Твоя реальность — тебе решать

Глава 10. Великая сила слова.

Я не умею выражать сильных чувств,

хотя могу сильно выражаться.

Фаина Георгиевна Раневская

Так вчетвером и ворвались в квартиру Никиты. Тим сбросил свою ношу у дверей, скинул туфли и сразу прошел куда-то вглубь коридора. Вероника хотела разуться, но, глянув на руки, даже испугалась, осознав, что сама не сможет развязать шнурки на кроссовках, и замерла. Артём, шедший сзади, аккуратно спустил на пол рюкзаки ребят и посмотрел на растерянную девочку. Он еще устроит Ежу! Вот только как объяснить, что это не было заговором, а личная инициатива этого придурка, вожак не знал.

— Тим, там на второй полке четыре пачки замороженной фасоли! — крикнул Ник, склонившись к обуви Ники.

Она попыталась протестовать, но промолчала. Сама в этой ситуации она сделать ничего не могла.

— Сейчас налево, поняла? Проходи, садись! — командовал Ник.

Девочка кивнула и уже шагнула в указанном направлении, как ее за локоть остановил Артём. Она глянула на него.

— Ника, ты извини… я… Ёж еще получит… — проговорил он.

— Арт! — начиная закипать, позвал Ник.

— Ника! Что встала? Бегом на кухню, а то завтра будут с ложки кормить! — приказал Тим. Девочка повиновалась и проскочила мимо него на кухню. — Арт, со своими дебилами разбирайся сам, вот только если бы играли честно, мы бы победили!

— Знаю! Хочешь условия поставить?

Уваров усмехнулся:

— А что? Самое время для условий. Этот с травмой — играть не может, этой сейчас точно не до баскетбола, а Данька живет в спортзале. Мне кажется, ему уже снятся мячи, корзины, — однозначно его уже тошнит от этого. Остаюсь я. Один. Ну… думаю, я найду время, когда на площадке не будет никого, чтоб покидать мяч.

Рыжов молчал, а потом взялся за ручку двери.

— Ладно, я пошел.

— Ладно, давай. И это… спасибо за помощь, — сказал уже миролюбиво Никита.

Артём не ответил, лишь кивнул и ушел.

Вероника сидела за столом. Ее ладони были обложены пакетами мороженых полуфабрикатов, как сосиска тестом в хот-доге. Девочка не обратила внимания, пакеты чего лежали под ладонями, а вот сверху на левой лежал «Рис по-гавайски», а на правой — «Мексиканская смесь». Ужасно хотелось пить, но попросить мальчишек напоить ее было стыдно. А Ник будто прочитал мысли: налил стакан воды, воткнул трубочку, поставил перед девочкой. Она поблагодарила и припала к ней.

— Ну как? Легче? — спросил Тим, усаживаясь напротив нее.

— Я… еще не поняла, — призналась девочка и подняла глаза на парней.

Ник кипел, как спящий вулкан: извержения пока не видать, а скулы белые от злости. И Вероника понимала, что этот вулкан еще взорвется.

— А вы с ними враждуете? — осторожно спросила она.

— Уроды… — пробормотал Ник.

— Фи… ну что за слова! — брезгливо скривился Тим. — И потом они не все уроды.

— Ну хорошо, придурки! — согласился друг.

— Это уже ближе к телу, но опять-таки не все…

— Слышь, а ты сам-то на чьей стороне?

— На своей. А вот их компании охарактеризовал бы кружком по интересам. Ну а что? Арта с ними я вижу, лишь когда они в баскетбол играют. Этот иглошёрстный к ним присоединился недавно. Одно знаю точно, Арт так дело не оставит. Его можно обвинить в чем угодно, только не в бесчестии.

— Бесчестии… — пренебрежительно фыркнул Никита.

— Именно так, Ник! Именно так! Иначе против нас вышли бы Зайцев и эта горилла лопоухая, не помню, как зовут. А он вышел сам, потому что знал, что мы с ним равны, а ёжика этого поставил, потому что не понимал силы вот этой рыжей девчонки.

— Да…

— Да, Ник, да! И ты сам видел, что он осторожничал. Вот согласись, будь это Данька или ты сам, он бы играл, как обычно. Именно поэтому ты дергался на трибунах.

— С чего…

— С того, что я тебя фигову тучу лет знаю.

— А сколько вы знаете друг друга? — вмешалась в спор Ника.

— О, сударыня…

— Сколько себя помню, эта рожа вечно маячила перед глазами, — ответил Ник.

Тимофей, которого так нагло и некрасиво перебили, смерил друга брезгливым взглядом и вздохнул.

— Что за лексика: «рожа», «маячила»? — проговорил он удрученно.

— Как раз…

— Как раз, чтобы показать всё твое бескультурье, — перебил Тимофей и вновь посмотрел на Веронику. — Мы всю жизнь были вместе. С самого рождения. Родились мы правда не в один день…

— Я старше! — тут же вставил Никита.

— Ой. Простите великодушно, вот только мы живем не в Азии, чтобы считать разницу в три месяца чем-то значимым. Наши мамы познакомились, гуляя с колясками, ну и всё. С того момента я вынужден был взять на себя роль блюстителя за его…

— Врать — не мешки ворочать!

Тимофей сложил руки на столе, потом перевел серьезный взгляд на друга, но тот будто не понял, что на него смотрят серьезно и назидательно.

— Ника, ты его не слушай. Его не переболтать! Язык подвешен за что надо и куда надо, — пояснил Егоров и сел рядом с ней, потрогал пакеты на ладонях девочки.

— Сударь, а где в моих словах лжа? — спросил Тимофей.

— Лжа? Это что за слово такое? Или ты букву в слове «лажа» пропустил?

Уваров закатил глаза.

— О времена! О нравы! — выдохнул он.

Никита переставил стул ближе к Вероникиному, сел удобнее и шепнул ей на ухо:

— Всё! Сейчас начнется! Спектакль «Доколе…». Моё любимое! Приготовься.

Тимофей будто не замечал этой усмешки, иронии. Выглядел совершенно серьезным, а взгляд смотрел на друга с недоумением.

— Лжа, к вашему сведению, мой необразованный друг, — это ложь. Не более того. А ваша «лажа»… фи. Сие слово только позорит русский язык. Вот вы давеча обзывали отроков из первой школы придурками, а что же есть придурь? Придурь, господин хороший, не что иное, как умственная ограниченность. А там, я скажу вам, были не только, как вы выразились «придурки», но и вполне образованные… мм.. молодые господа. С одним из них мне даже довелось тягаться…

— На дуэли! — ляпнул Ник, Вероника, не удержавшись, хихикнула.

Тим вздохнул и снисходительно пояснил:

— Да будет вам известно, что на дуэли стреляются, а тягались мы с этим отроком в знании точных наук, то бишь физики. И он, скажу я вам, преуспел.

— То есть натянул тебя?

Тим сделал вид, что не расслышал издёвку.

— А по поводу уродства их… так в таком случае и вы, простите, рылом не вышли…

— Рылом?

— Угу. Рылом.

— И куда же я, с вашего позволения, должен был этим самым рылом выйти?

— Ну…

И тут Вероника не выдержала и захохотала в голос. Парни посмотрели на нее, а она смеялась, откидывая голову назад и не могла остановиться. Тим под столом протянул руку Нику, и тот незаметно хлопнул по ней ладонью: им получилось отвлечь девочку от ее боли.

— Мне вот любопытно, сударь, откуда всё это? — спросила она, просмеявшись.

Тим сложил руки на груди, вскинул подбородок и с гордостью провозгласил:

— Моя матушка — учитель русского языка и литературы.

— И что? — не поняла Ника.

— И всё! Этим сказано всё!

— Кстати, я заметила, что ты не материшься. Совсем, — вдруг сказала девочка.

— А зачем? Когда говорят «великий и могучий», подразумевают не матерную лексику, а возможность послать и оскорбить культурными словами, но так, что подумаешь: «Лучше бы уж отматюкали».

— В смысле? — спросила Ника.

— О! это моя любимая история. Я с удовольствием вам ее поведаю.

И Тим рассказал.

Его родной отец был пожарным. Когда мальчику было два года, он погиб: не успел выбраться из горящего дома. Мама переживала долго. Но потом в ее жизни появился Алексей Фролов, обычный сотрудник банка (оформляла кредит, так познакомились), и она вышла замуж во второй раз. Сколько времени Алексею пришлось ухаживать за ней, история умалчивает. Тимке шел седьмой год. Он еще не ходил в школу и готовился уехать с мамой в пионерский лагерь, расположенный где-то на побережье Черного моря. Мама ехала на два сезона вожатой, сына брала с собой. Чемоданы почти собрали, и тут на последней тренировке Тимка падает. Результат — трещина в большой берцовой кости. Путевка в лагерь накрылась медным тазом. Но маме пришлось ехать. Уж как там обстояло дело с вожатыми и воспитателями неизвестно, но Елена Николаевна улетела на юг, обещаясь вернутся после смены. Тимка остался с отчимом дядей Лёшей, который оформил больничный. А дядя Лёша, дабы обеспечить досуг сыну любимой женщины купил приставку с видеоиграми…

— И вот представь, квартира, в ней два мужика, никакого присмотра, никаких правил плюс приставка по принципу «сколько хочешь», — говорил Тимка.

— Круто, наверно, провели время? — спрашивала Ника.

— Круто — это не то слово! Это было так здорово! Во-первых, мы подружились. Во-вторых, мы понимали друг друга с полуслова. Правда, мы оба не знали, что наш отпуск так быстро закончится…

— То есть?

— А то и есть! Сидим мы с батей, рубимся. В квартире срач… как в том мультике «Приходил Сережка, мы поиграли немножко». И тут вырубается телик. А мы там почти завоевали, почти дошли и всё такое… Ну батя подрывается глянуть, что там и… как подорвался, так и сел обратно. Думаешь, электричество вырубилось? Неа. Мама выдернула шнур из розетки, потому что до нас докричаться не смогла. И стоит со шнуром в руках, а в глазах ад… В тот день я поверил в смысл фразы «Вся жизнь перед глазами промелькнула»…

Вероника хохотала, Никита, слышавший этот рассказ дцатый раз, тоже смеялся.

— Думаешь, это всё? Это было только начало начала. Чтоб ты знала, моя мама не матерится. От слова совсем. И она не материлась, но ругалась так, что у меня сердце в груди замирало от ужаса. Но что я? Я был ребенком, которому не было семи лет, бедный дядя Лёша… Ему досталось, как медному котелку. Она говорила адски спокойно, но каждое слово, как приговор к расстрелу без права на амнистию. Это было что-то!

— А чего она вернулась так рано?

— А у нее давление стало прыгать на юге из-за беременности, — ответил Тим.

— Ничего себе! А что ж она поехала?

— Когда уезжала, еще ничего не знала. Так что в тот миг мы, наивные, думали, что она всё ж таки пожалела нас, а она пожалела Дашку, которая уже была у нее под сердцем.

— А чем закончилось-то?

— Все живы, как видишь! Квартиру драил батя, ибо я ходить не мог. Меня выселили из зала в свою комнату и нагрузили книгами. А мама рубилась в приставку, пока опять давление не прыгнуло.

Вероника засмеялась.

— Здорово так. Зато живете дружно, — сказала она.

— Это точно. Черт, времени-то уже сколько! Всё! Я погнал, мне скоро на тренировку. Бывайте, — с этими словами Тим подскочил и поспешил в прихожую.

— Пока, — сказала Ника вслед.

А Тимофей в прихожей склонился к Нику и быстро шепнул:

— Еще минут десять, потом в тепло, потом массаж. Возьми масло оливковое, им тоже можно, — напутствовал он друга, обуваясь.

— Я помню. Тим, это не мне, а тебе в прошлом году пальцы так же отбили, и я тебе делал массаж. Помнишь?

— Уж лучше забыть, — пробормотал друг и усмехнулся. — Всё, я погнал. Ника, пока!

— Пока!

Через сорок минут Никита с Никой уже спешили в музыкальную школу. Вероника могла бы сходить и одна, но Ник, которому не нужно было идти на тренировку, настоял на своем присутствии, и девочка вынуждена была сдаться. Но в здание школы его не пустили, и он маялся у крыльца, ожидая Нику. Из распахнутых окон летели звуки флейты, фортепиано, гитары, саксофона, скрипки и других инструментов. Каждый из них по отдельности звучал великолепно, но, смешиваясь в школьном дворе, они превращались в какофонию, которая била по ушам. Но Ник ее почти не слышал. Перед его глазами до сих пор было лицо Вероники, когда она поймала тот злополучный мяч.

«Прибить его мало!»— подумал со злостью Никита.

Он сам растирал тонкие длинные пальчики, не глядя в перекошенное от боли лицо девочки. Лишь раз глянул и больше глаз не поднимал, потому что чувствовал себя виноватым, потому что хотел отомстить за боль девочки, которая нравилась. И то, что она нравилась, он прекрасно понимал.