всё. Поэтому от результата противостояний тысяч Фишгардов и сотен Суонси зависит будущее всей мировой конструкции. Но ни Фишгард, ни Суонси не могут рассчитывать на победу.

– Вместо нас придут крысы, все это устроившие, все это предусмотревшие. Они не умней, не могущественней. Просто умеют оставаться последними из выживших и расчищать для себя истории от безымянных трупов.

– Умеют, – соглашался Кутялкин, вспоминания Лешего, лощенного охранника в форме British Airways, лабораторный порядок в гарнизоне Стоунхаус, затаившемся в ожидании завершения войны всех против всех.

– Aut vincere, aut mori. На русских штыках мы принесем трудящемуся человечеству счастье и мир, – обычно Кох надиралась раньше всех. Кутялкину стало казаться, что девушка от потрясений тронулась головой и теперь считает, что победа сил света произойдет одновременно со снятием блокады Фишгарда.

– Русских на послевоенной раздаче пряников не будет, потому что они прут напролом, – Мика рассказал о последних новостях с континента. Скудная информация о России становилась всё тревожней и фантастичнее – о том, что Россия, защищая русских, варварски аннексировала Прибалтику, о том, что выиграла подряд в трех воздушных сраженях с вездесущими ВВС НАТО. – Их вычеркнут словоохотливые и красноречивые.