Живой Журнал. Публикации 2008

История про исторический выбор

Был один советский фильм, суть которого я переиначил в своём воспоминании. Мне казалось что там, в начале шестидесятых годов, с круизного лайнера (здесь аллюзия на Фильм «Бриллиантовая рука») на французскую землю сходят советские туристы. И вот в ресторанчике один из них, советский генерал, рассказывает историю своей жизни, не замечая, что его подслушивает официант.

Тут расхождение — мне казалось, генерал был в молодости денщиком у будущего официанта (которого играл будущий Штирлиц Тихонов), а потом их развела Гражданская война.

Однако в настоящем фильме «Две жизни» денщик был молодым офицером и пал жертвой розыгрыша в каком-то имении, но дело не в этом.

Здесь очень интересная задача в области прагматики (если отвлечься от идеологии и идеалов). Например, понятно, что в 1916 году быть офицером лучше, чем денщиком.

А вот когда двадцатый год и давка у причала — лучше быть краскомом и бывшим денщиком.

Но понятно, что французскому официанту не грозит чистка и 1937 год. Ясен перец, ему не попасть в котёл под Киевом. Но в 1950 году генерал Советской армии живёт несколько лучше, чем официант в Ницце.

Допустим, они оба Мафусаилы, и вот наступает 1991 год. И вот одинокому французскому официанту (или метродотелю — должен же он расти) опять несколько лучше, чем одинокому отставному советскому генералу в его московской, а то и хабаровской квартире.

Очень интересный фильм, да.

Тут (при всей вакуумной сферичности) надо дать себе отчёт в том, прагматика какого рода перед нами.

Хочется выжить и иметь кусок хлеба с маслом и никаких бомбёжек?

Хочется ли преуспеть?

Хочется ли прославиться?

Это всё очень интересно в мечтаниях (анализ мечтаний всегда очень интересен).

Например, судьба советского командарма в общем-то завидна, чорная эмка, белая скатерть в санатории имени Фрунзе, на груди горят четыре ордена, и — апоплексический удар за переполненным столом, пока чекисты медленно поднимаются по лестнице.

Или пожить всласть, награбить и наесться, всласть натешиться девичьими телами в бандитском логове — а потом схлопотать пулю от немытых голодных ревкомовцев. При этом, ревкомовцы будут до смерти голодными — будут лежать в грязи под телегою, жевать промокший хлеб, и думать про город сад, потом получат свои срока и снова — в грязь под телегу, а потом на войне тож, пока не пресечётся их жизнь, полная убеждений.

А можно лелеять мысль об удачном воровстве активов с ноября по июнь и бегстве в Европу, а то и в Америку Но мы ведь понимаем, что такое Европа в 1918. В Германии голод, вспыхивают то там, то сям революции.(Швейцария тогда, кстати, была небогатой и совершенно непривлекательной). Ну, ладно, сбежали в Америку, поднялись за десять лет и вложили активы в фондовый рынок. И — прыг! — в Гудзон вниз головой с известного моста.

Было прилично и в Сербии, и родные купола горели среди белградских улиц. Однако ж и оттуда в 1945 можно было уехать эшелоном куда подальше, а то и повиснуть в петле. (Тоже касается и Харбина). В Аргентине можно попасть под раздачу Перону или прочим диктатурам — но всё дело, конечно, в том, как именно проживать — в скромной норке, мелком уюте, который нужно спасти от горячего дыхания истории-монстра? Ведь это всё сны несчастного Бальзаминова, расплывчатая мечта Макара Девушкина.

Можно осесть в Праге и стать рантье, но в 1947 этой радости придёт конец, поскольку во второй половине двадцатого века быть рантье только западнее Вернигероде.

Ну и судьба официанта или таксиста в 1940 могла сложиться по-разному. Понятно, что французы особо не жаловали Сопротивление, но отчего не разделить судьбу Вики Оболенской?

Как раз у парижского таксиста Газданова в "Призраке Александра Вольфа» есть архитипический пассаж: "К шаху пришел однажды его садовник, чрезвычайно взволнованный, и сказал ему: дай мне самую быструю твою лошадь, я уеду как можно дальше, в Испагань. Только что, работая в саду, я видел свою смерть. Шах дал ему лошадь, и садовник ускакал в Испагань. Шах вышел в сад; там стояла смерть. Он сказал ей: зачем ты так испугала моего садовника, зачем ты появилась перед ним? Смерть ответила шаху: я не хотела этого делать. Я была удивлена, увидя твоего садовника здесь. В моей книге написано, что я встречу его сегодня ночью далеко отсюда, в Испагани".

Извините, если кого обидел.

12 января 2008