Твоя реальность — тебе решать

Глава 74. Твоя реальность — тебе решать.

Всё зависит от нас самих!

Всё зависит от нас самих!

Ничего в мире нет такого,

что неподвластно было б нам!

(«Всё зависит от нас самих»

песня Ёлки).

— Амалия Станиславовна, вы уверены? Ровно в три? Но ведь…, — в который раз спрашивала Ника педагога.

Та уже злилась:

— Вероника, я не понимаю, у тебя какое-то дело?

— Дело в том…

— Есть что-то более важное, чем выпускной концерт? Ты шутишь?

— Понимаете…

— Нет. Не понимаю. Это твой последний концерт в музыкальной школе. Больше ты никогда не поднимешься на эту сцену, больше не будешь ученицей нашей школы! Это всё останется в «сегодня»! Понимаешь?

И Ника замолчала и попрощалась с педагогом. Конечно, она всё это знала. Конечно же, понимала! Но… и матч… он тоже только сегодня и, как на грех, в три часа дня!

Ужас был в другом: еще и десяти не было, как позвонил Ванька Стрельцов и сказал, что играть не сможет. Сейчас он больше напоминал кузнечика: обе ноги после неудачного кульбита не разгибались в коленках, которые к тому же смотрели в разные стороны. Ника чуть не расплакалась. Она ходила по комнате и нервно грызла костяшки пальцев. Несколько раз она набирала Ника, но позвонить так и не решалась. А время тикало, оно скользило расплавленной звездой по небосклону, а выхода всё не было.

И тут в прихожей загремели ключи, девочка метнулась за фортепиано: если мама опять увидит ее «праздность», начнет пилить, а нервы и так на пределе. Но в щели приоткрытой двери вдруг показался Егор.

— Тренируешься? — спросил он, улыбаясь.

Вероника кивнула, а брат вошел в комнату, подошел, поцеловал в золотистую макушку.

— А мама где? — спросил он.

— В салоне.

— А! Ну да! А во сколько у тебя концерт?

— В три, — обреченно ответила сестренка.

— Слушай, Ёжик, ты же не обидишься, если я не приду к тебе на концерт. Честно говоря, я о нем забыл. Я сюда по делу приехал.

— По какому? — равнодушно спросила Ника.

— На матч по баскетболу между нами и «первашами». Может, слышала?

В это же мгновение Ника вытаращила на брата глаза.

— А ты…

— А я был инициатором первой игры. Видела кубок? Моя работа. Ну, не совсем моя, мы там толпой трудились…

— Ты? Первая игра?

— Ну да. Тогда мы надрали «первашам» зад. А на следующий год они нам, но я там уже с травмой был… А потом в этом матче и Серега бился.

— Егор…

— Ты чего так смотришь?

— Егор, а ты… как старший… как первый не можешь перенести игру на полчаса позже?

— В смысле?

И Ника, давясь словами, быстро рассказала брату о случившемся. Она рассчитывала, что как только закончит свой рассказ, брат сразу же всё уладит. Ника ошиблась. Чем больше она говорила, тем мрачнее смотрел Егор. Он даже руки скрестил на груди, расставив ноги на ширине плеч — верный признак недовольства — и смотрел на сестру жгучими почти черными глазами.

— Понимаешь, а Ванька колени разбил, а я не могу.

— И почему ты это говоришь мне?

— А кому?

— Тут даже не важно кому, а важно когда. До матча чуть больше трех часов, и что? Ты хочешь, чтобы я позвонил сейчас парням, сказал, что моя школа не может выставить игроков, потому что у моей сестренки концерт, который она не может пропустить?

— Ну ты же знаешь, я и, правда, не могу пропустить! — крикнула Ника. — Или мне его пропустить?

— Не повышай на меня голос! Сейчас свою ответственность ты хочешь переложить на чужие плечи! Не получится! Если ты еще два дня назад поняла, что не можешь присутствовать на матче…

— Я думала, что смогу убедить!

— Убедила? Нет? И что теперь?

— Это каких-то полчаса, а не день! — всё больше раздражаясь, вскрикнула Ника.

— Так было бы, если бы это было оговорено вчера! Понимаешь? Вчера вы бы предупредили нас, что матч перенесли на полчаса. Это каких-то тридцать минут, это действительно немного, но! Ты хочешь, чтобы я сейчас обзванивал всех, кто в этом матче заинтересован, всем, кто собирался прийти и придет к трём!

— Егор!

— Паша приезжает без пяти три, и уезжает в четыре, потому что в половине седьмого у него самолет. Это не просто игра! Это игра… для мамы, для многих… Но не для нас. Не для тех, кто ждет ее!

— Да я даже не слышала о ней до этого!

— То есть опять я виноват? Ты в конце мая всегда занята, а я за тринадцать лет ни одной игры не пропустил. И не только я. Там будут Алик, Андрюха, Кирилл, Вадька, Олежек… да всех и не перечислишь. И это только с нашей стороны, а ведь еще будут «перваши», «четвёрка». «Тройке» ни разу не удалось пробиться в финал, но остальные… И сегодня тринадцатая игра. В прошлом году «вторая» сравняла счет, а в этом должна обойти «первую». Если игра вообще состоится…

И Ника расплакалась. Егор вздохнул, пару раз хлопнул по плечу и вышел.

А девочка плакала и потому не слышала, как он позвонил Нику и предупредил о том, что сестренка играть не сможет. Ник вздохнул и, глянув на повесившего нос Тимку, обещал что-нибудь придумать.

А шевелить мозгами приходилось капитально: на утренней тренировке Иваныч запретил ему и Тимке участвовать в этом товарищеском матче под страхом исключения из списка участников соревнований… Вот так.

***

— Нет, Васька фигово играет, — бормотал Тим, вычеркивая из длинного списка очередное имя.

— Ну да, а Филиппов хорошо? — буркнул Ник, швырнув на стол ручку.

— Давай Дэна позовем.

— С его-то ростом? От «первашей» в основном составе будут Арт, Кирилл и Зайцев. Дэн — отличный пацан, но баскетбол не его конек. Хрен с ним, что он мне до плеча, но он и не фанат игры. Если просто поучаствовать, так уж лучше техническое.

— Ни фига не лучше! Может, Сэма?

Тимка поднял насмешливые глаза на друга, парни одинаково тряхнули головами и хором выпалили:

— Да ни в жизнь!

Стрелка, как пунктуальная мышь, скреблась под стеклом будильника — шкряб, шкряб, шкряб. Тимка, как маятник, поворачивался в кресле вправо-влево. Ник постукивал карандашом по столу. Ластик, ввернутый на конце карандаша, приглушал звук. Взгляд скользил по комнате, споткнулся о кубок, который едва не прилетел на голову Нике. Егоров поднялся и снял большую под золото чашу, поставил на стол.

— Ты чего? — удивился Тимка, но Ник не ответил, а просто перевернул кубок, высыпав содержимое на стол. Уваров поднял одну медаль, улыбнулся, показал другу. — Ты помнишь ее? Блин, а сколько нам было?

— Восемь?

— О! Тут год стоит. Две тысячи пятнадцатый. Значит… по одиннадцать. Я твой рекорд побил на следующий год.

— Угу. А эту помнишь?

— Не, у меня такой нет.

— Точно. Это уже после того случая с Еленой Николаевной.

— Ну да. Мне тогда не до спорта было. О! А у меня такая с циферкой один! И такая тоже!

— Да ты мухлевал!

— Да ты еще скажи, что на допинге!

— Конечно, «растишку» проглотил и вперед! Чем не допинг?

— Чья б корова мычала… Сам на одной «растишке» сидел! Ты на два сантиметра меня выше.

— А ты в другой раз на носочки привстань, — стебался Никита.

— Уж лучше ты присядь, — не оставался в долгу Тимка.

В кубке были не медали. Там была вся спортивная жизнь до сегодняшнего дня. Медали победителя и призера. И за металлическими кружками не виделся тот труд, который предшествовал награде. Сейчас за ними и не разглядеть растяжений, ушибов, синих голеней из-за бесконечного падения планки, так страшно бьющей раз за разом по одному и тому же месту. И уже подзабыты злость, азарт, терпение и тот труд, которые воспитывают из обычного ребенка спортсмена. И послезавтра ждут очередные злость, азарт, терпение… Очередное доказательство, что ты можешь. Что ты достоин! Что трудился ты не напрасно! И первое место только одно. Только один станет первым. Самый лучший!

— Тимыч, а ты не помнишь дословно, что Иваныч сказал?

Уваров хмыкнул, чувствуя, куда клонит друг. Улыбнулся и ответил:

— Дословно этот деспот и узурпатор сказал: «Я в курсе, что у вас сегодня матч. Если вы, идиоты, только сунетесь вот на эту площадку, считайте, съездили на чемпионат!»

— Тимыч, ты понимаешь? Мы были на школьном стадионе…

— И тыкал он своим корявеньким пальцем в баскетбольную клетку на стадионе…

— А значит…

— А значит мы не нарушаем его слово.

— Туда-то мы не пойдем. Игра будет в скейтпарке.

— То есть…

— То есть пора звонить Дэну. У тебя есть его номер?

— Никитос, вот всё-таки ты тормоз! Он и у тебя есть. В общем чате, блин!

— Тогда звоним.

— А во сколько мы должны быть на месте?

— В два сорок пять проверка команд.

— Значит, мы там будем.

И парни самодовольно улыбнулись. Они дозвонились до Дэна, и тот с радостью согласился, хотя и предупредил, что играет весьма средне. Ник и Тим всё брали на себя. Им позарез нужен был третий игрок. Без него никак. Денис сказал, что сейчас в Ульяновке у тетки и приедет в город к двум часам.

И сейчас, улыбаясь, парни не знали, что друг не приедет ни к двум, ни к двум тридцати…

***

У Леры было паршивое настроение. Мама всё утро не отвечала на звонки. Лишь в ватсапе написала, что приедет вечером и всё. Уваров не звонил, не писал, словно в воду канул. Лера несколько раз заходила на его аккаунт в ВК. Он был то онлайн, то оффлайн, но и там молчал. Стрелки часов почти подобрались к двум, когда позвонила Ника и убитым голосом рассказала о Ваньке, и о том, как сильно подвела парней. Она еще что-то говорила, но Лера смотрела на часы. Тимка попросил ее прийти. Попросил прийти и поболеть за гимназию, за команду, за него самого. И девочка искала причину, почему она не придет в скейтпарк. Но причины — нормальной причины, а не просто «не пойду, потому что он дурак» — не находила.

— Лер, ну это же наши мальчишки, — вдруг прорвался плачущий голос Вероники.

Соколова вздохнула:

— Ладно, не реви. Схожу.

И Вероника положила трубку. Поднялась, подошла к шкафу, открыла и вздохнула.

— Да, и в чем я пойду, чтоб поддержать?

Хлопнула входная дверь.

— Бабуль! — крикнула Лера.

— Нет, малыш, это я! — весело ответила мама и появилась на пороге, и Лера усмехнулась:

— А ты отлично выглядишь для пьющей всю ночь!

Мама улыбнулась и встала спиной к стене. Она прижимала к груди огромный букет нежно-розовых роз и улыбалась, но улыбалась так таинственно, так загадочно, что девочка даже оторвалась от лицезрения содержания собственного гардероба.

— А я не пила, — ответила мама.

— И цветы вряд ли Яна подарила.

— Вряд ли, — повторила мама и зарделась, как школьница, уткнувшись носом в цветы.

— О! видимо, всё серьезно.

— Да. А ты чем занята? У меня к тебе дело…

— А я пытаюсь решить в чем идти, чтоб поддержать команду нашей гимназии в матче против «первой».

— А когда он?

— В три.

— Ну, может вот эту юбочку и вот эту кофточку?

— Не хочу сверкать голым пупом.

— Ну да. Зачем отвлекать игроков?

— Ма!

— Может, тогда вот это?

Они долго препирались, пока не сошлись на джинсовом сарафане и белой футболке. Лера переодевалась, но мама почему-то не уходила из комнаты.

— Ты что-то хотела?

Мама кивнула и протянула флэшку.

— Я хочу, чтоб ты ее посмотрела.

— Сейчас?

— Ну, время еще есть. Там видео на четыре минуты.

— Может, вечером?

— Лера, я прошу тебя. Пожалуйста.

Девочка, тяжело вздохнув, села за ноутбук. Сейчас смотреть совсем ничего не хотелось, но мама так редко о чем-то просила. Почти никогда. Да и четыре минуты погоды не сделают. Хоть эти минуты не думать об Уварове.

Видео открылось. На экране появилось фото мамы со смешным маленьким животом. Это дедушка ее сфотографировал, когда она чай разливала. Глаза удивленные, улыбка прячется в уголках губ, а левая ладошка лежит на шарике под грудью. А затем под фото проявилась надпись: «Такой я твою маму не видел. И не разу не прикоснулся к тебе…». И сердце отчего-то замерло в груди…

***

Мать почти довела до бешенства. Нервы чувствовались сейчас струнами — только тронь, а тут она «это платье», «эти туфли», «эта прическа»… Кристина пришла, и Ника попросила ее просто заплести одну широкую косу. Мать пыталась настоять на какой-то прическе, но Ника прикинулась глухой, лишь буркнула, что локоны с такой-то длиной завесят всю клавиатуру.

Потом дошел черед до платья. Нет, оно было очень красивое — белое жаккардовое, отрезное по талии, до колена, и очень выигрышно смотрелось на фоне темного занавеса. Но Нике с ростом 175 сантиметров оно даже не доходило до колен. Куда-то в нем сходить можно было, но не сидеть за фортепиано. Кроме того, из-за специфики ткани оно слишком стесняло движение рук. Но мама тут же предложила надеть белый кружевной подъюбник, и вот тогда Ника не выдержала.

— Мама, это мой концерт. Я хочу решать сама! Ну что-то же я могу решить? Или я ничего не могу решить в своей собственной жизни?

В итоге она влезла в гардероб и извлекла белоснежный топ с короткими рукавами и округлым вырезом горловины, проймы которого декорированы широкими рюшами. А к нему в пару выбрала пепельную юбку-миди из тафты. Под бдительным оком обиженной и насупившейся мамы девочка переоделась.

— Ну туфли-то хоть оставишь? Или протест — везде протест? — проговорила она недовольным голосом.

— Я не надену каблук. Никакой. Я пойду в слипах. Они сюда идеально подойдут.

— Ну, конечно, не я же их предложила!

— Мама! Я прошу тебя! Перестань! Дай мне нормально собраться. Дай настроиться! Я без тебя уже взведена до предела!

Мать хотела было открыть рот, но передумала и просто вышла из комнаты. Ника подошла и закрыла плотно дверь, прижалась к ней лбом. Сердце клокотало где-то в горле, руки тряслись так, что, будь у Ники стакан с водой, вода расплескалась бы. Вероника задышала глубже, спокойнее, усмиряя собственный пульс, утешая собственное сердце.

Телефон вжикнул. Ник написал, что нашел человека, пожелал удачи и успеха. Ника лишь вздохнула, глянула на фортепиано. Играть сегодня почему-то не хотелось…

Она подошла и отложила сумку, приготовленную мамой, взяла свой школьный рюкзак, вытряхнула все из него прямо на кровать, дернула замок, сунула телефон и вышла из комнаты. Глазами она столкнулась с Егором, тот улыбнулся и что-то сказал, но что именно Ника не поняла, словно не расслышала. Мать уже при полном параде стояла в дверях, окинула взглядом дочь, закатила глаза и вышла из квартиры. Ника следом за ней.

Слава Богу, мать не стала ничего говорить до самой музыкальной школы. Просто шла молча, чуть впереди, иногда глядела на Нику, как на маленькую девочку, которая может потеряться по дороге. А в школе не протолкнуться: родители, педагоги, бабушки, дедушки, ученики. Ника сразу прошла к актовый зал. Еще раз посмотрела на свою фамилию и время, указанное напротив нее, вздохнула. На часах 14:20. Можно спокойно пройти за кулисы и подождать там в тишине, хотя… какая уж там тишина. Но зато мать не пилит. И на том хорошо. Девочка пробралась в уголок и села на лавочку, прижав к груди рюкзак и вдруг вскинулась. Рюкзак лучше было бы оставить у мамы, но возвращаться не хотелось. Ничего она и так посидит с ним. Она закрыла глаза и отрешилась ото всего.

Рядом кто-то говорит: голос потоньше спрашивает, а бас отвечает.

— Так и что?

— Да ничего. Если «вторая» будет в неполном составе, нам засчитают победу автоматом.

— Пулеметом, блин. Не, автоматом не надо… Нужно надрать гимнастов этих…

— Каких гимнастов?

— Ну… гимназия же…

— Ну ты тупень! Гимназистов!

— А похрен!

Нику словно выдернуло из сна. Она распахнула глаза, пошла на голоса, дернула за кулису. Мальчишки в черных классических концертных костюмах вздрогнули и уставились на нее.

— Какое поражение? Это вы о матче? Баскетбол? — спросила она, за гулом сердца едва слыша собственный голос.

— Ну, типа, да, — ответил тот, что был поменьше ростом.

— А если без типа! — рявкнула она.

— Да. А чё?

— Ни чё, — ответила на автомате Ника.

Вот и всё. Она, дурында такая, протянула с предупреждением, Ванька не может, второй не приехал, и что? Что теперь? Техническое? Из-за нее? В прошлом году ребята едва вырвали победу у «первашей» и сравняли счет, а сейчас… сейчас им засчитают проигрыш, и труды всех прежних команд насмарку. Вероника бросилась обратно по закулисью, но только она выскочила в зал, как встретилась глазами с мамой. Та улыбнулась и кивнула, верно, решив, что ребенок ждет от нее поддержки, и Ника шагнула назад. Глянула на часы. 14:35. Господи, и что делать?

«Позвонить Нику. Позвонить, узнать. Позвонить!»— вдруг осенило ее, и девочка, не помня, куда именно положила телефон, дернула молнию на большом кармане. Телефона в нем не оказалось. Зато лежали бриджи с завернутыми в них носками. Учебники Ника вытряхнула, но другие карманы не проверила, не успела. Улыбка тронула бледные губы.

Вероника шагнула к парням. Те смотрели на нее и помалкивали.

— А вы… не знаете, можно ли отсюда улизнуть, чтоб не заметили? — спросила она.

И тот, что был покрупнее улыбнулся.

***

Тимка и Ник сидели на лавочке вместе, плечом к плечу. И смотрели на часы по очереди. Дэн застрял в пробке. На Московском шоссе между Ульяновкой и Тосно произошла авария — движение встало. Дэн чертыхался и клял себя, что не сел на электричку, но именно в это время между электричками был существенный перерыв, да и на автобусе ехать всего минут пятнадцать. Разве парнишка мог подумать, что случится такое? Он обзвонил всех знакомых, но никто не мог. Оставался Сэм. И Дэн набрал ему. Семен мог сейчас подойти, но… а дальше был гундёж по поводу последней стычки и прочего. Денис едва не послал одноклассника по самому известному адресу, но терпел, потому как чувствовал ответственность не столько за себя, сколько за всю школу в целом. Потом он позвонил Нику. Тот смиренно выслушал.

— Сэм уже идет, — буркнул Егоров другу.

— Угу, — только и ответил Тим, как-то комментировать это не хотелось. Ситуация была безвыходная.

— Сыграться бы…

— Сыграемся…

— Ну… вариантов у нас, один хрен, немного.

— Угу…

Сэм и правда подошел и даже футболка была белая. Не ими это было введено, но цвета футболок нужно было соблюдать обязательно. У «первой» — красный, у «второй» — белый, у «четвертой» — синий, а у «третьей» — черный (может, поэтому им не везло?). Парни поздоровались с одноклассником. Тот осмотрелся. Он неплохо играл, хотя баскетбол не любил. Предпочитал ему волейбол. Егоров и Уваров выглядели так, будто кого-то только что похоронили. Команда «первашей» сидит и посмеивается. Им нужно выиграть. Сейчас количество побед у двух школ одинаковое, кто выиграет, тот перетянет чашу весов на свою сторону.

А размах-то какой! Вон парни первой игры. Один из них, кстати, бывший выпускник «первой», звезда баскетбола. Трибуны потихоньку заполняются. Многие хотят посмотреть матч года, хотя какой там матч? Ни награды, ни денег он не сулит, так… кубок опять перекочует из рук в руки. Да и кубок — убожество полное.

— У вас вся команда в составе? — спросил тот самый «звезда спорта».

Тимка с Ником поднялись ему навстречу, ткнули в Сэма, что-то сказали.

— А запасного нет?

— В пробке застрял.

— Ясно, — и парень отошел. — До начала матча десять минут!

Уваров и Егоров переглянулись и вздохнули.

***

Лера не смела отвести глаз от монитора. Фотография сменялась фотографией, а потом проявлялись подписи:

«Я спокойно спал, когда у тебя лез первый зуб, да и последующие…»

«Я не видел, как ты пошла…»

«Не слышал твое первое слово…»

«Не видел, как ты пыталась сжечь пианино (у нас это семейное, я тоже в первый синтезатор налил воды)…»

«Я никогда не слышал как твоего плача, так и твоего смеха…»

«Не я проводил тебя в первый класс…»

«Не я поднял тебя на руки, когда ты выиграла первое соревнование. Не я утешал тебя после проигрыша…»

«Я тебя совсем не знаю, но очень люблю, моя девочка…»

«И я хочу быть с тобой рядом всю оставшуюся жизнь…»

«Потому что самое ценное, что только есть в моей жизни, это ты, дочь!»

Лера не была излишне сентиментальна. Она не пересматривала старые фото, но сейчас, в этот самый момент кто-то невидимый трогал и трогал за тонкие струны божественной скрипки, и слезы выступили на глаза. Но вот погасло последнее фото, и из темноты проступило мужское лицо. Лера не знала этого человека и… знала его. Он еще не произнес и слова, а она уже будто слышала его голос.

— Здравствуй, дочь, — сказал мужчина, и в этот момент слезы брызнули из глаз. И отец, отец он тоже волновался. У него сбивался голос, и глаза сверкали. — Я до вчерашнего дня даже не знал, что у меня есть ты. Я дурак. Прости меня. Четырнадцать лет я даже не предполагал, что те минуты счастья, что мы провели вместе с твоей мамой, подарят нам тебя. Лера, твой отец… Это я виноват, что ты выросла без меня. Я искал маму, но под фамилией Соловьёва. Не спрашивай, как сокол стал соловьем, я не силен в орнитологии. Да и Тосно я перепутал с Тихвиным. Не знаю как. Вот так отложилось в памяти, и я ничего с этим поделать не могу. Уже не могу. С мамой Верой мы ездили в августе две тысячи шестого года в Тихвин, были в школах, но Соловьёву Ксюшу не нашли. Ну а про мамин телефон ты уже слышала… Сейчас я волнуюсь, как никогда в жизни. Сейчас я держу экзамен перед собственным ребенком и должен понравится. Ведь если… если ты не примешь меня, не простишь… даже не знаю, как дальше жить. Потому что со вчерашнего дня эпицентр моей Вселенной сместился и им стала ты, Лера. Очень хочу тебя обнять! Люблю тебя, дочка!

Тут лицо ушло в затемнение, и видео остановилось. Девочка еще несколько секунд смотрела на погасший экран Виндос-проигрывателя и не понимала, что дальше. Она даже пошевелила мышкой, чтоб вновь запустить видеоролик.

— Лер, — тронула ее за плечо мама.

Девочка оглянулась и в следующий миг поднялась. В дверях комнаты с охапкой цветов стоял он, ее отец. Он стоял и смущенно улыбался. И он тоже не знал, что делать. Он шагнул к столу — Лера шагнула назад, и мужчина замер.

— Лер, — едва слышно прошептал он, а голос хрипел, как от ангины.

— Где ты был? — вдруг крикнула девочка, давясь слезами. — Тебя не было с нами!

Николай стоял на месте, но пол под ним раскачивался, как палуба корабля. Улыбка слезла с лица, а глаза, мгновение назад полные надежды, погасли.

— Та нам не нужен! Уходи!

Ксения шагнула к дочери, но та ее не видела. Она сейчас вообще ничего кроме своей детской обиды не видела. Только чувствовала, как сердце кровоточит.

Отец кивнул, положил цветы на тумбочку у кровати и на негнущихся ногах шагнул из комнаты, и девочка, увидев его широкую спину, вдруг перестала дышать. А эта спина, понуро опустив плечи, отдалялась, отдалялась… Отдалялась безвозвратно, неизбежно и… страшно.

— Пап…, — неуверенно позвала девочка, и мужчина оглянулся, а следующий миг подхватил на руки дочку, влетевшую в его объятия. Он что-то говорил — тихо, на ухо, — но Лера ревела так, что ни слова не слышала. Чувствовала лишь, как по спине, сменяя друг друга, скользили большие и маленькие ладони. Они, эти ладони, гладили и успокаивали дитя любви.

— Пап, пап… я просто так сказала… я не знаю, что говорить…

— И я не знаю, что говорить дочери. Я тоже не знаю. Но вместе мы узнаем.

— Прости…

— Меня предупредили, что ты та еще колючка…

— Предупредили? Мама?

— Нет. Мальчик, что разыскал меня.

Лера сползла с рук отца и уставилась на него.

— Так это не мама…

Николай покачал головой:

— Нет, меня нашел старшеклассник. Он с меня ростом. Красивый, голубоглазый. Сказал, что твой парень. Соврал?

— Что? — не поняла Лера.

— Соврал? Он не твой парень?

— Тим? Мой. Он меня поцеловал, а я… я его через бедро бросила?

— Что? — хором воскликнули родители.

— Ксюш, я даже не знаю, что меня больше… покоробило: что он ее поцеловал или что она его через бедро бросила?

— Лер, он что… приставал к тебе?

— Да нет… я сама к нему пришла?

— Сама? — вновь хоровое пение.

Но Лера вдруг улыбнулась, глядя куда-то в сторону.

— Он сказал мне, что докажет, что любит. И доказал. Он нашел тебя, папа, — и девочка вновь ткнулась головой отцу в грудь. Тот погладил дочь по голове, но сам был в замешательстве.

— Мне он показался хорошим парнем, — пробормотал он, глядя на Ксюшу.

— Он отличный человек и замечательный мальчик.

— Боже! — вдруг заорала Лера, и родители вздрогнули. — Черт! Через семь минут начало. У него же матч! Он же ждет меня!

И с этими словами девочка бросилась в прихожую, родители — за ней.

— Какой матч? Где?

— Да здесь, в парке! Быстрее, мне же еще ему всё сказать надо!

— Лера, да куда ты с такой ногой?

— А что с ее ногой?

— Всё нормально с моей ногой. Догоните!

— Лера! — вновь хором в спину.

А девочка выскочила из дома и бросилась в сторону скейтпарка, и нога, правда, вообще не болела.