Бессердечный принц. Раскол

Глава 43. Влад

— Постельный режим, Влад.

— Я понял тебя.

— Это значит, что ты лежишь и ничего не делаешь! Совсем. Вообще!

Я покосился на чертенка, который шустро выписывал мне рецепт и закатил глаза, пока Слава распинался насчет рекомендаций по здоровью. Ничего сверхъестественного. Нормально питаться, больше отдыхать, гулять на свежем воздухе и не нервничать.

С моей-то работой? Раз плюнуть.

Симпатичной медсестрички на сей раз я не увидел, вместо все тот же чертик в белом халате протянул мне листочек и забавно шевельнул пяточком. Хвост с кисточкой махнул на прощание, когда я тяжело поднялся со стула. Желание покинуть это место гнало в спину, а вот ослабший организм работал на износ. Ноги еле шли, руки словно налились свинцом и не двигались.

Мне бы послушать отца и Славу: отваляться денек или два. Но на носу большой бал в императорском дворце, а по улицам шарахались краснозоревцы. Арест Архипа Арсеньевича и других косвенно причастных к терактам лиц наверняка взбудоражил их улей.

Среди них известные деятели культуры, военные, журналисты, общественники, бизнесмены, политики. Капиталы в «Красную зарю» лили со всего мира, людей внутри организации натаскивали, как собак. Но хуже всего то, что среди них полно магов с даром хаоса.

Обученных, опасных, безжалостных. Таких, как Максим или тот огневик, погибший на Васильевском острове. Или некромант, с легкостью удерживающий нескольких Призванных довольно высокого уровня. Музыкант с флейтой и куклой, который напал на Алексея у Храма Воскресения Христова на Крови.

Десятки, сотни, тысячи людей по всей стране, в чьих жилах текла проклятая кровь. Одаренные и загнанные в угол, они шагнули под знамя императрицы Марии, пообещавшей им… Что? Свободу? Счастье?

Я не верил в светлые мотивы ее императорского величества. Уж больно грязными методами она шла к трону и оставляла позади себя горы трупов с реками крови. Люди подобного рода не гнушались никакими методами, пользуясь отчаянным положением человека.

Многие добровольно становились призванными ради близких, потому что не желали отпускать любимого или дорогого сердцу родственника. Разделяли свою душу с мертвыми, затем окончательно растворялись во мраке хаоса, превращались в безжалостные машины для убийств. Еще в Урюпинске я помнил, как сложно вернуть кого-то из этой ямы.

Кристина Замогильная потратила драгоценные годы жизни, использовала силу жнеца Смерти и прибегла к помощи друзей. Но та женщина, Инна, до конца не очнулась. Хаос уже проник в организм и медленно убивал свою жертву как настоящий паразит. Питался жизненной силой, поскольку магического источника у нее не было.

После ареста Инну увезли в Москву, а все файлы по делу засекретили. Нам отдали приказ молчать, но сколько еще таких жертв существует? И что будет, когда они вырвутся на свободу?

Я качнул головой, прогоняя непрошеные мысли. Не время и не место думать о том, в чем я разбирался слабо. Генетические эксперименты и прочее — все меня не касалось. А вот кое-что я у императора все-таки попросил.

«Сделай мне одолжение, раз уж пришел. Позволь Василию Шумскому увидеться с отцом. Хотя бы раз».

Император ничего не ответил, но его выразительный взгляд сказала больше, чем любые слова. Оставалось надеяться, что молчаливую клятву он выполнит. Или я неправильно прочел ответ в знакомых до боли чертах и снова ошибся.

— Тебя там кое-кто ждет, — вернул меня на землю Слава.

— Что?

Я похлопал ресницами, а кисточка хвоста указала на дверь.

— К вам посетительница пришла, — смутился паренек и почесал рога. — Какой раз уже. Пока вы изволили болеть, она тут все дорожки истоптала.

Удивившись, я забрал рецепт, сложил в квадратик и сунул в карман джинсов. В голове возник образ бабы Яны, дорогой соседки, но я сразу отринул эту мысль. Представительница древнего рода колдуний сюда бы точно не пошла. Баба-яга и Петропавловская крепость, где тысячу таких, как она, сгноили за инакомыслие? Никогда. Даже ради меня бы не пошла.

Тогда кто?

— И чего в тебе бабы находят, — цокнул языком Слава, откидываясь на спинку кресла. — Табуном бегают.

— У тебя богатое воображение, — фыркнул я и двинулся на выход.

— Если не нужна, так хоть для меня телефончик возьми! — услышал крик в спину и, не оглядываясь, показал главному лекарю средний палец.

Больше я не реагировал на его выпады. Сразу понесся вниз, игнорируя подступающую тошноту, усталость и прыгающие точки перед глазами. Стенды с рекомендациями врачей и автомат с электронной очередью, возле которого спорили два рядовых упыря, я проскочил практически незаметно.

Вышел на улицу, глотнул свежего морозного воздуха, после чего потянулся к пачке сигарет во внутреннем кармане куртке. Достал одну, затем нащупал зажигалку. Только прикурил и поднял голову, как сразу столкнулся нос к носу с Катей.

Однако, здравствуйте.

— Привет, — улыбнулась она и ледяной ветер с Невы подхватил рыжие кудряшки.

Ее ботиночки увязли в снегу, легкое пальтишко больше походило на разноцветную тряпку, чем на защиту от холода. Шапка опять отсутствовала, перчаток тоже не наблюдалось. Придирчивым взглядом я осмотрел эту красноносую тонкокостную статую и уловил озноб, который периодически нападал на Катю.

— Скажи, что ты на машине, — процедил я и сжал зубы, чтобы не отбивать ими чечетку.

Почему-то нашей встрече я нисколько не удивился. Привык, что ли? Так быстро…

Морозец пощипывал пальцы, щеки и неприкрытые уши. Оказывается, шапку я тоже забыл в палате или гардеробе. Один черт знал.

— Вообще-то… Приехала на такси, — виновато улыбнулась Катя.

Я бессознательно сдернул шарф, после чего бросил тот ей.

— Надевай.

— Но…

— Или поднимемся на четвертый этаж и будем слушать сорокаминутную лекцию главного нудилы этого госпиталя. На тему острых респираторных заболеваний. Выбирай.

Она вздохнула и послушно обмотала шарф вокруг головы и шеи. Он оказался достаточно широким, чтобы Катя спрятала в нем кончик покрасневшего носика. Потом посмотрела на меня из-под полуопущенных ресниц так хитро, как будто только и ждала подобного жеста.

— Ты замерзнешь и снова заболеешь, — промурлыкала она чарующим голосом. — А я так долго тебя ждала.

Я вздрогнул, чуть не выронив сигарету. Почудилось же? Или нет? Будто ее слова имели какой-то подтекст.

— Давай уйдем отсюда, — я поежился, затем оглянулся через плечо на кирпичное здание госпиталя.

— Давай, — легко согласилась Катя. — А куда?

Пискнул включенный смартфон. Сунув сигарету в зубы, я достал телефон и открыл пришедшее от Баро сообщение.

«Сегодня на Малоохтинском кладбище хоронят Евгению Калецкую рядом с другими преступниками. Я подумал, что ты должен быть в курсе. Отправил туда несколько человек на дежурство. Есть вероятность, что кто-то из ее знакомых объявиться, чтобы проститься с боевой подругой».

Стиснув покрепче телефон, я глубоко вздохнул. На Малоохтинском кладбище с давних времен хоронили старообрядцев, преступников, воров и… Самоубийц. Всех тех, кого православная церковь отказывалась отпевать и упокаивать на своей земле.

Таких, как моя мать.

Где-то там, в поросшей кустарниками и деревьями закуточке, находилась ее могила. Туда я не ездил уже довольно давно, теперь же появился хороший повод. Если поедем сейчас, то успеем до вечера. Вряд ли краснозоревцы сунутся на кладбище раньше.

— Что ты думаешь о прогулке по старому кладбищу? — улыбнулся я и услышал сдавленное оханье.

Ну а что? Нормального свидания никто не обещал.

***

Малоохтинское кладбище, как бельмо на глазу у местных чиновников: обрастало легендами быстрее, чем могилами.

В свое время многие историки спорили о том, кто же в действительно его заложил: русские или шведы? Одни утверждали, что кладбище появилось в конце восемнадцатого века после постройки церкви Марии Магдалены. Другие говорили, что оно сохранилось со времен шведского Ниена — бывшего города в устье Охты, где раньше располагалось поселение Невский городок.

Правда или нет, а кладбище становилось постоянным источником споров. А когда здесь стали хоронить старообрядцев — приобрело дурную славу. После Раскола Русской церкви фанатичные нововерцы сделали все, чтобы их соперников окрестили колдунами и не хоронили на освященной земле.

Среди вросших в ограды деревьев, чьи тени падали на покосившиеся надгробия, нашли покой колдуны-купцы Скрябины, владелец железных дорог и меценат Кокорев. Множество магов, отступников, преступников, ренегатов и других асоциальных личностей.

Всех неугодных хоронили здесь, чтобы еще больше укрепить в головах людей мысли о плохих покойниках Малоохтинского кладбища. Даже богадельню с видом на могилы построили, лишь бы ни у кого не возникло сомнений, где сосредоточение всех темных сил.

Мне это место не нравилось по одной простой причине — мама.

Сколько бы я ни гнал подальше мысли о ней, они все равно дымкой оседали в подсознании и вызывали никому не нужные воспоминания. Да и пройти мимо ее могилы было невозможно: пятнадцать шагов от мемориальной стены с урнами, затем поворот налево. Еще три метра по первой дорожке мимо могилы Аксиньи Иванеску — балерины, покончившей с собой из-за несчастной любви. Каждый раз, когда какой-то мужчина проходил мимо, она восставала полупрозрачным облаком и тянула к нему руки.

Вот и сейчас тоже попыталась дотронуться до меня ледяными пальцами. Еле увернулся, старательно двигаясь вдоль дорожки.

Здесь повсюду висели амулет, а заговоренная брусчатка не позволяла призракам, упырям и прочей недобросовестной нечисти разгуливать по кладбищу в поисках случайной жертвы. Еще она защищала людей от чудовищ Пустоты, что иногда пробирались сквозь истончившиеся границы в мир живых.

Бывало, конечно, что какой-нибудь пьяный бомж или дурак забывался и сходил с тропы. Потом либо хладный труп находили в глубине леса, либо живого на ступеньках закрытой богадельни. Правда, без проблеска разума, поскольку душу высасывали до капли. И никакая лекарская сила не могла вернуть ушедшего за грань человека.

— Ой, — пискнула Катя, когда Аксинья с шипением бросилась на нее.

На обледенелой дорожке ее ноги, обутые в сапожки на каблуке, опасно заскользили. Она неловко взмахнула руками, вырвав меня из мрачных дум, после чего вскрикнула под глумливый хохот белобрысой балерины.

— Прекрати, пока святой водой не окропил! — рявкнул я на надувшую розовые губки Аксинью.

— Жалкий подлец! — пафосно взвизгнула та и взмахнула пышной юбкой, отделанной рюшами по краю.

Невесомый шифон высоко приподнялся, демонстрируя изящные щиколотки в чулках. Малиновые губы сжались, но таинственный блеск и коварная полуулыбка намекнули, что Аксинья намеренно устроила это представление. И голову склонила так, чтобы уродливые борозды на, оставшиеся от веревки, были незаметны.

Я закатил глаза. Серьезно? Умерла еще при царствовании Николая II, а вела себя так, словно находилась посреди гостиной собственного дома. Впрочем, ничего странного. Многие призраки не до конца осознавали окончание своей жизни или никак не желали уходить, потому задерживались на земле долгие годы.

— Кажется, я ей не понравилась, — хмыкнула Катя, которую я поймал за локоть и прижал к себе.

— Поразительно, — пробормотал под нос. — А ведь у вас много общего: страсть к балету, любовная дурь в голове…

— Это не дурь.

— Тебе сколько лет, Катя? Двадцать два или двадцать три, верно? Мне скоро исполнится тридцать пять лет. Я старше, злее. Много работаю, обладаю нулевой терпимостью и совершенно не подхожу таким романтичным, одухотворенным девочкам, как ты.

Катя моргнула, затем выпустила изо рта облачко пара.

Краем глаза я увидел, как в нескольких метрах от нас остановился один из полицейских. Он кивнул мне, незаметно отдал честь и поспешил подальше, чтобы не мешать разговору. Еще троих по периметру я заметил, когда мы пересекли ворота. Несколько человек из корпуса старательно изображали обычных граждан, которые приехали на могилы родных поздним вечером.

Сумрак уже сгустился мрачной вуалью над пустующим зданием богадельни, где то и дело мелькали желтоватые огоньки. Бомжи сюда без надобности не совались по ночам, только незнакомые с местностью, а вот пустодомка или какой призрак из бывших пациентов — вполне.

Сделав себе зарок расспросить местную нечисть о подозрительных гостях кладбища, я увлекся и пропустил мимо ушей слова Кати.

— Что?

Я остановился точно у припорошенной снегом ограды и рассеянно дернул обледенелую щеколду. Пальцы сразу защипало от боли: хватить заговоренное железо без перчаток все-таки не стоило.

— С чего ты взял, что интересуешь меня как мужчина?

Ух. Припечатала так припечатала. Прямо с ходу дала в лоб и не поморщилась. Оглянувшись на хмурую Катю, я невольно усмехнулся.

— Конечно, — легко согласился я и толкнул скрипнувшую калитку. — Ты права.

И правда, с чего бы? Мало ли по каким причинам Катя таскалась за мной. Следила или вынюхивала что-то. Она же из сочувствующих «Красной заре». Для шпионки слишком простодушна и прямолинейна, но таких часто вербовали в организации подобного рода.

Катя фыркнула. Обиженно, точно ребенок. Потом поежилась, поморщилась и обхватила себя руками, как бы пытаясь согреться. Укол вины заставил сцепить зубы и отвернуться к гранитному памятнику, с которого на меня осуждающе смотрела мама.

Бред, конечно. Она умерла слишком рано, чтобы я запомнил ее нормально. А до моего отъезда во дворец и убийственной миссии в Пустоте постоянно пропадала на работе. Защита императора отнимала все силы.

— Ящинская Злата Сергеевна, — прочитала Катя, когда счистил налипший снег. Знакомые черты проступили сквозь изморозь.

Надо сказать, Алексей много денег вложил в обновление ее памятника, и снимок подобрали отличный. На нем маме было лет двадцать. Фотография с выпуска из Александровского военного училища: парадная форма, темные волосы заколоты и спрятаны под фуражку. Едва заметная улыбка проступала на серьезном с виду лице, а в глазах лучилось небывалое счастье.

Мне говорили, что мама гордилась службой. И защищать родину для нее стало делом чести.

— Кто это? — услышал я несмелый вопрос, хотя Катя наверняка уже догадалась.

Проглотив ком, я облизнул пересохшие губы.

— Моя мать.