Получение особыми подразделениями НАТО бессрочного мандата на охрану территорий и границ FDZ.
Сначала Кутялкин перестал желать Наташу. Согревающие ночные объятия обратились неприятным обременением – словно прятаться от кинжального ветра и холода у остывающей туши убитого медведя.
Стали казаться бесполезными слова и действия, которые она совершала, в том числе предусмотренные распорядком – сидение за рукописями, приготовление вермишели, инспектирование проделанной Гришей работы, постоянное перекладывание книг. Раздражающими стали ее походы в отхожее место, ответственность за которое нёс Гриша. Ее манера накручивать на палец вермишель, ее птичьи движения, когда она обтиралась мокрой тряпкой.
Он всё чаще видел в ней зарастающее грязью вонючее животное, которое надо обмывать, убирать за ним, спать рядом. Наконец, всё в ней без исключения стало его бесить.
Очевидно, она испытывала к Грише ответную реакцию. Не желая нагнетать напряжение, оба затворника регулярно укрывались гнетущим молчанием.
Кутялкин стал бояться этой тишины, надолго опускающейся над ними. Беспросветной потусторонней тишины. Испытывать дикий страх от нее он стал только после того, как однажды ночью проснулся и почувствовал – Наталия не спит. Не слышно привычного скрипа кузнечных мехов.
Гриша пошарил рукой по кровати, наткнулся на холодную кожу – девушка сидела вполоборота к нему. Она могла смотреть в его сторону. Могла с закрытыми глазами разминать отлежанные бока.
Тьма выжигала глаза, прямо на старте перерубала взгляд. Гриша не сомневался – в полуметре от него открытые, невидящие, ненавидящие глаза существа, которое гораздо опаснее крысы, волка, любого другого млекопитающего, появись оно здесь. Совершенно непонятного, непредсказуемого существа. Оно может просыпаться и сидеть в темноте, уставившись на него, словно здесь можно что–то разглядеть, вынашивая свои темные планы.
Это настолько испугало Кутялкина, что он стал спать хуже и беспокойнее.