Развиртуализация. Часть первая

«Декларация свободных» – масштабное распространение листовок о препятствиях мирному развитию FDZ

Кутялкин, Кох и Мика ужинали консервами на своем любимом месте в гавани. Узенькую косу пляжа покрывали воронки. Трудно представить, что еще одна мина втиснется сюда – за спиной у русской бригады чернел десяток ям.

Весь город был изъеден ими, словно кто–то сверху очень долго тыкал в Фишгард шилом – тем более удивительно, что половина населения числилась живым.

– После хранилища у меня совершенно шизофреническое отношение к пище. Большую часть времени я уверен – счастье в еде, и со священным трепетом поглощаю местные консервы и виски, – в подтверждении сказанного Гриша с мечтательным выражением на лице зачерпнул ложкой тушенку. – Но иногда чувствую – вместо мяса к зубам оскоминой прилипает мокрая холодная лапша. Неважно, что во рту. Главное – полное отсутствие вкуса. Все пережевываемое – просто напоминание о том, что вся еда – тлен. Тело – тлен, мысли во мне – тлен. Отличие моей нынешней жизни от кошмара, произошедшего в хранилище, несущественны.

– Член – тлен – плен – Гуимплен, – засмеялась Кох, основательно накидавшаяся горячительным. – Всё потому, суслик, что неважно, куда нас забросит, и как мы будем питаться – мы навсегда останемся в хранилище, – Наталия всмотрелась в спокойное лицо Мики, бросила в волны последний камень и пошла спать.

Ни Кутялкин, ни Кох не рассказывали Мике о Бодлианской библиотеке. Они прекрасно понимали, что никогда и ни с кем не поделятся пережитым в крепких каменных объятиях 10Z.

Кох повернулась, попробовала приободрить своих мужчин:

– Служу уэльскому народу!

– Любишь ее? – спросил Мика, как только Наталия скрылась в рощице.

– Нет. Немного. Не знаю.

– Можно она достанется мне?

Гриша пожал плечами:

– Мы можем решить, что угодно. Не факт, что Кох согласится.

– Я не понял – ты ответил «да»?

– Попробуй, – Гриша вспомнил о многочисленных «никому никогда» обещаниях Кох. – Допустим, ты заберешь ее. Вдруг что–то изменится? Например, женщины перестанут любить Галустяна?

– С Кох ничего не изменится. Такую женщину берут один раз и навсегда.

Гришу покоробило плотоядное выражение лица Мики. Плясавшие на нем отблески костра делали его похожим на морду пещерного человека. Таким как его рисуют, «пардон, рисовали» в учебниках истории.

– На всякий случай имей в виду, – не удержался и съязвил Кутялкин. – Мы срослись с Кох. Когда будешь трахать ее, в этом будет что–то гомосексуальное.

– Вах, брат. Не пытайся оскорбить меня. Я чеченец. Если я буду иметь женщину, то буду иметь только женщину, а не то, что у нее в голове. И не ту фигню, которую она сама или кто–то другой напридумывал о ней. Спасибо, брат. Ты сам не понимаешь, кого мне уступил.

Когда Гриша вернулся в барак, там дрыхли только неизменные соседи–валлийцы. Кутялкин шестым чувством нашел щель в обшивке барака, выглянул наружу и увидел Мику и Наташу – под светом луны, затеняющим острые углы, на расстоянии десяти метров, не больше.

Мика прислонил девушку к дереву и царил над ней – именно так одним словом выглядело то, что он с ней делал. Он вел бой, шел на таран, скакал через пустыню, вбивал гвозди, жарил, извивался в шаманском танце. Кох из последних сил удерживалась за кору.

Девушка четко угадала, куда повернуть голову. Она не могла видеть Гришу, но она его видела.

В этот момент Кутялкину больше всего захотелось, чтобы очередная мина разрушила кентавра в десяти метрах от него. Гриша не возражал бы, если взрывная волна накрыла и домик, в котором он прятался.