Развиртуализация. Часть первая

Объявление частичной мобилизации, объявление чрезвычайного положения на промышленных объектах

Несмотря на то, что весь оставшийся день они провели в делах и заботах, чередуя творческие и физические упражнения, Гриша чувствовал себя ушами на ножках. Каждый звук, каждое дуновение из вентиляционной шахты воспринималось как Надежда. Несколько раз он начинал молиться:

«Господи! Сделай так, чтобы за нами пришли! Чтобы…». Придаточные пожелания Гриша не мог сформулировать из–за путанной вариативности дальнейших сценариев.

За ними могли придти, чтобы убить – тогда Кутялкин просил сил на битву.

Чтобы упрятать в кутузку, и не исключено, пожизненно – в этом случае требовалось выторговать встречу со Шнягой и сыновьями.

Самый зыбкий вариант – раненый О.С. Андреев из последних сил открывает железную дверь и, падает на пол. Пытаясь удержаться, он хватается за стену и, ломая ногти, оставляет на побелке четыре кровавых полосы.

«Путь свободен! У вас есть пять минут. Уходите…», – из последних сил шепчет он и бьётся в агонии. Желваки на скулах застывают навсегда.

Кутялкин подхватывает свой баул с рукописями, командует «ноги!», и они с Наташей ныряют в катакомбы. На этот случай он тщательно вспоминал пройденный к хранилищу путь.

Последний сюжет ему очень нравился. Он даже прикидывал, какую часть из восьмисот заработанных тысяч рублей пожертвует на благотворительность, какую на памятник Андрееву.

Сценарии спасения теснились в голове, очаровывали, мешая сопротивляться давлению Наташи, ее командам и решениям. По всему выходило – она планирует переоборудовать хранилище на долгое заточение.

Стеллажи частично разобрали. Из стальных полок, перегородок и книг соорудили в центре комнаты корявую, угловатую пирамиду. Взбирались на неё по двое – оператор работы с лифчиком и трусами (обычно Гриша), а также его дрожащий от жажды помощник.

Баул с рукописями сложили справа от двери, туда же перенесли самые старые фолианты. Остальные книги рассредоточили по периметру. Свободный доступ к стене открыли в тех местах, где предполагалось бурение.

Гриша и Наталия, пока еще чувствуя жгучую неловкость, организовали отхожее место: наискосок отрезанный дальний угол хранилища. С одной стороны стеллаж стыдливо отодвинули (ровно настолько, чтобы протискиваться внутрь), плотно забили его неликвидом – 18–ый, 19–ый век. От сердца оторвали десяток томов 17–ого века. Самые свежие издания оставили на раскурку дымоуловителя, на смену постели и другие нелиричные хозяйственные нужды.

– У тебя есть шанс стать настоящим мужиком, – не глядя на Кутялкина, сказала Наталия. – Разберись с нашим дерьмом.

Гриша с содроганием стал думать, как скоро вентиляционный ход, расположенный над закутком в углу, будет забит бумажными бомбами, и как добиться, чтобы это произошло как можно позже.

«Граф Монте–Кристо был счастливчиком», – в очередной раз подумал Гриша.

Когда наступило астрономическое завершение суток, Кутялкин забрался к спринклеру, еще раз набрал воды. Потом отломал ножку стеллажа (два десятка пинков, десять минут раскачиваний туда–сюда), еще раз прокрутил в голове план расположения хранилища 10Z и, несмотря на возражения Наталии («давай сначала всё хорошо обдумаем»), принялся царапать стену по правую стену от входа. Кох направилась к проему двери, мурлыча под нос, стала изучать, что и как здесь можно расковырять.

За два часа Гриша вышел на глубину 3 см, выкопав четырехугольный ров со сторонами 40 на 40 см. Всё это время госпожа Кох проводила расчеты. Оценив результаты его работы, она подытожила:

– Подытожим теоритическую часть. Спринклером мы будем пользоваться так – нагревать и как только брызнет вода, заглатывать целиком. Для замачивания вермишели набираем полный рот и сплевываем. Чуть позже я скажу точное время, когда мы будем производить заборы воды, – она черкнула что-то на листочке. – Если мы не сломаем спринклер. Если нам не перекроют воду. Если в зажигалке не кончится газ. Если мы не задохнемся от вони и не сгниём от того, что не сможем нормально помыться, то от 40 до 50 дней мы активно поборемся за существование. После сорокового у нас уже не будет вермишели. Нам придется жрать бумагу и твои кожаные туфли. Не знаю, сколько мы сможем протянуть на древней целлюлозе. Думаю, не больше двух недель. Теоретически, потом один из нас может сожрать другого. Это увеличит общий итог дней на 10–15 – если делать всё грамотно, задолго до освежевания выпарить соль из мочевины, предусмотреть прочие хитрости с засолкой мяса. В общем, выходит что–то около восьмидесяти дней.

– Не так мало, – удрученно признал Гриша, стараясь не думать о человеческих жертвах.

– Не очень–то радуйся. Из соображений рациональности в жертву следует принести тебя. Обещаю, когда выберусь, то отомщу букам и бякам, которые упекли нас сюда. В конце концов, джентльмен ты или нет?

– Джентльмен. Поэтому пропущу даму вперед.

– Ах ты, редиска. Семьдесят дней еще не прошли, а ты уже за шкуру свою трясешься.

– Не трясусь, – холодно парировал Гриша.

– Ладно, не ерепенься. У меня есть хорошая и плохая новости. Какую выбираешь?

– Хорошую.

– Даже, если камни здесь метровой толщины, у нас есть 2–3 попытки, чтобы выйти на какую–нибудь породу и попробовать прокопать ход наружу. Есть одно очень страшное «но». Катастрофическое, беспощадное «но».

– Газ в зажигалке закончиться гораздо раньше, чем пролетят двадцать лет заточения?

– Если бы.

– Не вижу ничего более страшного.

– Счастливчик. Вот тебе плохая новость: как бы удачно не развивались события, какими бы золотыми характерами и устойчивой психикой мы не обладали, мы не дотянем даже до семидесятого дня. Точнее дожить, может и доживем, но это будем не мы.

– А кто? Клыкастые зомби–аутисты? Почему это «не доживем»? – искренне удивился Кутялкин.

– Потому это, мой сладкий тугодум, – зло огрызнулась девушка. – Мы с тобой люди. Очень разные. А существовать будем на пятидесяти квадратных метрах. Бок о бок. Безвылазно, – девушка выдержала долгую, горькую паузу. Гриша всё ещё не понимал, к чему она ведет клонит. Наталия встала с кровать, подошла к двери, постучала по ней (интересно, есть хоть минимальный шанс, что грохот ударов по железу доносится до туристов Бодлианской библиотеки?) и, не поворачиваясь к своему напарнику, пробормотала. – Мы сойдем с ума гораздо раньше, чем кончится еда. Загрызем, искалечим друг друга или доведем до самоубийства. Если нам повезет, мы просто перестанем замечать друг друга или рехнемся.