Развиртуализация. Часть первая

Золотая миля, 56 часов до начала информационной войны

Оба были стойкими прагматиками. Никакого декадентского флёра: предприятие приносило прибыль, обходило острые углы закона, большинство акций проводилось с согласия членов Клуба и тех, кто его курирует. Следовательно, эмоции лучше придержать для личной жизни.

Андреев и Павлов вышли на Остоженку, постояли на крылечке элитной многоэтажки, которую втиснули в пьяные повороты «золотой мили», норовившей скатиться к Москве–реке. Спокойствие жителей дома и бурлящую адреналином вотчину Клуба охраняли вялые охранники. Учитывая уровень их денежного удовольствия, они фильтровали даже воздух – на подступах к дому он казался не таким пыльным.

Следующие десять минут между шефом и идеологом Клуба улеглись в два слова.

– «Генацвале»? – предложил Гена ресторан.

– По Стивенсону? – ОСА обозначил выбор, когда они оказались в полутемном погребке.

Гена кивнул. «Стивенсоном» между собой они называли темное пиво. За бокалом porter’a лучше всего обсуждались одержимость эшеров[11] и наивное творчество английского писателя[12].

В Клубе Андреева всё складывалось иначе, по–взрослому – технологично и ответственно. От хрестоматийного общества осталась добрая воля участников и вывеска, чтобы посвященные подозревали все что угодно – поиск легкой, достойной смерти, пафос, забаву, максимализм. Лишь бы не связь с госорганами, не великодержавные замашки маскирующейся под трухлявый пень империи.

Периодически ОСА возрождал традиции – тогда самоубийцы тянули жребий. Поскольку каждая акция хорошо оплачивалась, торжественные и карточные стивенсовские ритуалы культивировались не из–за почитания или боязни смерти, а для привлечения новых впечатлительных волонтеров.

ОСА старался объективно оценивать степень риска для своих подопечных, всегда был откровенен и не брался за наиболее прибыльные дела со 100%–ной вероятностью смертельного исхода.

– Наши? – спросил он Гену, дернув подбородком в сторону троицы, тихо хлебавшую что–то в другом полутемном углу зала.

– Шпагин и К^о, – доложил Павлов, не сдержав гордости за свои кадры.

Шпагин – личность легендарная. В прошлом году он и его друзья–мизантропы отправились на шельф Северно–Ледовитого океана. Они проработали две недели под давлением 1,5 атмосферы. Они были молоды, поэтому выжили. Когда ребята вернулись из реанимационного центра в Липках, у каждого на счету числилось по 1,5 миллиона рублей. Миллион за каждую атмосферу.

ОСА уважительно относился ко всем присоединившимся к его организации, даже бездельникам–блоггерам из Народного фронта, но особенно ценил квалифицированные кадры. К сожалению, технологичные задания редко случались в текучке Клуба. В основном, процветала подёнщина с риском 5% – гримировка под Кадырова с последующими поездками по Москве и весям, перевозка налички в Сочи, Цхинвал и Минск, медицинские эксперименты с вакцинами против гриппа.

– Вуаля. Я знаю, кого выбрать. Осталось только прикинуть, в какую мясорубку эти счастливчики попадут, – рот ОСА перекосило, бугры на скулах разрослись как щеки у белки–летяги – это означало смущенную улыбку.

Павлов вгляделся в пасмурный лоб Андреева и, словно что–то прочитав там, пробормотал:

– Батюшки святы! Ты не знаешь, какую музыку заказали для наших гробов.

Шеф кивнул. За тринадцать лет существования Клуба Андреев впервые имел лишь смутные догадки, зачем жертвует своими лучшими волонтерами. Стратегическим резервом.

«Раньше такого не могло случиться. Видно наш «поезд в огне» еще и под откос идёт», – добавил бы Павлов, если бы не смотрел сейчас в глаза ОСА. Пожизненный шеф клуба не представлял, на какую смерть он собрался отправлять своих ребят.