Развиртуализация. Часть первая

Очередное сокращение радиолокационного покрытия – из строя вышло 70% спутников на геостационарной орбите Земли

Сопровождающие Георга были разного возраста, комплекции, даже цвета кожи. Одно не оставляло сомнений – все они профессиональные военные.

– Stop,– гаркнул Георг, когда последний ребенок вышел за условную границу, куда не могли долететь пули метких хранителей рыбы.

– Sit, – «такие же лаконичные… пусть все они сгорят в аду… меня, кстати, тоже бы неплохо пристрелить…пепел развеять над Яузой».

Девять рослых военных водили стволами вдоль шеренги детей, присевших на дороге. Даже опустившись на корточки, Наталия могла рассмотреть краешек центрального лагеря псов, расположенного с восточной стороны холма. От лагерей хранителей рыбы он отличался обилием новеньких армейских палаток. Палатки, крупнее и чище, чем у хранителей рыбы, стояли стеной метрах в ста от узенького двухполосного шоссе Фишгард – Скледдо. Дымились походные кухни. Вдалеке торчал шпиль древнего храма. Святой Томас[102] – вспомнила Наталия карту местности.

Георг оставил своих людей у дороги, а сам двинулся навстречу детям и Кох. Наталия выпрямилась – никто ее не одернул криком. Бойцы шевелили автоматами в направлении поверх голов, но выглядели при этом ничуть не настороженными, даже сонными.

Георг был высоким, статным, худым и словно вымороженным. Он так же как и Эбрилл казался отстраненным и бесчувственным.

«М–да, если валлийцы у них такие хладнокровные, какими же чопорными убийцами стали англичане? К ним идешь с бомбами, а у стражей глаза слипаются. Ах да, внешнеторговые операции с кофе больше не ведутся».

– Куда вы планируете проследовать, мисс? – Георг остановился на расстоянии пяти метров. Ленивый взгляд, хорошо поставленный, актерский голос, интонации жесткие, требовательные.

Георг спрашивал так, словно не нуждался в ответе, словно он насквозь видит – никуда Наташе следовать уже не требуется. Кох сразу вспомнила Ганнибала Лектора.

Тащить детей в лагерь никто не собирался. Краем глаза Кох отметила – несколько человек лениво обходят колонну с фронта. Еще двое перешли дорогу, неторопливо замкнули окружение.

«Плохо дело. Клетка захлопнулась. Допрашивать будут здесь же. Здесь же и в расход пустят?»

– Я хочу увести детей из этого проклятого места, – если Георг и уловил легкий акцент девушки, то не подал виду.

– Вынужден огорчить вас – Южный Уэльс – едва ли не самое спокойное место на острове, – пес глотал некоторые буквы. Это было бы даже смешно, если бы Наташе не было так страшно.

Кох постаралась как можно менее напряженно повести глазами к тому месту, откуда только что раздался залп из миномета – первый за сегодняшний день. На все время следования колонны псы прекратили обстрел города. Если бы доктор Эбрилл знал о подобном раскладе, то каждый день выгонял бы из города отряды сирот.

Новый залп – метров 150 от того места, где в нерешительности замерли псы и их непритязательные пленники.

– Мы отыщем. We’ll find[103], – задумчиво пробормотала Кох и уставилась в глаза Георга.

«Смелый поросенок – подошел, вращает зенками. Даже если на нас сейчас полдюжины снайперов втыкает, они не помогут ему, случись мне поиграть брелком. Пугать пса бесполезно. Крепкий орешек. Идейный. Если потребуется, не сходя с этого места, примет смерть за Объединенный Уэльс».

Наталия завела руку с брелком чуть за спину, чтобы не привлекать внимание к сжатому кулаку, помассировала ПДУ, словно он может подсказать решение. Вдруг ощутила себя такой безмерно усталой, одинокой, что согласилась бы на любое развитие событий – взорвут, пристрелят, забьют прикладами, изнасилуют.

«А это идея. Тему изнасилования мужики сегодня однозначно разовьют».

Георг обратился по–гэльски к одному из самых взрослых мальчиков в бригаде – «Просчитал, что я не пойму? О чем он? Кто фас послать? Какое ви, швайн, иметь задание today? Штирлиц понял, это провал?».

Мальчик прохныкал неразборчивое. Из жуткой смеси английского и уэльского Наталия разобрала – он бормочет, что ничего не знает: «поймали», «выгнали», «стреляли». Георга он боится больше, чем стада вурдалаков. О пустяках, которые едва выпирают из-под лохмотьев, вообще неинтересно упоминать.

Все дети до дрожи напуганы псами, поэтому никто не высунулся и не проболтался о неуютном грузе. Тряпки топорщились на сиротах так складно, что даже опытный сыщик аэропорта Домодедово не заподозрил бы неладного.

– Позвольте несколько вопросов. Let me some questions, – обратился Георг к Наташе. – И вы можете следовать дальше.

«Чудо? Проваливай-ка ты домой, шальная, без этого как его Культяпкина. Ага, размечталась. Детей быть может и не возьмут на душу. А меня точно пустят по кругу. Потом остатки кожи натянут на барабан. Для профилактики. Чтобы рыбаки задумывались, прежде чем посылать сюда следующие партии балласта. Суонси пока не особо радуются обременительной карательной функции», – подумала Кох, взглянув на каменные лица военных.

«Правильно мы предусмотрели – не нужны им бесполезные дети. Этим головорезам несколько дюжин телочек – они бы повеселели, – Наталия остро чувствовала – несмотря на лоск, и некоторую учтивость, перед ней маньяки, бесчувственные убийцы, забывшие о стоимости жизни. – Ишь, как ноздри раздуваются».

– Мы прекрасно знаем оборону Фишгарда. Она не представляет особой сложности. По всей видимости, потребуется много ненужных жертв, чтобы войти в город. Печально. Насколько я понимаю, договариваться с жителями бесполезно, нет?

Кох пожала плечами.

– Вы могли бы стать парламентером? Донести простые факты – мы не хотим никого убивать. Даже доктора Эбрилла мы готовы оставит в живых. Нам требуется объединение, общая зона безопасности, потому что в эту зиму благополучному Уэльсу придется сражаться за жизнь с густонаселенным Севером и Востоком.

«Я могу стать кем угодно – парламентером, штрейкбрехером, нянькой, мусульманской фундаменталистской, порноактрисой, эмогёл, лишь бы ты провел меня и моих деток в лагерь».

– Я готова на многое лишь бы спасти детей, – «пожалуй, в текущий момент это единственная истина».

– Вы знаете о состоянии продовольствия в Фишгарде?

– Продовольствия хватает. И боеприпасов, – дети продолжали качаться на корточках. Георг стоял ровно, не сокращая–не увеличивая дистанцию. Принимая роковое решение.

– Мы не возражаем, если дети пойдут дальше. Вас и… , – он покрутил головой словно в поисках кого–то еще. «Ага, телочек им все–таки не хватает». – Вас мы предпочли бы временно задержать. Не хочется думать, что у детей есть провожатый, который может пожелать ночью пробраться в лагерь.

«Конечно, ночью у провожатых должны быть настоящие взрослые заботы».

– Давайте напрямик. Я шла сюда, прекрасно понимая, что уже мертва. Вы когда–нибудь слышали о московском клубе самоубийц? Нет? Удивительно. Жаль. – Наталия скопировала манеру Георга разбавлять свою речь односложными сентенциями. – Тогда вам не понять моего полнейшего смирения с обстоятельствами. Я готова идти в ваш лагерь и понимаю, что там со мной ничего хорошего не произойдет.

Он довольно усмехнулся. «Предвкушая всевозможные нехорошие вещи, которые ожидают мной?».

– Единственно прошу вас – нас выгнали с пустыми руками. Суонси не обеднеет, если пожертвует детям немного хлеба на всех. Тогда бедолаги продержатся день–два, прежде чем начнут есть траву. Без еды они будут кружиться вокруг лагеря. Пока вы их не пристрелите. Пару буханок хлеба, и они уйдут достаточно далеко, чтобы никогда не вернуться. With food they walk away pretty far, – она наклонила голову – пусть думает, что в глазах у нее слезы. – Вам же не хочется, чтобы они передохли где–то поблизости? Немного еды – не такая уж большая цена, чтобы не ввязываться в обременительный расстрел детей и последующую утилизацию трупов, – надавила она.

Наталия знала этот тип мужчин. Одно неверное слово, интонация, движение, и он превратится в садиста и палача. Нельзя сфальшивить, иначе больше не подействует ни один довод. Загоев был точно таким же. Поэтому убить Георга – дело чести. И здесь, наконец, суонси совершил ошибку, на которую так надеялась Кох.

Дети устали, начали всхлипывать громче, одна девочка («Бетрис», – вспомнила Наталия) зарыдала в голос. Георг кивнул. Он стремительно развернулся, не говоря ни слова, двинулся к лагерю, сделав знак своей команде – конвоировать детей. Дети встали – жалобный гомон чуть поутих.

«Вот он, момент истины. Ни он, ни его люди не будут таскаться туда–сюда, чтобы дать детям пожрать. Георгу даже в голову не пришло приказать своему вестовому «слетай за едой для ублюдков» или выбрать двух соплюх, выделить сопровождающих и конвоировать в лагерь за хлебом. Это слишком сложные интегральные решения. Всё-таки война – уникальное событие в истории человека и человечества».

Наталия с удивление ощутила отчаянное ликование: «Клюнул! Клюнул!».