Так же, глядя в окно на посеревшую, да посеревшую! — природу, вспомнил, как в прошлом году мы поехали в гости к дядюшке графа. Он зазвал нас на концерт своего крепостного квартета.
Когда я вместе с прочими писателями подъехал, дворня уже помогала музыкантам тащить инструменты.
Так на стульях перед барским домом появились баян, две обычные балалайки, а так же, рядом, воткнули жалом в землю страшную облупленную контрабас-балалайку.
Когда первый мелодичный звук пронёсся над остывающей землей и растворился в кисельном тумане, мы побросали стаканы и вышли на веранду.
Только один писатель Фирсов, что вечно на всё и всех дулся, сказал, что ему милее унылый напев зурны.
Он ушёл в поля ловить пауков.
Музыканты были похожи на чертей. Особенно один горбоносый балалаечник, что со зверским лицом щипал свой инструмент.
Правда, один аристократический писатель долго кочевряжился, не желая признавать простонародную музыку.
Он всё утверждал, что ему ближе "Венгерские танцы" Брамса. Но вскоре и он завёлся, и я заметил, как дрожит его нога в такт сладким звукам балалайки.
"Нога! — подумал я. — Ля вибрасьен са моле гош этюн гранд синь"! Уи сан дот, человек, который не специалист, может быть, даже удивится, как я отношусь к этой ноге. Но ведь, всё великое обнаруживается в малом, компрене ву?
— Ай, наяривай! — крикнул, меж тем, дядюшка, и все пустились в пляс.
Тут уж и мне было не устоять. Я сноровисто вынул из китайской вазы розу, и, зажав в зубах, повел в танце свояченицу графа.
Прелесть что это был за танец! Столько в нем было русской души… Право, почти столько же, сколько в расписной матрешке, мистическом прихвате русских колдунов и ворожей.
Чудо что это был за танец, прямо хоть святых выноси.
Нам уже переменили три розы, а я ещё был полон сил. Впрочем, к ночи все притомились, и сели за вист.
Я очень помнил, что выиграл много, но руками не взял ничего и, вставши из-за стола, долго стоял в положении человека, у которого нет в кармане носового платка.
Наконец, под утро, граф велел закладывать.
Светало.
Аристократический писатель, несмотря на весь аристократизм свой, сидя в дрожках, так низко кланялся и с таким размахом головы, что, верно, приехавши домой, привёз в усах своих два репейника.
Я, однако, решил остаться у дядюшки — с тем, чтобы на следующий день сходить на вальдшнепов.
К тому же свояченица делала мне пассы — надо было разобраться, что сие означает.
И вот я помахал моим друзьям и поклонился прямо в пыльное облако и остался в имении дядюшки.
Впрочем, старого писателя Фирсова просто забыли.
Извините, если кого обидел.
16 сентября 2008