Твоя реальность — тебе решать

Глава 28. По чужим надеждам не ходят в уличной обуви.

Глава XXVIII. По чужим надеждам не ходят в уличной обуви[1].

В мире, полном ненависти, нужно уметь надеяться.

В мире полном зла, нужно уметь прощать.

В мире, полном отчаяния, нужно уметь мечтать.

В мире, полном сомнений, нужно уметь верить.

Майкл Джексон

Вероника маялась в коридоре перед дверью кабинета, куда Егор впустил только Никиту. Сестренка пыталась настоять, но брат хмыкнул и сказал, что не ожидал от нее такого любопытства. Дескать, Никита снимет штаны для осмотра, неужели девочка так хочет на это посмотреть? Вероника вспыхнула до корней волос и от возмущения даже говорить не могла, стояла, сверлила брата взглядом, а тот, посмеиваясь, захлопнул перед ней дверь. Девочке ничего другого не оставалось, как сидеть в коридоре и ждать. Но не прошло и пятнадцати минут, Егор выглянул и позвал ее.

Он осматривал ее руки, что-то бормотал и выглядел очень серьезным. Ника осмотрелась. Никиты в кабинете не было.

— Да не вертись ты так! Ник сейчас на процедуре, — сказал Егор и поднял на сестру глаза.

— А я ничего не говорила! — тут же возмутилась Вероника.

— Тише. Он спит и пусть спит. Лечение во время сна самое лучшее.

— Спит? Где?

Брат усмехнулся:

— А что? Посмотреть хочешь?

— При чем тут посмотреть? Просто как можно спать с иголками, я не понимаю.

— Наоборот! Человек расслабляется во сне и даже не чувствует иголок. Тебе давай-ка тоже воткнем парочку.

— А может, не надо?

— Надо, Федя, надо!

Брат стал готовить инструменты, и Ника старалась отвлечься от мысли о предстоящей процедуре.

— А как у него с ногой? Понимаешь, у него соревнования…

— Знаю, — ответил Егор и вновь сел за свой стол. — Тридцать первого. Серьезные соревнования. Региональные.

— Ну и…

— Что «ну и»? Ты от меня прогноза ждешь?

— Понимаешь… его тренер заменил другом.

— Другим, может?

— Нет. Именно другом. Вместо него будет прыгать Тимофей, но Ник…

— Ника. Тренер как врач. Ни один врач, ни один тренер не будет делать что-то просто так. Не заменит просто так одного спортсмена другим. Пойми, тренер тоже живет весь учебный год ради этого дня! Ему важно, чтобы его подопечный выступил и выступил хорошо! Тренер не поставил же тебя вместо Ника, он поставил другого спортсмена, может, и не такого хорошего, но подающего надежды. Того, кто оправдает доверие.

— А как же Никита? — возразила Вероника.

— Никита не дурак. Он понимает, что поехать кому-то нужно. Он не поедет…

— Ну еще же есть время! — возмутилась сестренка.

— Был бы месяц, а лучше два, то да, можно было бы думать, предполагать. Но в данном случае…

— А ты помочь не можешь?

Егор смотрел на свою сестру, а видел другую девочку. Постарше. И волосы темные, волнистые, настолько густые, что резинка, не выдержав, лопнула, и по плечам рассыпался темный каскад и скрыл заплаканное юное лицо. Та девочка не поднимала на врача глаз, из которых капали слезы. Смотрела сквозь пелену на ногу, замурованную до бедра в гипс, и ненавидела ее. И в этом отчаянии Егор видел зеркальное отражение собственной боли и ненависти. Видел себя шестнадцатилетнего. И тогда он встал и сделал то, что не делал никогда: обнял эту семнадцатилетнюю девочку, которая вынуждена была поставить крест на своей карьере спортсменки. А ведь наверняка, ей снится звук коньков, разрезающих лед. Снится коробка шорт-трека. Снится прикосновение холодного воздуха к лицу. И еще долго будет снится. Спорт из души плохо и тяжело вытравливается. Егору ли об этом не знать. И потому он обнимал свою юную пациентку, а та плакала у него на плече, прощаясь с частью своей жизни, с частью себя самой…

— У него хороший диагноз. Это не травма, которая бы ставила крест на спорте. Просто он пропустит именно эти соревнования, — ответил Егор.

— Понимаешь, именно эти соревнования сейчас нужны. Вот позарез!

Врач вздохнул и еще раз пролистал медицинскую карту Егорова. Потом поднял глаза на сестру.

— Вот прям позарез? — спросил он.

Ника оживилась:

— Ему нужно что-то, за что он может держаться!

Брат хмыкнул:

— Ну, думаю, у него уже есть, за что можно держаться, но ведь в переносном смысле?

Сестренка вытаращила на него глаза:

— В смысле?

— В прямом. Я же не дурак, вижу, что ты ему нравишься. Целовались уже?

— Егор!

— Да тихо ты! Разбудишь же.

Ника насупилась и отвернулась. Брат вернулся к ее рукам и молчал. Девочка смотрела в окно, стараясь не думать об иголках.

Да о них и не думалось. Егоров не выходил из головы. Никита ей казался одиноким. Все вместе, все рядом, а он один. Не со всеми. Возможно, так казалось из-за родителей парня. Возможно, из-за этой злополучной ноги. Тим теперь ходил на тренировки вместо него. И выступать будет вместо него… Неужели, всё настолько серьезно?

— Ладно, — сказал брат, — сейчас время закончится и сходим на томографию.

— А как же ты лечил, если даже не делали МРТ?

— Да там и без МРТ всё видно! Атлет, блин…

Егор еще что-то хотел сказать, но тут открылась дверь и в проеме показалась коляска, а на ней темноволосая девушка с гипсом на ноге. Она так не ожидала увидеть в кабинете врача еще кого-то, что даже растерялась и уставилась на Веронику. Та смотрела на пациентку. Егор же выскочил из-за стола и подошел к гостье, помог с креслом о чем-то спросил, но очень тихо — Ника не расслышала, о чем именно — девушка ответила, но тоже тихо.

— Я бы тогда позже зашла, — услышала Вероника.

— У меня потом пациенты один за другим, — ответил врач и подкатил коляску к диванчику, а сам сел на него и взял девушку за руку. Та смотрела с нежностью и улыбалась.

Егор посмотрел на сестренку.

— Знакомьтесь, это Вероника, моя сестра, а это Даша, моя… моя девушка.

Нику будто огрели. От удивления у нее даже рот открылся. У Егора девушка? Нет, понятно, что девушка должна быть, но у него восемь лет была одна девушка — Олеся, одногруппница и ровесница. Но пара неожиданно рассталась перед новым годом. Да так неожиданно, что мама долго не могла простить это брату. Олеся ей нравилась: тихая, спокойная, терпеливая. В инвалидном же кресле сидела девочка. Именно девочка. Сколько ей?

— Ей семнадцать, — словно подслушав Нику, сказал Егор.

— Мне через два месяца уже восемнадцать! — возразила Даша и с вызовом посмотрела на Нику.

Врач это заметил, усмехнулся.

— Даш, это не тот человек, который будет против наших отношений. Думаю, она наш союзник, как и Серёга.

— Ну да, — согласилась Ника.

Она хотела еще что-то добавить, но у Дарьи заиграл мобильник, и девушка ответила на звонок. Слушала с каким-то обреченным лицом и вздыхала. Закончив разговор, сказала, что должна идти на процедуры. Егор тут же подхватился на ноги и, несмотря на протест Даши, сам отвез ее. Сестра проводила его взглядом.

Егор ей казался непоколебимым, как Стоунхендж. Невозмутимым как гранит. За всю свою жизнь она ни разу не слышала, чтобы он ругался или выяснял с кем-то отношения. Даже дома он словно боялся уронить лицо и держал эмоции под контролем. Отчима, Никиного отца, он уважал и называл дядей Лёней. А вот родного отца просто обожал! Нике Владимир Викторович казался очень тихим, и она даже представить не могла, как он уживался с взрывным характером матери. А еще он был удивительно молодым! Он был младше ее отца, которому исполнилось в прошлом году пятьдесят.

Егор родился, когда его родители едва окончили школу… Однако со временем большая прекрасная любовь переросла в чудовищную ненависть, и спустя четыре с половиной года молодые родители разошлись… Но отец все так же заботился о своем сыне, высылал алименты, помогал, забирал к себе на выходные. Сам свое счастье нашел во втором браке с медсестрой реабилитационного центра, куда возил десятилетнего Егора после перелома руки (тот неудачно прокатился с горки). Надежда Александровна была разведенкой с трехлетней дочкой Катей на руках. Владимир Викторович вырастил и воспитал девочку как свою. Да и она, не помня своего родного отца, звала отчима папой. Егор называл ее сестрой. У них было уютно. И говорили в доме тихо, будто боялись спугнуть благополучие и счастье. Страшно представить, как отреагирует мать, если узнает, что Ника не раз была в гостях у Надежды Александровны и Владимира Викторовича…

Егор, что-то напевая себе под нос, прошел к столу, за которым сидела сестренка, глянул на руки и только тогда сел. Вероника молчала, но не спускала взгляда с брата. А тот что-то просматривал у себя в компьютере и делал вид, что не замечает пристального внимания сестренки.

— Дыру просверлишь, — пробормотал он, так и не глянув на Нику.

— Я молчала.

— Ну да.

— Ну да. Она красивая.

— Знаю. Но если бы мне нужна была просто красивая…

— Помню, помню… ты бы женился на Анжелине Джоли. Всегда хотела спросить, а наличие у нее мужа тебя никогда не смущало?

— Ну… они уже разошлись. И я там явно не при чем. Хотя… А может она обо мне из интернета узнала?

— Ага, конечно. Просто до этого она скрывала, что у нее русские корни. Егор, а ты… ну… это…

— Серьезно ли я настроен? — вдруг спросил брат и посмотрел на Нику. — Серьезно. Сам не ожидал от себя такого.

— Вот прям влюбился?

— Влюбился.

— Но она же младше тебя на десять лет!

Брат откинулся на спинку кресла, покрутился, глядя на свои руки, а потом вновь поднял глаза на сестру.

— Вы ж с Ником в одной школе учитесь? — вдруг спросил он.

— При чем тут это?

— А почему начали встречаться только сейчас?

Ника задумалась. Именно эта мысль не давала ей покоя всю минувшую ночь. А если Никита не всерьез? А если он перегорит? А если это просто замыкание? Никита ей нравился. И нравился очень давно. Да и кому он не нравился? Вот только он не смотрел по сторонам. Никогда! Прошлепает мимо, уткнувшись в телефон, слушая музыку — и даже не заметит, сколько влюбленных глаз его провожает. А потом… а потом была ослепленная солнцем баскетбольная площадка и мяч, переброшенный через ограждение. И всё. Ник ждал. В тот день он надеялся увидеть девочку еще раз. А увидел совсем неожиданно, в школе. Случайность. Случайность, которая незаметно переросла в нечто большее. Не просто в большее, а грандиозное, великое.

— Что молчишь? — прервал Никины размышления брат.

— Не знаю, что ответить… — призналась Вероника.

— Он тебе нравится?

— Нравится…

— Ты ему тоже. Можешь поверить мне на слово.

— Я знаю.

— А остальное неважно. Если мама узнает…

— Она знает. И папа тоже. Мама Никиты и наша — одноклассницы.

Егор опешил даже.

— Да ладно?! Ничего себе! И как мама отреагировала?

Ника скривилась, вспомнив вчерашний разговор.

— Да как она отреагирует? Заставила разблокировать телефон…

— Зачем? — искренне удивился Егор.

— Не понимаешь? А Лизка? Да и она сама… Боится она.

Егор промолчал. В душе заворочался червячок детской обиды. Слышал он как-то разговор мамы с отцом… Та уже была замужем, уже Серега был, а Егора привез отец после выходных, привез с температурой (сходили в поход на лыжах, а на обратной дороге поднялась поземка, Егору хватило)… и мама тогда сказала… Мальчик что-то такое чувствовал, но не понимал. Не укладывалось у него новое мироощущение в голове. Долго не укладывалось. Да что там говорить, до сих пор не уложилось.

— Обжегшийся на молоке и на воду дует, — со вздохом проговорил молодой мужчина и пошел будить Никиту. Что сделать для сестренки, он не знал.

В центре подростки пробыли еще довольно долго, едва не опоздали на электричку на 15:20 (хорошо бы успеть домой до возвращения мамы). До Московского вокзала добирались на метро, и Вероника улыбалась, глядя на Никиту. Потому что парень улыбался сам. Улыбался от уха до уха: Егор Владимирович сказал, что у Ника есть шанс принять участие в чемпионате региона. Правда, придется каждый день кататься в центр к Егору на процедуры и ЛФК, но разве это важно? Сердце грел белый лист формата А4, сложенный вчетверо и спрятанный в нагрудный карман. На этом листе черным по белому были написаны диагноз, а также рекомендованные тренировки. Тренировки! Настоящие, но щадящие. Что-то там Егор Владимирович говорил, но Ник после фразы «будешь участвовать в соревнованиях» больше ничего не слышал и не воспринимал. Эта фраза, озвученная глубоким, таким красивым басом врача, до сих пор звучала в ушах. Не фраза — музыка, услада слуха!

В электричке Вероника быстро настрочила сообщение Лере и Настеньке. В последнем сообщила радостные новости, и увлеченная своим занятием, не смотрела на Никиту, а тот глядел на девочку и глаз отвести не мог. И сказать ничего не мог. Даже тогда, когда Вероника пятый раз спросила, почему Ник так на нее смотрит. А он просто обнял ее, привлек к себе и поцеловал в висок, едва слышно шепнув:

— Люблю тебя…

— И я тебя, — так же тихо ответила девочка и улыбнулась.

Они сидели на скамье электрички, прижавшись к другу, и смотрели в окно, где мимо пролетали станции, утопающие в цвету. Весна!

[1] По чужим надеждам не ходят в уличной обуви. (Цитата из книги Дмитрия Емца. «Таня Гроттер и проклятие некромага»)