One Two Three Four. «Битлз» в ритме времени

32

Они начинают встречаться, и родители Джейн выделяют Полу отдельную спаленку на втором этаже дома номер 57 на Уимпол-стрит, рядом с комнатой брата Джейн, Питера. Там Пол и жил следующие три года как член семьи Эшеров, там и хранил плоды своей невероятной карьеры: золотые диски складывал под кровать, а орден Британской империи поставил на полку, рядом с двумя рисунками Жана Кокто. Именно в доме на Уимпол-стрит в 1965 году Пол получил письмо от бухгалтера группы, извещающее о том, что в возрасте двадцати трех лет он стал миллионером.

Эшеры были по-своему примечательной семьей: примечательно целостной, примечательно культурной, примечательно гостеприимной. Питер Эшер[180] в восемь лет снялся в фильме «Жена плантатора»[181], где главные роли исполняли Клодетт Кольбер и Джек Хокинс, а в десять — в «Разве жизнь не чудесна!»[182], с Сесилом Паркером и Дональдом Волфитом. Младшая сестра Джейн, Клэр, участвовала в радиопостановке «Дневник мистера Дейла», много лет шедшей на Би-би-си. Их мать, Маргарет, преподавала в Гилдхоллской школе музыки и театра, где в 1948-м была учителем Джорджа Мартина по классу гобоя.

Мартин, так же и как Пол пятнадцатью годами спустя, наслаждался визитами к Эшерам, этим гостеприимным интеллектуалам. Он хоть и вел себя как человек из светского общества (наследие службы в ВВС в период войны, когда его «научили важным армейским мелочам, например как правильно держать нож и вилку»), вырос он в трехкомнатной квартире в лондонском районе Дейтон-Парк, без кухни и без ванной, с общим туалетом на три семьи. После детства, проведенного в стесненных условиях, Джорджа Мартина пленили удобства жизни у Эшеров на Уимпол-стрит. Теперь же настала очередь пленяться Полу. Тут все дышало окультуренностью. В прихожей дома номер 57 висела гравюра с портретом Альфреда, лорда Теннисона, дальнего родственника Маргарет Эшер; в столовой, в застекленном книжном шкафу, стояло редкое первое издание 1962 года «Семи столпов мудрости»[183], доставшееся семье от отца Маргарет, достопочтенного Эдварда Грэнвилла Элиота, поверенного Лоуренса Аравийского.

Отец Джейн, доктор Ричард Эшер, был известным эндокринологом: в 1951 году он впервые описал и дал название синдрому Мюнхгаузена, умственному расстройству, которое вынуждает человека фабриковать симптомы болезни. Он был способным и остроумным автором: его статья в «Ланцете» за февраль 1951-го начинается так: «Здесь описан распространенный синдром, с которым знакомо много врачей, но о котором мало написано. Страдающие им люди, как и знаменитый барон Мюнхгаузен, много странствуют, а их рассказы, подобно тем историям, что приписываются барону, захватывающи и вместе с тем правдивы. Соответственно, и сам синдром посвящен барону и назван в честь него». Как и следовало ожидать, заглавие статьи «Синдром Мюнхгаузена» чопорные коллеги раскритиковали как неоправданно легкомысленный.

Читать статьи доктора Эшера в «Бритиш медикал джорнал» по-прежнему одно удовольствие: они веселые, живые, афористичные, самоироничные и блистательно-умные — а заодно демонстрируют широту образования, к которому приобщался Пол во время бесед с их автором. В статье «Как опасно лежать в кровати» Эшер выступает против консенсуса коллег о том, что постельный режим — самый верный путь к выздоровлению: «Взгляните на пациента, который залежался в кровати. Жалкое зрелище! Кровь в его жилах застоялась, кальций уходит из костей, в прямой кишке скапливаются каловые камни, плоть на седалище гниет, вспученный мочевой пузырь протекает, а дух лишается живости». Затем он сам же себя одергивает: «Изображенная мной картина мрачна и несправедлива: все не так уж и плохо». Далее, в той же статье, он рассуждает о причинах, по которым удержание больного в постели столь распространено: «Слишком часто медсестра укладывает пациентов в койку, подобно тому как домохозяйка убирает тарелки на сушилку, — дабы создать видимость порядка».

Другая его статья, под зажигательным заголовком «Почему медицинские журналы такие скучные?», выступает против унылого и невнятного изложения в пользу прозрачности и точности: «Дурное название отбивает всякий аппетит к клиническим темам, тогда как хорошее, напротив, разжигает его. Я назвал эту статью «Почему медицинские статьи такие скучные?», но вовсе не утверждаю, будто это название особенно хорошо, однако оно гораздо лучше такого — «Изучение негативистских психомоторных реакций, вызываемых употреблением вербализированного клинического материала»».

Разумеется, Пол упивался такой пикировкой. В застольных дискуссиях участвовала вся семья Эшеров: разговоры оживлялись эрудицией, любознательностью и юмором. «Они занимались тем, чего я прежде не видел, например играли в слова за ужином, — рассказывал Пол Барри Майлзу. — Я вроде сам смышленый, но моя сообразительность — интуитивная. Я кое-как поспевал за ними, но часто приходилось признаваться, мол, не знаю такого слова». Он помнил один спор во время ужина, разгоревшийся между доктором Эшером и его сыном Питером, ровесником Пола, по поводу того, когда в Англии впервые появились помидоры. В доме на Фортлин-роуд обсуждались вовсе не такие темы. За все годы, что Пол прожил у Эшеров, с ним обращались не как с поп-звездой, но как с членом семьи. «Мне это очень нравилось, ведь в их глазах я был не просто битлом». А еще в доме на Уимпол-стрит царила атмосфера соревнований. «Мне всегда казалось, что парни развлекаются, а я учусь; учусь очень многому». В цокольном этаже, где находилась музыкальная комната, Маргарет Эшер учила Пола играть на блокфлейте, на которой он потом сыграет в песне «Fool on the Hill»[184], — но быстро оставила всякие попытки обучить его нотной грамоте.

Его интеллектуальное любопытство постоянно подогревали. «Не хочу показаться Джонатаном Миллером[185], но я пытаюсь проглотить все, все, что упустил, — рассказывал он журналистке Морин Клив[186] в 1966-м. — Люди произносят великие слова, пишут великие картины, и мне надо знать, кто что сотворил… Мне как-то не по себе, когда все вокруг знают то, чего я не знаю». Он читал Юнга и Хаксли, смотрел пьесы Альфреда Жарри и Гарольда Пинтера, слушал экспериментальную музыку композиторов вроде Штокхаузена и Лучано Берио.

Иногда Джейн брала Пола в гости к друзьям семьи за город. «Вот еще фишка высшего общества: на выходные выезжать за город… Мне тогда впервые оставили книгу на прикроватной тумбочке. Их выбор чтения меня сильно впечатлил. Понравилось, что меня сочли в меру образованным. Со мной не говорили свысока».

© John Downing/Daily Express/Hulton Archieve/Getty Images

Как и следовало ожидать, у двери дома отирались фанаты, готовые наброситься на кумира. Когда Пол уехал на съемки «Help!», отец Джейн решил подготовить для него путь побега. Он вылез через окно на задворки, к задам соседнего дома, и постучал в окно. Объяснил жильцам деликатную проблему Пола и, когда тот вернулся в Лондон, представил ему тайный маршрут на Нью-Кавендиш-стрит. «Через мансардное окно своей спальни я выбирался на узкий парапет — шириной всего в фут или около того, так что главное было — не бояться высоты. Я шел вправо, то есть в соседний дом на Уимпол-стрит, номер 56, в котором жил старик из бывших военных, полковник. Очень обаятельный джентльмен в квартире на верхнем этаже. «Э-э, мне бы пройти, полковник!» — «Да-да, ясно, военная тайна и все такое!» И он провожал меня к лифту, на котором я спускался в цокольный этаж, где жила молодая пара. Они отводили меня через кухню в гараж».

Если бы я мог стать любым из битлов, в любое время их жизни, я бы стал Полом в годы, когда он жил на Уимпол-стрит с Джейн, обласканный ее семьей, благословенный удачей, довольный жизнью, открытый образованию, обожаемый миром, и чтобы из моей головы, как по волшебству, лились под звуки рояля чудесные песни: «I Want to Hold Your Hand», «I’m Looking Through You», «Things We Said Today», «And I Love Her», «We Can Work it Out», «Here, There and Everywhere», «Yesterday»[187].

Однако ничто не длится вечно. На Рождество 1967 года Пол и Джейн объявили о своей помолвке; спустя семь месяцев Джейн, в ответ на случайный вопрос ведущего ток-шоу Саймона Ди, объявила в эфире, что все кончено: «Я не разрывала помолвку, но она расторгнута, все кончено. Понимаю, звучит банально, но, хотя мы по-прежнему любим друг друга и видимся, из этого ничего не вышло. Возможно, мы останемся друг для друга любовью детства и встретимся снова, когда нам будет под семьдесят».

Вот уже более полувека они оба хранят молчание о причине расставания, упоминая о нем лишь в самых общих чертах, оставляя другим строить домыслы.

Некоторые предполагают, будто Джейн застукала Пола в постели с американкой Фрэнси Шварц[188]. Пока Джейн пропадала на съемках, Пол и Фрэнси были вместе в его новом доме в Сент-Джонс-Вуд. «У ворот, как всегда, торчали фанаты, и они пытались предупредить Пола о том, что приехала Джейн. Только вот Пол решил, что они шутят», — вспоминал Алистер Тейлор. Если верить ему, это Джейн рассталась с Полом, а не он с ней, и отказалась принять его назад. Хотя Пол, мастерски владеющий собой, потом говорил: «Меня разрыв не сильно расстроил» — и: «Я испугался слишком серьезных отношений», как-то раз он обмолвился: «Без нее я страдал». Другие вспоминают, что разрыв стал для него потрясением. Тейлор, считавший Джейн «самой восхитительной женщиной на свете», говорил, что Пол «был совершенно убит… и поехал крышей. «У меня было все, и я сам все это похерил», — вздыхал он». Его парикмахер, Лесли Кавендиш, отмечал, что «это разбило ему сердце. Он перестал бриться. Почти не выходил из дома и плотнее подсел на наркотики».

Один или двое их знакомых утверждают, что к этому все и шло. Марианна Фейтфулл вообще не верила, что Пол и Джейн суждено быть вместе: «Между Джейн и Полом всегда ощущалось какое-то напряжение. Я четко помню один вечер на Кавендиш-авеню, когда Джейн просила закрыть окно, а Пол такой: да пусть открыто будет. Прямо как в пьесе Джо Ортона[189]. Офигеть просто… Я весь вечера сидела и наблюдала, как Джейн встает и закрывает окно, а Пол его открывает… и все это молча. И вот вскоре они расстались, о чем я, разумеется, сказала бы любому заранее». Вот только зачем Джейн просила открыть окно, она припомнить не может[190]. Наверное, чтобы проветрить комнату от дыма марихуаны, без которой не обходился ни один визит Мика и Марианны?