Развиртуализация. Часть первая

Зона Герострата – эпидемия поджогов и разграбления архитектурных памятников, выведенных из-под наблюдения добровольных дружин

Наталия, прихрамывая, доковыляла до одного из вязов и, матернувшись, осторожно тюкнула топором. Кора на дереве треснула:

– Они там все сыкливые чистоплюи Елизаветы, – после непродолжительного пребывания в Стоунхаусе объектом ее нападок стали исключительно спецслужбы Великобритании. – Им было в падло угандошить таких ценных клинических идиотов как мы с тобой. Ежели бы у нас с тобой, Гриня, имелся бы мизерный шанс пройти, Леший не пустил бы нас даже на лужайку перед радаром.

– В гарнизоне стоял радар? – равнодушно спросил Кутялкин. Щепки, выбрызнувшие из–под лезвия топора, долетели до лица.

– Рыли (Realy). Целая галерея радаров. На любой укус. У этих бледнолицых империалистов и их прихвостней каждый клочок Вселенной под наблюдением[79]. Радары, спутники, авианосцы – всё, что необходимо для несуетливого нейтралитета. Ждут, когда часть гумоса на планете перегрызется, а остальные радостно впрягутся в то, что им великодушно укажут. За миску чечевичного супа.

– Нам же лучше – сыкливые белоручки никогда не выигрывают.

– К нашему великому огорчению, они еще и расчетливые чистоплюи, – ни Гриша, ни Наталия не пытались беречь дыхание. Перед тем, как из рук выпадут топоры, они могли всласть наговориться. Как две товарки, просидевшие в одной камере несколько лет, но на пороге тюрьмы продолжающие трещать о насущном.

Валлийцы равнодушно стояли метрах в десяти. Их осталось трое – младшие по званию отправились в сторону побережья. Небрежность? Неуважение к русским самоубийцам?

– Попробуем порвать им пасть? – спросил Гриша, надеясь – Наталия не будет работать до последнего дыхания. Соберется с мыслями–силами и кинется на стволы.

Кутялкин полностью поддерживал такой алгоритм. Он не понимал психологию большинства приговоренных – тех, кто покорно лежит между молотом и наковальней, выстраивается цепочкой в затылок друг к другу, чтобы быть убитыми одной пулей, кряхтя, укладываются на эшафот, смиренно надевают петлю на шею, лихо командуют собственным расстрелом. Все равно подыхать – зачем упрощать работу палачам?

В ту далёкую жизнь, «до подвала», он тоже понимал всё это. Но наверняка не бросился бы под пули.

– Есть одна идейка, – наташин вяз неохотно накренился. Гриша добил его ударом ноги. – Они клюнут. Давай нарубим для приличия десяток деревьев и перетрем с ними о взаимовыгодном сотрудничестве.

– Рехнулась, мать? Какие идеи?! Этим рыжим уродам нужно уйму уэльских ртов прокормить. А вокруг Фишгарда я не заметил много-много еды. Только такие как мы недобитки бродят. Что ты предложишь? Современные способы термообработки человечины? Вагон Калашниковых?

– Лучше.

– Ты всё еще веришь в значительную стоимость своих прелестей?

– Не верю. Себя я никому больше предлагать не буду. И еще, – Наталия усерднее застучала по дереву, нанося короткие малоэффективные удары. Лишь когда второй вяз упал, добавила.– Хочешь, чтобы я сказала тебе спасибо?

– Хочу.

– Спасибо, Григорий Александрович. Вы оказали мне огромную честь, старательно пытаясь издохнуть предыдущие месяцы. Рядом со мной. Галантно. Разделяя кров, плоть и кров.

– Отлично. Продолжим то, что у нас так органично получается делать вместе.

– Я об одном горюю – не придется во всей красе наблюдать агонию всей этой никчемной шудры. По ту и эту сторону Ла–Манша, – дыхание Кох сбивалось. – Жаль, что не удастся удавить на пепелище выродков Загоева. И его самого.

– Все–таки ты отмороженная сука, Кох. Зачем тебе их жизни? Сейчас ты легко можешь найти других выродков, подходящих для твоей мести.

– Наступили времена, когда нельзя прощать кровников.