Развиртуализация. Часть первая

Самый холодный октябрь – в Северной Америке средняя температура октября в полтора раза ниже минимального уровня, установленного за всю историю наблюдений

Григорию Александровичу необходимо было понять, где Кох, что с ней. Оторвалось приросшее к нему инородное тело. Без него стало душно–одиноко–больно. Его ломало как героинщика со стажем, оказавшегося без дозы. И вновь без дозы. И через полчаса, и через час, и через два – без укола героина–животворящего. И сознание погружалось в кромешный мрак.

Мика предупредил, что на расстоянии километра по периметру от Фишгарда – каждая высота, дерево, дом, холм - под контролем псов. Там постоянно дежурят дозорные - круглосуточно наблюдают нейтральную зону и по рации передают информацию в лагерь.

– Они легко снимут любого из наших выскочек, вырвавшегося на помощь. У нас есть одна более–менее безопасная высота, откуда ты можешь взглянуть на…, – Мика не знал, как назвать то, на что смотрят любопытные зеваки из Фишгарда и Суонси.

Мика доставил Гришу к старому раскидистому дубу, показал, как забраться на него, как спрятаться от шальной пули с Запада, отдал свой бинокль.

За несколько часов Гриша так и не поверил своим глазам. То, что происходило перед ним, не могло случиться, не имело права быть.

Даже издалека это не напоминало игру. Даже наблюдая перемещения, не используя Carl Zeiss[109] с десятикратным увеличением, было понятно – на участке размером примерно километр на километр разыгрывается трагедия, ужаснее которой сложно придумать.

«В сущности это напоминает нашу прежнюю и нынешнюю жизни, – Кутялкин старался думать холодно, не сбиваясь на паническую аритмию мыслей. – Все как в третьей мировой. Дети – кучка растерянных разуверившихся существ, жить которым осталось совсем чуть–чуть. Они уже не могут довериться никому, кто хочет заманить новыми обещаниями, новыми кредитными ставками, догнать, еще ненадолго продлить мучения. А вдали от основных событий переминаются равнодушные дяденьки, которым все равно, как закончится второсортная цивилизация. Лишь бы она закончилась и передала им эстафету. Лишь бы это произошло побыстрее. Дяденьки знают – все вопросы жизни и смерти решаются не здесь, где эта смерть происходит на самом деле, а в другом более комфортном месте.

«Сидел бы я также ошарашено и неподвижно, если бы среди малышей оказались мои бублики? – Кутялкин не сомневался – каждый, кто сейчас наблюдает трагедию, развернувшуюся между Фишгардом и Скледдо, навсегда запятнан ею. Это пятно на огромной территории Третьей мировой не смыть и не отмолить.

Он до последнего вздоха будет носить картины этого сумасшедшего октябрьского дня – спотыкающиеся шатания, крики, мольбы, вопли обессиленной слепой девушки, продолжавшей жить только потому, что она должна спасти детей, которые никому не верят и уже никому кроме неё не нужны. Также как её сын. И, наверное, лучше прийти ей на помощь – пусть от сирот останутся лишь головешки, но происходящее необходимо остановить.

Единственно, что не давало сорваться на помощь – ясное понимание того, что любое непредусмотрительное решение может обесценить многочасовые мучения Наталии Кох.

В передних окопах собралась добрая половина защитников Фишгарда и с нездоровым увлечением наблюдала за спотыкающимися перемещениями Кох. Стратегические высоты рядом с лагерем суонси заняло немалое количество псов. Никто не стрелял. Автоматы и минометы суонси не реагировали на шум из окопов Фишгарда. Основным оружием стали бинокли.

Девушка носилась по полю с невероятной скоростью. Она отломала буковую ветку и, опираясь на нее, сохраняла равновесие, когда оступалась, натыкалась на кусты, проваливалась в мышиные норы, ямки, спотыкаясь о неровности, корни, камни.

Тем не менее, она часто падала – слепые люди, какими бы ловкими и одержимыми они ни были, не предназначены для передвижений по пересеченной местности со скоростью, которую удавалось развивать Наталии Кох, несколько часов назад потерявшей зрение.

В последующие семь часов Наталия превратилась в одушевленный генератор идей по поимке шокированных детей. Чтобы привлечь внимание, успокоить, поймать Кох шла на всевозможные уловки. Она пела. Она хлопала в ладоши. Она весело читала стихи и сказки, перечисляла мультфильмы, объясняла свое бессовестное поведение. Она пробовала улыбаться и смеяться, как бы кошмарно это ни выглядело.

Чтобы не пугать детей кровавым месивом в глазницах, она намотала на голову тряпку, с трудом оторванную от своей куртки хаки, за один день превратившуюся в лохмотья из скотобойни.

Она внезапно бросалась вперед, почувствовав рядом добычу, и, даже упав, даже казалось бы не успев, ей часто удавалось зацепиться ногтем, двумя пальцами за краешек одежды убегающего ребенка, за ниточку. Тогда он уже не мог выскользнуть. И если бы пришел Люцефер, и привел все своё войско, он не осмелился бы вырвать из рук девушки спасенного.

Она обнимала его, сюсюкала, аккуратно снимала фартук, умоляла идти в город, потому что теперь не случится ничего плохого, ничего похожего на то, что произошло с Фолэнтом.

Потом Наталия относила взрывчатку далеко в сторону, стараясь подойти поближе к лагерю суонси, пока не раздастся предупредительный выстрел псов.

Георг так и не отдал приказа застрелить ее. Покидая холм, он бросил сэру Ллойду:

– Никогда не рискну воевать с русскими. Они гораздо безумнее арабов. Не хочу больше это видеть, – Георг передал помощнику свою рацию, по которой разведчики суонси сообщали о передвижениях детей и Кох.