Живой Журнал. Публикации 2008

История про дачную местность

Вспомнил отчего-то, что в воспоминаниях о Заболоцком Давид Самойлов пишет: "Почему-то весь этот день мы не расставались. Не читали друг другу стихов, не вели очень умных разговоров. Но время текло быстро и важно, если так можно сказать о течении времени".

Такое состояние я сам наблюдал в жизни редко — и чаще всего именно в какой-нибудь дачной, свободной от суеты, местности.

Именно для этого и созданы дачи, я полагаю.

Кстати, именно Самойлов пишет о Заболоцком как о бухгалтере: "По Дубовому залу старого Дома литераторов шел человек степенный и респектабельный, с большим портфелем. Шел Павел Иванович Чичиков с аккуратным пробором, с редкими волосами, зачесанными набок до блеска. Мне сказали, что это Заболоцкий.

Первое впечатление от него было неожиданно — такой он был степенный, респектабельный и аккуратный. Какой-нибудь главбух солидного учреждения, неизвестно почему затесавшийся в ресторан Дома литераторов. Но все же это был Заболоцкий, и к нему хотелось присмотреться, хотелось отделить от него Павла Ивановича и главбуха, потому что были стихи не главбуха, не Павла Ивановича, и, значит, внешность была загадкой, или причудой, или хитростью". Не знаю, правда, первый ли пустил это сравнение Давид Самойлов, или повторил чьи-то слова.

Ещё я вспомнил чьи-то воспоминания о том, как Заболоцкий поехал в Италию, и из-за этой его степенности матери подносили ему детей — для благословения. И он делал какие-то пассы, идя навстречу этим итальянкам. Ничего в этом такого нет — я представляю себе эту ситуацию, и понимаю, что всенепременно протянул своего ребёнка Заболоцкому. Вот Маяковскому — упаси Бог. Цветаевой — в страшном сне. Прятал бы от Блока и Гумилёва.

А вот с Заболоцким, я полагаю, никакого конфуза бы не вышло.

Заболоцкий — гений. Это так, для начала. При этом есть как бы несколько заболоцких и неизвестно, что бы было, если бы Заболоцкому не надавали по голове, и он рос бы как рос — вольно. Это тайна великая есть, и я допускаю, что при этом единственном человеческом допущении русская поэзия прошлого века имела бы другой ландшафт.

Причём, как настоящий гений, он немного недопонят. А настоящий гений должен быть немного неизвестен, а при этом Заболоцкий страшный гений. Страшный в том смысле, что от него страшно.

Он похож на колдуна, которого потом связали, привезли в деревню и заставили отречься от колдовства посередине этой деревни. Но каждый присутствующий при этом знает, что колдовство уже совершено, и человек над ним, этим колдовством и его последствиями, бессилен.

Извините, если кого обидел.

12 мая 2008