Как часто случается в моих снах — как-бы-не-я сидит дома, и к нему приносят набросок пьесы.
Он, этот не-я, начинает его читать, и понимает, что в пьесе описана жизнь писателя, который живёт с пятью женщинами. При этом он понимает, что это намёк не на известный французский фильм, а к тому эпизоду в жизни Андрея Белого, когда он привёз каких-то неразличимых антропософок в Коктебель, и изрядно удивившиеся обитатели дачи Макса Волошина всех их звали «Николавна» — кажется, у них было такое, одно на всех отчество.
При этом писателя все ненавидят — там жена его и множество родственниц и каких-то приживалок. В пьесе их так много только для того, чтобы труппа не дремала. Три или четыре из пяти вовсе вписаны для того, чтобы сказать "кушать подано". Главное, чтобы были все возрасты заняты — так рассудил драматург.
Действие нагнетается к концу и вдруг, читающий всё это писатель, отождествляет себя с актёром и начинает играть внутри этой пьесы. Читая пьесу, он понемногу начинает понимать, что она — про него.
Причём женщины, которые его ненавидят вполне такой ненавистью коммунальной квартиры, очень странные. Там есть одна, обозначенная только ремаркой "своячница".
И писатель сам, потихоньку наливаясь злобой от унылой и безрадостной своей жизни в пьесе, втайне желает им смерти, а пьеса эта ему всё это просто объясняет. Там оборвано повествование, но он на ходу начинает сочинять, и выходит так, что он должен в конце сорваться и всех перерезать. И действительно, он вдруг обнаруживает в своей руке ножницы, и осознаёт себя взбесившимся дядей Ваней. Он заваливает свою жену (которая давно с ним не живёт) на диван и заносит ножницы.
— Позволь, но ведь это всё очень не естественно, — раздраженно говорит она. — Чтобы была драматургия, чтобы было сценично, надо, чтобы у тебя, когда ты повернёшься к публике, было лицо в крови — в таких мелких брызгах.
И тут он ударяет её ножницами в живот.
Извините, если кого обидел.
23 января 2008