Бессердечный принц. Раскол

Глава 42. Влад

Стены двигались, потолок задорно пританцовывал перед глазами под идиотский рингтон телефона.

От Вячеслава Абрамова привычно пахло смесью спирта, лекарств и елками. Опять переборщил с одеколоном, чтобы клеить молодых медсестричек. Одна из них целых пять минут кокетливо подмигивала лейб-лекарю, пока я не подал признаки жизни и не разрушил зарождающееся светлое чувство.

Прямо радостно на душе стало, потому что сделал гадость ближнему — в стылой горнице подсознания свет задребезжал. Даже уныло-серые стены перестали отплясывать сальсу, а мерзкий голосок репера больше не долбил по вискам. Телефон умолк, поскольку Абрамов махнул пальцем по экрану и сунул его обратно в карман белого халата.

Кто-то должен на законодательном уровне запретить русским людям с нелюдями включать рэп и прочие жуткие выпердыши современной музыки. Это же слушать невозможно, сплошное насилие над ушами и мозгом. Я никогда не считал себя поклонником классической музыки или профессиональным критиком, но подобное нотно-словарное извращение выносил исключительно в малых дозах.

Когда Баро хотелось меня побесить, включив подобную дрянь в машине.

— Чувствуешь себя как, герой? — усмехнулся Слава, пока внимательно вглядывался в мои глаза.

Искал там совесть? Без толку. Потерял после удара об асфальт, поэтому последние сутки Абрамов терпел мой непрекращающийся гундеж на тему выписки. У него имелись медицинские противопоказания к любой активной деятельности, а у меня аргументы в виде невыносимого характера и ослиного упрямства. Последним я воспользовался без раздумий.

Ее императорское величество всегда говорила, что я в этом плане переплюнул даже Алексея.

— Как будто меня переехал танк, а сверху еще накрыло волной от телекинетического удара, — буркнул я.

— Тогда все очень неплохо.

— Издеваешься?

— Чуть-чуть, — слабо улыбнулся Слава и достал ручку, щелкнув кнопкой.

Звук резанул по нервам, отчего неприятная волна боли прокатилась по телу. Ставшими вмиг чувствительными, уши предательски ныли и грозились выплюнуть пострадавшие перепонки. Понятное дело, что у меня наступил «отходняк» после мощного магического воздействия. В сочетании с травмой головы — убийственная сила. Повезло, ведь мог и в кому впасть денька на три. Откачивали бы с помощью менталистов и тонной лекарств.

Кончик царапнул по листку бумаги, который смялся в больших пальцах Славы. Я потер лоб и устало оглянулся, заметив, как темноволосая медсестра с интересом наблюдала за нами. Или новенькая, или переведенная. Местные барышни на военных, появлявшихся здесь регулярно, давно не обращали внимания и выполняли работу без оглядки на новопоступивших.

«Живой? Руки, ноги целы? Тогда нечего лежать, сходи сам на процедуры. Хоть ползком, хоть загогулиной, мне некогда с тобой возиться», — вспомнились слова одной из таких дам.

У этой же красавицы глаза сияли по серебряному рублю, розовый ротик грозился стать домом для ушлой мухи. Она попеременно дергала кончик конского хвоста, чернеющего на фоне белоснежного халатика, и хлопала ресничками. Взгляд метался от меня к Славе и обратно, потом упирался в монитор ноутбука, лежащего на острых коленках. Увы, ненадолго.

Любопытство пересиливало, медсестра выпрямилась и уставилась на меня уже без стеснения. Странная реакция. Иллюзиями на тему внешности я себя не тешил, поскольку не являлся подобием голливудского секс-символа. Да и до местных канонов красоты, ценящихся в нашей индустрии кино, тоже не дотягивал. На лице ничего: ни шрамов, ни ран. Глаза, рот и уши на месте, только кожа в цвет больничной палаты с легкими зелеными переливами. Так я на лечении, а не на фотосессии.

С чего столько внимания?

— Император здесь, — дыхание Славы пощекотало щеку, когда он наклонился. — Приехал к тебе, вся Петропавловка на ушах.

Твою же…

Теперь понятно, почему у девочки глаза из орбит лезли. Сам государь прибыл в госпиталь при крепости, чтобы навестить одного из генерал-майоров. Случай неуникальный, императоры и раньше шныряли по больницам с воодушевляющими речами, вручали медали за храбрость в подарок. Но никогда прежде подобного не случалось в обычное время. И даже террористы из «Красной зари» не являлись достойным поводом, ведь у нас не введено военное положение в стране и пострадал я не во время исполнения подвига.

— Ты сказал, что я умер?

Вырвалось раньше, чем я подумал. В ответ мне прилетели испепеляющий взор и недовольное хмыканье.

— Извини уж. Доложил, что вырывали твою задницу из лап костлявой всем госпиталем. Черти помогали: сорок некромантов позвали, триста демонологов…

— Откуда у нас столько демонологов? Их в частях от силы один или два на роту. И то не везде.

— Чего ты к словам придираешься? Некромантов как бы тоже не толпа, кстати.

— Ну эти просто без лицензии и дипломов работают по большей части. В черную.

— С темы не съезжай. К тебе приехал государь, весь госпиталь теперь угомониться не может, — сдвинул брови Слава и шутливо треснул меня по лбу ручкой.

Больно, к слову.

— Некромантов позовите, — съерничал я. — Пусть упокоят несчастные души, чтобы не метались и не нарушали покой граждан.

— Ой, Ящинский, договоришься…

Фыркнув, я рухнул обратно на подушку и поёрзал на жесткой кровати в попытке устроиться с удобством. С тем же успехом мог на бревнах спать — эффект схож и результат один. Поясница ныла, шея затекла, конечности немели, а к горлу подступила дурацкая тошнота. Ко всему прочему добавились черные мушки от долгого нахождения в вертикальном положении и мерзкое предчувствие скорых неприятностей.

Император здесь, подобное не к добру. Очень редко он выбирался в последнее время, когда его состояние сильно ухудшилось. А приехать в Петропавловскую крепость, сверху донизу набитую теми, кто ненавидит государя, вообще полная дурь.

С усиленной охраной или без нее Николай III уязвим вне стен дворца. Амулеты, маги, нелюди — ничего не спасет, если кто-то заложит бомбу или идейный офицер выстрелит в него из-за угла. После нападения на Алексея, после теракта на Васильевском полуострове…

Неужели император думал, что бессмертен? Или совсем не боялся умереть? Зачем, черт возьми, он приехал ко мне и подставил под удар грязную тайну из прошлого?

Люди и так судачили попеременно, не хватало только слухов о нашей родственной связи. Я бы подобное не вынес.

Кто бы что ни говорил, но я не Романов. Никогда им не был и не буду.

— Я скажу, что ты проснулся, — Слава отвернулся и сделал шаг к выходу.

— Нет!

Мой крик разлетелся по палате, задребезжал в стеклах и обрушился на головы Абрамова с медсестрой. Он оглянулся, немного пришибленный подобной реакцией, затем медленно и с расстановкой сказал:

— Влад, мы говорим о государе.

Как будто я не в курсе!

— Нельзя просто взять и проигнорировать его приказ!

Вообще-то, можно. Я так часто делал, буквально всю сознательную жизнь.

— Не хочу попасть под гнев его императорского величества из-за твоего упрямства и бессмысленного…

А я не хотел с ним видеться. Никогда. Совсем. Почему никто не брал в расчет мои желания? Подохнуть нельзя, чтобы блудный папаша не вспомнил, что сыновей у него два, а не один. Причем тот, который в койке, незаконнорожденный ублюдок с дурной кровью демонолога.

Да, да, да. Позор рода Романовых.

— Он же не стоит там за дверью? — уточнил я на всякий случай, перебив занудную речь Славы.

Абрамов заткнулся и раздраженно цыкнул.

— В кабинете главного лекаря пьет кофе, обсуждают реконструкцию родильного отделения для заключённых женщин.

— И как он узнает, что я очнулся? — обречённо поинтересовался, уже догадываясь, каким будет ответ.

— За дверью два черносотенца, берегиня и менталист.

Я уставился на Абрамова с изумлением, а тот пожал плечами и развел руки в стороны.

— Видишь, сколько чести? С целой делегацией к тебе приехали.

Или просто кто-то слишком хорошо меня знает.

— Ладно, — я устало прикрыл глаза, — докладывай, курва медицинская.

— Как дал бы по лбу… Тьфу, остолоп.

***

Что во дворце в мою светлую юность, что в жизни — мы с императором пересекались очень редко. Нас обоих сей факт полностью устраивал, поскольку так я был предоставлен сам себе. В рамках возможного, конечно.

Сыновья на дорогах не валялись, а болезненный наследник мог отдать Всевышнему душу в тот момент. Тогда на первый план выдвинули бы меня — ребенка, рожденного от командира императорской лейб-гвардии. Демонолога, пожертвовавшего собой ради спасения его императорского величества.

Я это знал с самого начала, как и то, что происходило за стенами дворцов. На мое детство пришлось предательство императрицы Марии и ее сделка со Смертью, ставкой в которой стало сердце Алексея. Мимо меня протекали заговоры, убийства высокопоставленных чиновников, гибель от рук террористов светлейшего князя Михаила Романова, отца Андрея.

Что-то я помнил лучше, что-то хуже. Отдельными урывками из подсознания иногда вырывались сцены, где мать смотрит сквозь меня. Посреди безликих белых стен приказного дома для душевнобольных она выглядела хрупкой тростинкой, скованная цепями и смирительной рубашкой.

Грязные волосы падали на худое, бледное лицо, обескровленные губы иногда шептали бессвязный бред. Сквозь крохотные трещинки на коже проступала ярко-розовая плоть, сильно выделявшаяся на фоне бесконечного белого.

Это был последний раз, когда я видел свою мать. Сломанную, бездушную и абсолютно невменяемую. Сущности в Пустоте высосали из нее энергию, забрали разум и вернули только голую оболочку, которая доживала последние месяцы в Преображенской психиатрической больнице. Вроде бы не так далеко, но мне путь от столицы до Москвы казался в детстве бесконечно долгим.

Меня привезли во дворец, а мама вскорости выбросилась из окна. Вырвалась из рук санитаров, когда они повели ее на очередную процедуру, и выпрыгнула. Второй этаж не спас ее: неудачное падение перечеркнуло все шансы.

Свернутая шея не лечилась даже магией.

— Тебе следует лучше питаться и немного отдохнуть, а не рваться на службу. Сегодня мы арестовали двух командиров, также выдали ордера нескольких мелких чиновников и одного депутата. Завьялов, может, помнишь его?

Не помнил, потому молчал. Просто смотрел, как и мама, на стену и слушал вкрадчивый голос императора. А он продолжал говорить, как будто не замечал, что я уже десять минут никак не реагирую на его бестолковые попытки.

Губы дрогнули, захотелось улыбнуться. Подобное мы проходили, когда меня, опустошенного и с выгоревшим даром, привезли в Москву на лечение. Тогда его императорское величество целый час занудно перечислял мне перспективы жизни без военной службы. Говорил, что работу найти легко, деньги мне вышлют, обязательно за всем проследят.

Но лучше бы я уехал. Куда-нибудь. В Европу или Китай, а если в Соединенные штаты, то совсем хорошо. Работа при консульстве непыльная, люди там замечательные. Много солнца, иногда побережья заливает или ураганы проносятся. Так где катаклизмов нет? Давай, Влад, поезжай.

— Довольно известная личность, этот Архип Арсеньевич, занимался много благотворительностью, часто я включал его в списки для присутствия на балах или праздниках. Никогда бы не подумал, что Завьялов переметнется на сторону врага, — продолжил император, по-прежнему стоя лицом к окну и сцепив руки за спиной.

А я вот не удивился.

— Нашли заграничные счета, вычислили, через кого он передавал помощь краснозоривцам. Миллион, нет, десятки миллионов! Прямо у нас под носом! — возмущенный выкрики прервал судорожный кашель, и я вздрогнул, затем перевел взгляд на императора.

Он всегда носил мундир и очень редко выбирал обычный костюм для выхода в свет. Эдакая дань прошлому, за которое многие политики и бизнесмены в нашей стране судорожно цеплялись. Но сегодня император сменил привычный военный образ на пиджак, брюки, белую рубашку и жилет. Чтобы сильно не выделятся.

— Отчеты уже переслали тебе на почту, — император убрал окровавленный платок в задний карман и, наконец, повернулся ко мне лицом.

Когда он так постарел? Казался мне моложе, когда мы встретились на Васильевском. Откуда столь изнеможенный вид и глубокие морщи по всему лбу? Темные круги под глазами, явственная желтушность кожи, которая теперь напоминала старый пергамент. Ни привычных бакенбард, ни насыщенного блеска в темных волосах. Лишь усталость, строгость и какая-то затаенная обреченность в сером взоре.

— Зачем ты приехал?

Впервые за весь наш разговор я подал голос и услышал в ответ рваный вздох.

— Император не имеет права навещать храбрых подданных в госпитале? — кажется, в интонации просквозила ирония.

— Императору следует помнить, что любой выход облегчает врагам работу по его истреблению.

Короткий смешок вырвался из груди отца, затем он снова превратился в невозмутимую статую.

— Меня греет мысль, что ты все же беспокоишься о моей безопасности больше, чем показываешь. Пусть это всего лишь забота о благополучии страны, которая рухнет в смуту после резкой кончины императора.

— Алексей вполне готов взять бразды правления в свои руки.

— Считаешь?

Нет. Корона Российской империи сделает моего брата таким же несчастным, как ты. Но кого волновали чувства государя, правда? Людям хотелось, чтобы он исполнял их мечты. И я хотел. Когда-то в прошлом.

Потому что все мы чертовы эгоисты.

— Давайте оставим философские беседы на потом, ваше императорское величество, — я устало потер переносицу.

Болтовня со Славой, взгляды медсестрички и повышенное внимание к моей персоны изрядно вымотали. Нервы, словно рваные канаты, трепал холодный ветерок нашего с отцом молчаливого противостояния. Обычно мы ограничивались парой фривольных фраз наедине, затем официальными и пафосными изречениями на людях.

Но сегодня все пошло шиворот-навыворот. Крепкая скорлупа предубеждений треснула, и показалось уязвимое ядро наших чувств, оттого все настолько усложнилось. Даже простая беседа тет-а-тет.

— Потом, — отец развернулся на каблуках и горько усмехнулся. — Боюсь, что «потом» будет поздно.

— Я рассчитаю обижаться еще полвека. Погоди умирать, — взгляд метнулся от стены к нему.

С языка едва не слетело коварное «папа». Сколько лет я давил дурную привычку, но все без толку. Она, словно клещ, вцепилась намертво. Вылезала только в острый момент, когда я находился у берегов бушующего океана эмоций и рисковал в нем сгинуть безвозвратно.

Отец слабо улыбнулся. Вновь показал чуть больше, чем обычно и окончательно сбил меня с толку. Подобное проявление родственной привязанности, когда за дверью куча лишних свидетелей, ему совсем не свойственны.

Предчувствие царапнуло сердце, и каждый глоток воздуха приносил болезненный спазм в груди.

— Скажи, сколько осталось? — тихо спросил я, стиснув пальцами больничную простынь.

— Мало, Влад. Слишком мало, чтобы я успел все исправить. Я чувствую смрадное дыхание Смерти. Она все ближе, стоит неподалеку и ждет нужного часа, — отец склонил голову и понизил голос чуть ли не до шепота: — Сделай мне одолжение.

Я затаил дыхание и проглотил ком.

— Какое?

— Проживи счастливую жизнь без царских регалий и давления. Именно этого хотела твоя мать. И то же самое желаю я.

Моргнув, я ощутил влагу на глаза. Она быстро высохла, а император уже выпрямился во весь рост, вернул себе прежнее невозмутимое выражение лица и заговорил чужим голосом. Сухим и официальным, как будто мы снова оказались в стенах дворца.

— Надеюсь, генерал-майор, после выздоровления вы займетесь своими задачами. Ваш подвиг во время недавнего нападения высоко оценен мной, однако враги не дремлют и готовы напасть в любой момент. Будьте начеку.

— Конечно, — я заторможено кивнул, — то есть, да, ваше императорское величество.

Император вышел, а я в растерянности уставился на закрывшуюся дверь.