84

Спустя неделю после торжественного приема «Битлз» в ливерпульской ратуше, который состоялся 10 июля 1964-го, Джон купил свою первую недвижимость. Отныне и ему было где побренчать драгоценностями.

«Кенвуд» — это особняк в псведотюдоровском стиле, в закрытом элитном поселке Сент-Джорджес-Хилл, на окраине города Уэйбриджа, в графстве Суррей, сразу за полем для гольфа. Двадцатитрехлетнему Джону он обошелся в 20000 фунтов, притом что средняя цена дома в то время составляла 3400 фунтов. Джон добавил бассейн («Построили совсем не такой, как я заказывал», — жаловался он потом), бесчисленные предметы роскоши и прочие излишества: два восемнадцатифутовых дивана, мраморный камин, ванна в полу, джакузи в хозяйской ванной комнате. Все это обошлось еще в 40000 фунтов. Такие эксцентрические «усовершенствования» воплощали в жизнь буржуазную мечту.

Каждый день фургоны доставляли в «Кенвуд» невообразимое количество покупок из самых модных магазинов: телефоны и магнитофоны, маскарадный костюм гориллы, доспехи, музыкальный автомат, пинбольный автомат, огромный алтарный крест и пять телевизоров, которые Джон любил держать включенными без звука.

Он объединил две большие мансардные комнаты и разложил там двадцать разных трасс для игрушечных машинок «Скалекстрик», с реалистичным ландшафтом. «Делать так уж делать», — сказал он другу.

Он массово скупал книги, включая Толстого и Оскара Уайльда, в кожаных переплетах, всю серию книг про Вильяма, а вдобавок весьма узкоспециальные труды — например, «Сорок один год в Индии: от субалтерна до главнокомандующего» фельдмаршала лорда Робертса и «Диковины естественной истории» Фрэнсиса Бакленда[491].


© Robert Whitaker/Getty Images


В столовой, обклеенной лиловыми бархатными обоями, стоял длинный белый стол с дюжиной антикварных стульев. Кухня была оснащена новейшими техникой и устройствами, но Джон ими пользоваться не умел. Синтия тоже пришла в замешательство, однако освоила вафельницу. Когда Джону надоело питаться вафлями, он попросил своего декоратора Кена Партриджа прислать человека, который научил бы Синтию пользоваться и другой кухонной техникой. Сам он этого делать не собирался.

Сад был полон садовой мебели и статуй, по большей части выкрашенных в психоделические цвета, потому что Джон и его приятель Терри решили побаловаться аэрозольными красками. Позднее в дальнем конце сада поселился гигантский восьмифутовый ботинок из фильма «Help!». В четырех поставленных в ряд гаражах стояли три новенькие сверкающие машины: «роллс-ройс», «мини-купер» и «феррари».

Прежде в распоряжении Джона была лишь уютная крохотная спаленка в «Мендипс». Понятно, почему его не тянуло обустраивать двадцать семь спален «Кенвуда» или прогуливаться по его внушительным садам; бóльшую часть времени он проводил на скромной застекленной веранде, свернувшись калачиком на маленьком желтом диванчике, который ему, конечно же, подарила тетя Мими.

В те времена стоило только Джону чего-то захотеть — и вуаля! — на следующий день у него это появлялось. Магазин игрушек «Хэмлис»[492] по договоренности поставлял ему новые настольные игры по мере их выхода.

А вот распоряжаться прислугой было труднее. Джону нравилась дружелюбная приходящая домработница Дот Джарлетт, но та плохо ладила с кухаркой, муж которой, домашний мастер в «Кенвуде», вечно заигрывал с гостьями. Вскоре дочь кухарки развелась с мужем, перебралась к родителям во флигель для прислуги и, не теряя времени, начала строить глазки Джону. Потом из дома стали пропадать вещи. Постоянное воровство и ссоры — как хозяйские, так и между прислугой — создавали в «Кенвуде» атмосферу эдакого «Аббатства Даунтон»[493] в антураже психоделических Свингующих шестидесятых. Однажды пронырливый сосед сообщил Синтии, что Джок, шофер Джона, заядлый курильщик, прямо-таки живет в «роллс-ройсе». «Я совершенно не умела распоряжаться прислугой», — признавалась Синтия. В конце концов пришлось вмешаться Брайану Эпстайну, и он уволил кухарку, ее мужа и шофера.

Вскоре в праздничных декорациях «Кенвуда» начала разыгрываться ибсеновская драма[494]: из дымки прошлого возникали забытые призраки, ставя под угрозу будущее. К тому времени Джон был одним из четверки самых богатых, знаменитых и раскрепощенных людей на планете, но при этом оставался мужем, отцом, племянником и сыном. А еще — зятем. С самого начала он был на ножах со своей напористой тещей, Лиллиан, которая перебралась из Ливерпуля поближе к дочери, в Ишер. Лиллиан постоянно обреталась в «Кенвуде» или моталась по антикварным лавкам и аукционным домам в поисках разнообразного хлама, который, по ее мнению, хорошо вписывался в интерьер. Ей много перепало от щедрот Джона — он не только купил ей дом, но и содержал саму Лиллиан, — однако же она считала, что Синтия прогадала. Джону было проще делать вид, будто Лиллиан вовсе не существует. Один из гостей вспоминал, как она «сидела на диване, уминая цукаты», а Джон «прошел мимо, не сказав ни слова».

Являлись и более призрачные фигуры. Однажды, когда Синтия была дома одна, в дверь постучались. На пороге стоял незнакомец, «плешивый коротышка с жидкими седыми волосами». Он представился отцом Джона, Фредом; его слова подтверждались первым же взглядом: «у этого немытого оборванца, настоящего бродяги, было лицо Джона».

Объяснив, что Джон вернется через пару часов, Синтия пригласила Фреда в дом, познакомила с внуком, Джулианом, и угостила чаем и горячим бутербродом с сыром.

Беседа шла ни шатко ни валко, пока не отыскалась общая тема: пятидесятидвухлетний Фред упомянул, что давно не был в парикмахерской, и Синтия предложила его подстричь.

По какой-то причине Джон не сказал Синтии, что несколько недель назад, впервые за семнадцать лет, встретился с отцом. Джону было шесть, когда Фред разругался с Джулией из-за опеки над сыном, устроился стюардом на корабль и на четыре года ушел в плавание, а вернувшись в Англию, разбил магазинную витрину, стащил манекен и пустился с ним в пляс. Его арестовали и посадили на полгода.

Из тюрьмы он написал Мими, сестре Джулии и тете Джона, с просьбой помочь ему вернуться в жизнь сына. Ответила Мими жестоко: «Ты превратил свою жизнь в совершенный бардак и навлек позор на семью. Если у тебя осталась хоть капля достоинства, уезжай в Новую Зеландию и забудь о прошлой жизни. Ты же не хочешь, чтобы сын узнал о твоем пребывании в тюрьме?»

К 1963 году Фред скитался по стране, зарабатывая на скудное существование мытьем посуды в гостиницах и ресторанчиках. Он и не надеялся вновь увидеть сына, но тут один из уборщиков в ишерской гостинице «Мур-Плейс» сказал ему, что фамилия лидера «Битлз» — Леннон и что выглядит он точь-в-точь как Фред.

Фред отправил Джону несколько писем, но те остались без ответа. Тогда он обратился к репортеру «Дейли скетч», и тот, почуяв горячий материал, начал переговоры с Брайаном Эпстайном о встрече пропавшего без вести отца и знаменитого сына. Наконец, 1 апреля 1964 года, они встретились в офисе NEMS на Монмут-стрит.

Джон с раздражением (назовем это так) спросил отца: «Ну, чего надо?» Фред ответил, что ему ничего не нужно. «Я сказал, что талант у него от меня, — заявил он «Дейли скетч» и с типичной для Леннонов бестактностью добавил: — Не сочтите за хвастовство, но двадцать пять лет назад я делал то же самое, что он сейчас, только намного лучше!» На корабле Фред развлекал коллег песнями из мюзиклов: гвоздем программы была «Little Pal» Эла Джолсона[495], которую Фред исполнял с надрывом, вычернив лицо сажей.

Минут через пятнадцать их разговор прервал Эпстайн — под предлогом того, что им назначено на Би-би-си. Встреча выдалась неловкой, но не катастрофической.

Вполне естественно, что Джон испытывал к отцу смешанные чувства; его постоянно бросало от любви к ненависти, а в промежутках он хандрил. Судя по всему, он понял, что по натуре похож на Фреда и, сложись жизнь иначе, последовал бы по отцовским стопам. «Я уже не ненавижу его, как раньше, — говорил он Хантеру Дэвису. — Может, не только его вина, что они расстались, — может, и Джулия была виновата… Если бы не «Битлз», я, наверное, кончил бы, как Фредди». В тот момент Дэвис не поверил, но потом признал, что в этом есть доля правды: «Трудно представить, как Джон ходит на службу, встраивается в офисную иерархию или хотя бы работает художником либо дизайнером — даже без учета того, что он так и не сдал экзаменов в Художественном колледже. Ему бы все это вскоре наскучило. И вполне возможно, он кончил бы жизнь бродягой».


Pratt/Keystone Features/Getty Images


У Фреда сложились неоднозначные отношения с Джоном, который ценил дерзкий, разгульный и бунтарский характер отца и, случалось, в порыве великодушия признавал, что Фред, выросший в приюте, стал жертвой обстоятельств. «Он, в общем-то, неплохой. Чудаковатый, вот как я», — говорил Джон Синтии; почти то же самое он повторил потом Питу Шоттону: «Приятный тип. Забавный такой, чудила — совсем как я».

Их дальнейшие отношения были неровными и взрывными, примирения переходили в ссоры, требующие новых примирений. Даже когда все шло гладко, Фред во что-нибудь да вляпывался. Как-то они разговаривали о музыке, и Джон спросил, какие из его песен нравятся Фреду. «Как по мне, у тебя все песни потрясающие, — ответил тот. — Но особенно мне нравится «Penny Lane»»[496].

Впрочем, Фред не ограничивался проявлением исключительно отцовских чувств. «Ну вот, пора снова искать работу. У Джона — тысячи, у меня — четыре шиллинга, — заявил он репортеру после их первой встречи. — Но я все равно самый счастливый человек на свете». Однако искушение нажиться на родстве оказалось непреодолимым. Сперва Фред продал историю своей жизни журналу «Титбитс» за 200 фунтов, а потом, в 1965 году, записал кошмарный сингл, не то пение, не то декламация, под названием «That’s My Life»[497]. «Я всю жизнь развлекал людей», — объяснял он прессе.

На песню он возлагал большие надежды, но продажи сингла провалились. Как и многие исполнители-неудачники, Фред нашел виноватого — Брайана Эпстайна. Возможно, в этом есть доля правды: в своей автобиографии Синтия вспоминает, как Джон, «разозленный наглой попыткой отца примазаться к его успеху… попросил Брайана сделать все возможное, чтобы такого не допустить. Не знаю, сделал ли что-то Брайан, но песня в чарты не попала». Фред вместе со своим новым менеджером заявился на порог «Кенвуда» в одиннадцать вечера, намереваясь потребовать объяснений, но Джон был не в настроении принимать гостей. «Иди нахер!» — выкрикнул он и захлопнул дверь.

Тем не менее они продолжали поддерживать отношения; Джон помогал Фреду материально, хоть и в скромных масштабах: купил ему двухкомнатную квартиру в Кью и установил содержание — 10 фунтов в неделю. Работая судомоем в толвортской гостинице «Тоби Джаг» в графстве Суррей, Фред обручился с некой Полин, студенткой, на тридцать пять лет моложе его. Он привез Полин в «Кенвуд» и попросил Джона с Синтией дать ей работу и жилье. В «Кенвуде» снова разыграли семейную мелодраму. «Полин прожила у нас несколько месяцев, и это был кошмар, — вспоминала Синтия. — Она постоянно плакала и ругалась с матерью из-за Альфа [Фреда]. Спала в мансарде, а мы только и слышали, как она орет в телефонную трубку и всхлипывает».

Полин Джона невзлюбила: «Я еще не встречала людей, которые бы так отвратительно вели себя за столом. Говорил он мало, просто жевал и буравил меня подозрительным взглядом, впрочем, как и все время, что я жила в «Кенвуде»». Однажды вечером Полин с Фредом отправились в ночной клуб в Кью и встретили там Синтию, одну, без Джона. По словам Полин, «Фредди, шокированный тем, что супруга Джона пошла в клуб без сопровождающих, прочитал ей целую лекцию о супружеских обязанностях […] Я страшно разозлилась на него, потому что он оскорбил Синтию». Вполне возможно, что Синтию оскорбило и кое-что еще, более неприглядное. Пит Шоттон вспоминал, что «терпение Джона лопнуло, когда Фредди попытался соблазнить невестку. Син так расстроилась, что Джон вышвырнул папашу из дому и больше никогда с ним не общался»[498].

Неудивительно, что, пока дома полыхали страсти, Джон искал прибежища в «Санни Хайтс», у подножья холма.

Загрузка...