Развиртуализация. Часть первая

Жертвоприношения – свыше ста человек совершили акт самосожжения у ворот базы НАТО в Приштине

– Кутялкин. Григорий Александрович! – Гриша не сразу решил, чему удивляться – тому, что Кох встала первой или тому, как вежливо именует его и легко–легко тормошит ладошкой. Не тыкает ботинком в бок, не вопит, не сквернословит.

– Гриша, уходить нам надо. Я уже по–английски думаю, названия московских станций метро забываю, отдаюсь из почтения к суровым богам войны и языковых предпочтений, – солнце било в единственное окно (стекла давно вынесло взрывной волной). Кутялкин приподнялся на локтях – валлийцев и Мики в комнате не было.

– Это единственные причины, чтобы валить отсюда? Твое нарушенное обещание «никому никогда»?

– Ничего я не нарушала.

– Месть чеченским космополитам?

– Ага, мщу самым жестоким образом – сразу внитриутробно, – непонятно огрызнулась Кох. – Я действую строго по плану. План мой уходит в будущее на такую глубину, которую ты не в состоянии постичь.

– Как всегда не в состоянии, – они вышли из барака и направились к морю.

– Мика, мы должны уходить. Это не наша война, – сказал Гриша, когда на берегу гавани им встретился ухмыляющийся чеченец.

– Не ваша, – легко согласился Мика. Гриша с удовольствием втолкал бы в глотку его улыбку. Вместе с зубами. – Но чтобы уйти вы, увы, должны ее выиграть.

– Нам нужна лодка и солярка, – вмешалась Наталия.

– Эге–ге. Тогда ваши услуги городу должны быть неподъемной тяжести. С чего вы решили, что можете их оказать?

Наталия погладила Мику по волосам. Гриша поежился и отвернулся. Блеск восхода над Ирландским морем был гораздо терпимее для глаз.

– Сможем, Мика, сможем, – Наталия коснулась губами его щетины. – Во–первых, надо перестать себя обманывать. Мы боимся себе признаться, но мы отличаемся от других. Мы способны на большее, чем просто упорно не хотеть подыхать, как это феерически делают наши нетрезвые братья валлийцы.

– Почему это «мы» способны на большее? – подозрительно поинтересовался Мика. – Каждый человек ошибается, думая, что глобально непохож на других.

– Но только мы имеем честь принадлежать к бескрайним территориям России. Мы – русские.

– Ох, и вах. Лозунги не для нас, – Мика уселся на сиденье вырванное из Сузуки, прислонился к каменному валуну. – Я чеченец. Ты трехнутая московская иудейка. Кутялкин – марсианин.

– Именно поэтому мы способны сделать нечто большее, чем любой из окружающих нас аборигенов. Хотя бы встать в полный рост, верно Мика? Ты готов встать в полный рост? Значит, ты русский.

– Наталия. Бредятина, – вмешался Гриша. – Неужели ты думаешь, что люди, сочинившие «Поджигателя»[97], не способны на любые безумства?

– Только за кэш, – оборвала Кох. – Давайте к делу. Просигналь доктору Эбриллу. Что он хочет за яхту? Договорись об условиях, чтобы потом у него не было возможности увильнуть.

Мика отошел в сторону и заболтал по рации на уэльском.

– Эбриллу нужны миномет и снаряды, – доложил он спустя минуту.

– Я так и думала. Башь на башь пойдет? Одна яхта на один миномет?

Мика кивнул:

– У вас ничего не получится. Даже, если случится чудо, оно ничего не изменит. Рыбаки пьяны. Им море по колену. Поэтому идут вам навстречу. Допустим, вы скомуниздите или уничтожите миномет. Что произойдет? Псы притащат другой, а трезвый с утра доктор Эбрилл включит задний ход. Он не отдаст яхту. Его можно ломать, только если Суонси перестанут стрелять по городу. Хотя бы до того момента, как вы отчалите.

– Т.е. мы должны перегрызть горло всем суонси? Или заключить мирный договор? Только после этого твои головорезы отдадут какое-нибудь корыто? – уточнила Кох. – По рукам – у тебя будет мирный договор, – Кутялкин хлопал глазами. Короста на его душе трещала по швам. До него стало доходить – Кох замыслила что–то более вопиющее, чем здешняя междоусобица. Девушка тут же подтвердила это:

– Эти пьяницы должны выделить нам около сотни местных беспризорников. В расход. И взрывчатку. Сколько у них есть? – спросила она Мику. – Не ломайся – ты же сам хвастался, что всю прошлую неделю лепил из неё брикеты

Чеченец входил в совет по управлению боезапасами города и точно знал содержание арсеналов.

– 40 кг IMX–101[98] тринитротолуола. Но я готовлю из них сюрпризы для песиков.

В минуты разочарований о том, что нашел здесь не самый безопасный на планете уголок, Мика изобретал всевозможные взрывные гаджеты.

– Отлично. Половина наша.

– Мальвина, что ты задумала? – Кутялкин чувствовал, как зубы отбивают дробь – а он–то думал, что страх исчез из груди как явление.

– Основная идея операции – эффективно совместить славянскую и чеченскую традиции, – туманно пояснила Кох.

– Ты имеешь в виду слезинку ребенка и пояса шахидов? – Мика начал догадываться, что замыслила Кох.

Гриша, ничего не понимая, уселся на песок. Будто кто–то придавил сверху.

– Мика, солнышко, меня восхищает твоя эрудиция. Местные беспризорники все равно будут перемолоты войной. Убиты, умрут от голода, от болезней. Не надо обманывать себя – никто не сможет о них позаботиться. Поэтому пусть рыбаки отдадут нам лишний балласт.

«Кому это «нам»? – задумался Кутялкин. Он не собирался участвовать во всем этом. Он не хотел слушать подробности, но несмотря на мокрый зад, не смог оторваться от земли, пока Наталия не закончила.

Когда девушка рассказала весь план, Мика уронил голову между колен, спрятал лицо и оттуда буркнул:

– Наверное, я немного русский. Иначе откуда у меня стойкая уверенность, что тебя следует прямо сейчас расстрелять в одном из здешних подвалов. Замучить в казематах.

Наталия встала и сделала реверанс:

– Поймите, война постепенно становится третьей всеобщей. Не праведной. Не отечественной. Не великой. Не благородной. Не героической. В ней не будет ни победителей, ни побежденных. Одно горе на всех. По ту и эту сторону фронта. Сейчас наша единственная надежда выжить зависит от того, доросли или нет псы до понимания этих простых фактов. Я надеюсь, им просто хочется жрать. В оставшийся до зимы месяц они не готовы жрать всё, включая траву, кору деревьев и детей. Мы с Григорием Александровичем усвоили некоторые простые истины. Нам с ним посчастливилось пожить в хранилище Бодлианской библиотеки, – она подмигнула Кутялкину. – Поэтому мы умеем играть на опережение во всем, что касается выживания. Псы только на уровне чувств понимают, что наступил полнейший и бесповоротнейший финиш всему человеческому. Надеюсь, они не успели осознать все возможные модели всеобщего похуизма и скорректировать собственное поведение. Вот мы и подбросим парочку наступательных стратегий.

– Погибнет куча народа!

– Нас все равно переработают на компост. И детей, и женщин, и железные чеченские яйца Мики. К чему эти старосветские терзания? Договаривайся с доктором Эбриллом, – бросила она Евлоеву. – Потом выйдем на связь с псами, попросим выпустить из города беспризорников. Суонси не могут не клюнуть. Еще и ништяков попросят, – предсказала Наталия.

Пока Мика вел переговоры Гриша и Кох не промолвили друг другу ни слова. Кутялкин пошел купаться, стараясь обессилить, вымерзнуть, оглохнуть, потерять ориентацию в пространстве. Лишь бы не думать о деталях плана, предложенного Кох. Он не был готов платить за Россию, за бубликов такую цену.

«Только не эту!».

Но за яхту чем–то следовало заплатить. Чем?!

Через час, когда переговоры между Микой и доктором Эбриллом, между доктором Эбриллом и военным советом Фишгарда, между доктором Эбриллом и Суонси завершились, Мика подытожил:

– Наталия, они клюнули. Требовали двух коров за то, что выпускают детей. Доктор Эбрилл сторговался на одну.

– За что корову? – ошарашено прервал молчание дрожащий Гриша. «И вообще как они могут переговариваться друг с другом, когда мы заживо сдираем друг с друга кожу?!».

– Чайник. Дети уходят из города. Соответственно не требуется тратить на них местную жрачку. Это повышает наш оборонный потенциал. Проще говоря, Фишгард будет сопротивляться дольше. Псов это не может не беспокоить, – пояснила Наталия и кровожадно добавила. – Ну что пойдем мерить пояса шахидов. Не сомневаюсь, они идеально подойдут уэльским детишкам.