One Two Three Four. «Битлз» в ритме времени

82

По сравнению с товарищами Джон был прямо-таки лорд Снути[481]. В Ливерпуле 1950-х Джордж и Пол считали, что он был из привилегированной семьи. В отличие от них, Джон жил в частном дуплексе, который носил не номер, а название, «Мендипс». Мало того, окна дома выходили на поле для гольфа. У Джона была не «тетушка», а «тетя», в доме жил не просто старый кошак, а сиамская кошка, один из родственников был дантистом в Эдинбурге, а другой работал на Би-би-си. Еще у него был дядя, преподаватель в школе «Ливерпульский институт», который вел у Пола чистописание и английский язык.

Пол потрясенно рассказывал: «У Джона была тетя, Гарриет. В нашем кругу и имен-то таких не слышали, и уж тем более чтобы женщин звали Гарри!.. И Мими… Очень изысканные имена, прямиком из двадцатых-тридцатых, из эпохи джаза. В общем, Гарриет и Мими. Я так и представлял их с сигаретами в длинных мундштуках. Прямо как в книжках Ричмал Кромптон про Вильяма… В этом мире Джон был весьма привлекательным персонажем». Даже сейчас, когда Пол рассказывает об относительно безбедном детстве Джона, в его словах ощущается намек: мол, так-то вот, своего рода снобство наизнанку. Столько лет минуло, а он как будто все еще оспаривает претензии Джона на бедность. «Джон жил по другую сторону поля для гольфа, во всех смыслах. Люди ведь не понимают, но он был из среднего класса. Райончик-то у них зажиточный… Джон как-то обмолвился, что у них в роду были владельцы Вултона. Владельцы целого поселка!» Еще дальше Пол идет в «Антологии «Битлз»»: «Для нас Джон был из высших слоев общества… А он, вот ведь смех, всех на хер посылал и сочинил «Working Class Hero». Хотя сам ни разу не из рабочего класса».

В одном из интервью, незадолго до гибели, Джон и сам признал, что никакой он не герой рабочего класса: «Я же был чистенький, аккуратный мальчик из пригорода, в классовой иерархии стоял на полступеньки выше Пола, Джорджа и Ринго. Они ютились в муниципальных домах, а у нас дом был собственный, и сад тоже собственный, а у них ничего такого. На их фоне я был неженкой. Ринго — тот настоящая городская шпана. Он и жил в самом паршивом районе… Я всегда был прилично одет, сыт, воспитан и рос представителем среднего класса, ясно вам?» В зрелые годы Джон стал полагать, что именно это происхождение из среднего, а не из рабочего класса позволило «Битлз» выделиться на общем фоне. В конце концов, Джордж, Пол и Джон учились в школах-гимназиях. «До той поры рок-н-ролл играли… сплошь черные и бедные: с сельского юга, из городских трущоб. А белые водили грузовики, как Элвис. Но «Битлз» были прилично образованными и грузовики не водили. Пол мог бы в универ пойти. Он всегда был примерным мальчиком. Сдал экзамены. И вышел бы из него какой-нибудь там, не знаю… доктор Маккартни. Я и сам бы мог так, если бы трудился. Просто я ни дня не работал».

Когда группа только-только прославилась, Пол и Джон стали выпячивать ливерпульский акцент; и когда Пол вернулся домой после первого появления на телевидении, его младший брат Майкл спросил: «Ты чего это так по телику говорил? Как Джордж, даже хуже». Ливерпульские сверстники дразнили Пола за то, что он стал чуточку выше по социальной лестнице, сдав экзамены начального уровня и поступив в школу-гимназию «Ливерпульский институт». «Из нашего района мало кто учился в школе-гимназии. Меня дразнили институтским пудингом, так и говорили: «Институтский пудинг хренов…»»

Ранняя слава не спасала от потоков снобизма. Когда «Битлз» отправились на короткие гастроли в Скандинавию в октябре 1963-го, лорд — хранитель печати, член парламента Эдвард Хит заявил, что их трудно понять, потому что они говорят «не на литературном английском»[482]. По возвращении домой битлов попросили прокомментировать это снисходительное замечание. Джон с преувеличенным аристократическим акцентом, четко выговаривая каждый слог, произнес: «Совершенно не понимаю, как Тедди мог такое сказать! Совершенно не понимаю, Тедди!» Затем он с улыбкой посмотрел в камеру и угрожающе добавил: «За Теда голосовать не буду».

Пол: Ого!

В.: Вы же не станете менять свою манеру из-за лорда-хранителя печати?

Джон (с нарочитым ливерпульским акцентом) : А, да не, че мы бум так дальше грить-то? Точняк, а?

Пол: Ага! Да!

Другому репортеру Пол сказал: «Готов спорить, половина его электората все равно не говорит на литературном английском». Позднее Хит, пытаясь загладить свою ошибку, непонятно почему, объявил «Битлз» «спасителями текстильной промышленности, особенно производства вельветовых тканей». Кто знает, возможно, вельвет представлялся ему пиком моды.

© Dennis Oulds/Central Press/Hulton Archieve/Getty Images

Полгода спустя битлы снимали фильм «A Hard Day’s Night». Американский режиссер Ричард Лестер, десять лет проживший в Англии, заинтересовался влиянием «Битлз» на классовую систему Великобритании. «Они первыми внушили британской молодежи уверенность, и рассерженные молодые люди с недовольными физиономиями исчезли без следа, — рассказывал он своему биографу. — «Битлз» послали классовые различия далеко и надолго, подняли их на смех и, по-моему, успешнее многих других продемонстрировали возможности равенства. В конце концов все стали считать, что «Битлз» единолично расправляются с британской классовой системой, не имея за спиной ни образования, ни приличного происхождения». При этом и он не удержался и уточнил: «Но разумеется, сами они принадлежали к среднему классу, хотя многие этого и не признавали».

В феврале 1965-го, когда на Багамах снимали «Help!», Элинор Брон вместе с битлами отправилась на званый ужин в Нассау, устроенный якобы в их честь.

Элинор сочла оскорбительным прием, оказанный битлам; к ним отнеслись снисходительно, но в то же время с явным презрением. «Багамский высший свет, по большей части люди среднего возраста, не скрывал ни своего скучающего любопытства, ни брезгливого отношения к этим «необразованным», «низкородным» юнцам (порождениям государства всеобщего благосостояния), добившимся успеха. Кто знает, какими путями все эти гости заполучили приглашения на скандальный ужин в честь обычных мальчишек, лишь бы только заворотить от них носы или — если удавалось подобраться поближе — оскорбить их лично презрительным замечанием, выпрашивая автографы для «обезумевших» внучек. А те, кому близко подобраться не удавалось, взирали на битлов издалека, из-под набрякших век, отмечая малейшие светские промахи, признаки неотесанности и бескультурья, чтобы потом поведать о них всем и вся, пожаловаться на разочарование и доложить о потрясении: куда катится мир!»

Такое же впечатление сложилось и у Виктора Спинетти. «Нас отвезли в особняк министра финансов. Гости, правительственные чиновники и их жены, потягивали напитки и бродили группой, старательно держась подальше от битлов. С высоты своего положения они взирали на парней и говорили, но не с ними, а о них. «Который из них Ринго?» — услышал я. «По-моему, вон тот, носатый», — лениво протянули в ответ. Все так и пялились на ребят. Потом одна дама отделилась от общей группы и подошла к Джорджу.

— Это у вас свои волосы? — спросила она и, не дожидаясь приглашения, подергала Джорджа за пряди. — И впрямь свои, — пораженно сказала она, обернувшись к остальным.

Гости рассматривали «Битлз», как призовых лошадей для поло, хотя, наверное, лошади были бы им куда интереснее».

За ужином каждую тарелку окружали шеренги золотых столовых приборов и бокалов. «Битлз», решив созорничать, разыграли отведенные им роли, то и дело спрашивая: «Ой, а это для чего?» Супруга губернатора с кислой миной обернулась к мужу и пробормотала: «Они не обучены застольному этикету».

Всепроникающая натура британской классовой системы была такова, что даже в лоне семьи тебя поджидали ловушки. Спустя сорок лет после смерти матери Пол признавался Барри Майлзу, что в детстве совершил неприглядный поступок, за который ему по-прежнему «очень неловко». Однажды он упрекнул мать за то, что она слишком уж «по-благородному» тянет гласную «а». «Я маму поддразнил, а она смутилась. Я до сих пор себе этого не простил. Гаденькая шуточка вышла. Вернуться бы сейчас назад и сказать: «Мам, да я же шучу»».

Как известно, тетя Джона, Мими, смотрела свысока на Джорджа из-за его «простонародного ливерпульского акцента». «Тебя так и тянет ко всяком сброду, да, Джон?» — говорила она. Когда Ринго в 1962-м примкнул к группе, то сменил Джорджа на нижней ступени негласной иерархии. Ринго жил в беднейшей части Ливерпуля, в доме с удобствами во дворе, а вдобавок рос без отца, который бросил семью, когда сыну было всего три года. «Я был из рабочей семьи, а в Ливерпуле тот, кто оставался без отца, внезапно опускался на самое дно».

Вместе со славой к битлам пришел и статус. Они примкнули к классу знаменитостей, традиционно соблюдавшему эдакий пакт о ненападении с высшими слоями общества. На пике успеха Джордж с гордостью рассказывал, чему научился у своей жены, Патти Бойд, окончившей частную школу. «С появлением денег вкус развивается сам собой, — говорил он в 1966-м Морин Клив. — Патти привила мне вкус много к чему. Вкус меняется даже в еде: с яичницы, консервированной фасоли и стейка переключаешься на авокадо. Вот уж не думал, что мне понравятся авокадо. Раньше я смотрел, как их едят, и думал: да ну, воск, бутафорские груши в вазе».

По пути на вершину социальной лестницы битлы невольно набирались знаний. Вспоминая свой брак с Джорджем, Патти говорила, что в его семье «ножи держали, как авторучки, а под «ужином» подразумевали холодную ветчину или свиной пирог, половинки помидоров, маринованную свеклу, дешевый майонез и белый хлеб фабричной нарезки. Ужинали в шесть вечера, а позднее пили чай с печеньем».

Некоторые утверждали, что «Битлз» положили начало разрушению классовой системы. В своем романе «Дитя слова» (1975) Айрис Мердок[483], страстная поклонница «Битлз», описывает, как рассказчик слушает разговор четырех молодых людей из разных слоев общества, собравшихся за одним столом, и размышляет: «Только в данном случае классовых различий не существовало. «Битлз», совсем как Эмпедокл[484], перевернули все понятия».

«Битлз» появились уже после того, как ряд пьес, романов и рассказов — «Оглянись во гневе» (1956), «Путь наверх» (1957), «В субботу вечером, в воскресенье утром» (1958), «Одиночество бегуна на длинные дистанции» (1959)[485] — привлек внимание к английской рабочей молодежи. Эти произведения повествовали о судьбах молодых людей, застрявших на нижней ступени беспощадной иерархической лестницы или вынужденных приспосабливаться ради восхождения по ней. В «A Hard Day’s Night» и «Help!» «Битлз» сбрасывают все эти оковы и создают собственный мир; они жизнерадостны и уверены в себе, отметают любые традиции.

В обоих фильмах битлы ломают стереотипы о парнях из рабочего класса. В одной из сцен фильма «Help!» их «роллс-ройс» въезжает в типичный рабочий район. Две старушки, которых играют Дэнди Николс и Гретхен Франклин[486], машут им рукой с противоположной стороны улицы:

— Милые мальчики и совсем не зазнаются. Слава ни чуточки не вскружила им головы.

— Они ни капельки не изменились, такие же, какими были.

Битлы входят каждый в свою дверь. Камера следует за ними, но попадаем мы не в четыре небольших дома, а в огромный роскошный особняк, обставленный по последней моде 60-х: библиотека с раздвижными полками, устланные коврами полы, кожаные диваны, стильное освещение и даже огромный музыкальный автомат «Вурлитцер». Эта забавная шутка ненавязчиво опровергает мнение о том, что главное — не дать успеху изменить тебя. Битлы — за то, чтобы наслаждаться жизнью, заниматься любимым делом, и не важно, откуда ты родом. В отличие от Джимми Портера и Джо Лэмптона[487], они не озлоблены и не забиты. Они свободны.