Твоя реальность — тебе решать

Глава 47. Отцы и дети.

Ребенок – не цемент, на котором

должен держаться брак,

а хрупкое существо, для

гармоничного развития которого

нужна любовь родителей,

а не просто присутствие

людей обоих полов.

Олег Рой. «Женщина и мужчина»

Лариса Андреевна уставилась на старшего сына, поджав губы. С ним не получится закатить скандал. Егор никогда не оправдывался, не отводил глаза, не спорил. Просто молчал и ждал, когда утихнет буря. Мать кричала, давя то на жалость, то на совесть, но ребенок не вступал в диспут. Да и воспротивился ее воле лишь один раз, когда она привела в дом Леонида Ржевского и сказала ребенку называть того папой. Егор не стал. У него был папа.

— Егор, что ты…

— Мам, что тебе так не нравится в Никите? Он нормальный парень…

— Ему семнадцать, а Нике всего пятнадцать! Тебя это не смущает?

— А должно? Нам с Серегой тоже было по пятнадцать, но внуков я у тебя чего-то не наблюдаю.

— Не сравнивай! С мальчиками не так! Не понимаешь? А если она как Лиза…

— Ника не Лиза! Почему ты вечно сравниваешь своих детей с кем-то?

Мать вспыхнула, точно в бензиновую лужу уронили спичку:

— Потому что знаю, если она забеременеет, вся жизнь под откос! Родить в шестнадцать, а потом всю жизнь расплачиваться за ошибку юности?

Последние слова вылетели как пули и… попали в цель. Взрослый ребенок молча принял на себя удар. Только глаза словно заволоклись грозовой тучей. Мать, побледнев, захлопнула рот, шагнула к сыну, протянула руку, чтоб погладить, но тот отвел плечо. Будто побрезговал.

— Сынок…

— Такое себе… ощущение. Будто в дерьмо головой макнули, — пробормотал Егор едва слышно. — Ошибка юности, значит… Ну, извини.

— Сынок! — уже более настойчиво позвала Лариса Андреевна, но парень на это лишь ухмыльнулся.

— Я всегда знал, что не был желанным… Киндер-сюрприз по «залету». Что тут скажешь… Спасибо, что хоть не рассказывала, как пыталась от меня избавиться…

— Егор! Что ты такое говоришь? Как ты…

— Мама, а неплохой такой «откос» у тебя получился. Образование получила, работаешь там, где мечтала. Вот только…

— Сынок. Ты пойми…

— Я знаю, мам. Я видел свое свидетельство о рождении и с математикой у меня всё ок. Знаю, как ты училась потом… Знаю, что ты была не готова. Но не ты одна. Отец тоже не был готов…

Лариса Андреевна вновь поджала губы. Разговоры о бывшем муже она на дух не переносила.

— Вот только давай не будем о нем, — сказала она мрачно.

И вот тогда Егор вспыхнул. Он заговорил, а матери стало казаться, что он даже подсвечивается синим холодным огнем. Это была так неожиданно, что женщина и слово вставить не могла.

— Почему это? Что не так с моим отцом? Ты сама его когда-то выбрала. Сама взяла его руку, так почему же… — и Егор вдруг замолк. Стоял смотрел на мать, назвавшую его ошибкой молодости, а в душе тлел и тлел уголек обиды, мальчишеских невыплаканных слез и непонимания.

«Ну как так? Как? Ведь они же горели когда-то так сильно, что даже переступили черту дозволенного! Любили друг друга, как Ромео и Джульетта! Куда? Куда всё это делось? Выгорело? Умерло?»— в который раз не давало покоя.

— Я всё думал… помню, как ты привела Ржевского в первый раз. Помню, как попросила называть его «папой». Помню, как отказался. Ты считала меня эгоистом. Ты говорила, что я будто бы не желаю тебе стать счастливой. А я… просто любил отца. Любил и люблю. Мне было пять, и я не понимал, что с ним не так. Мам, что было не так?

— Егор, я не хочу об этом говорить.

— То есть еще помолчим лет двадцать? Он много работал. Я помню, как ты оставляла меня с бабушкой и дедом, а сама ездила и осуществляла свою мечту. А кто же нас кормил? Да и жили мы тогда втроем, у меня в комнате были обои с мишками…

— Ты не можешь этого помнить, тебе было всего четыре!

— Но я помню! Помню, как мы клеили эти обои, я опрокинул на себя ведерко с клеем, отец смеялся и отмывал меня…

Лариса Андреевна села не в силах дальше всё это выслушивать стоя. Она забыла об этом… Забыла эти дурацкие обои… Они ей не нравились, потому что из-за них пришлось ехать за новыми шторами… Вот только шторы в той квартире так поменять и не успели… Разошлись.

— Ржевский нормальный мужик, но у меня есть отец. Он отвел меня на борьбу…

— Которая переломала тебя! — не преминула напомнить мать. — О чем он вообще думал?

— Думал о том, что мальчик должен быть сильным, выносливым, храбрым. И я не жалею, что пришел в спорт. Это было правильное решение.

— Ну конечно же! Это же просто его инициатива была! Он у тебя всегда прав, а я нет!

— Я никогда не говорил этого, не лги. Я просто не понимаю, почему вы разошлись?

— Егор! Мы уже четверть века в разводе, и только сейчас ты решил выяснить причину?

— Потому что боюсь, — вдруг признался взрослый сын, и мать уставилась на него. — Я боюсь. Я не хочу потерять свою семью. Не хочу оставлять своего ребенка.

Ларису Андреевну бросило в жар.

— У тебя… есть ребенок? — неуверенно спросила она.

Егор усмехнулся.

— Нет. И нет, потому что я боюсь. Я Ржевского не называл папой, потому что у меня всегда — понимаешь? всегда! — был отец! Каждый день моей жизни. Отец, который так любил, что смог подпустить к себе другую только спустя пять лет после развода. Он научил меня кататься на велике, ловить рыбу, играть в шахматы, ездить на лыжах. Ради тебя и меня он забыл о своих мечтах, своих желаниях. Мама, ему тоже было всего семнадцать! Он сам только окончил школу! Пошел работать, чтобы нам с тобой было что есть! Он ради нас с тобой пожертвовал своими мечтами! А знаешь, он всё же смог осуществить ее, ту мечту. Только рядом с другой женщиной. С той, кто видела не только себя и не обвиняла его в своей загубленной юности!

— Егор!

— Я иногда думаю, что из-за этой ситуации у меня, по идее, должен выработаться комплекс неполноценности или какой-нибудь психический заскок… однако его нет. И нет из-за отца. А ты знаешь, получается, все твои дети лгут тебе. Не только дочь-подросток. Я ведь тоже много чего не договариваю. Вернее, не говорю. Ты же была в моей квартире, хорошая, правда? Я сказал, что она съемная… Я солгал. Помнишь, я говорил, что у меня возникли проблемы с общежитием, а ты ответила, что у нас нет возможности снимать мне квартиру? Из общежития меня всё-таки выселили, но я тебе не сказал об этом. Я жил с отцом и его семьей. С Надеждой Александровной, Любой и Кириллом, братом по отцу. Ему одиннадцать. Три года вместе с ними жил, а потом уже въехал в свою квартиру. Мне ее отец помог купить. Дал денег на первый взнос, платил ипотеку, пока я сам не смог этого делать… И Надежда Александровна его в этом поддержала. Она всегда его поддерживала, а пятнадцать лет назад всё же затолкала в вуз, и сейчас отец директор по качеству на Ижорском заводе. Начинал с инженера, потом был руководителем… теперь директор. Сейчас у них такая же большая квартира, две машины. Они помогли купить квартиру мне. Купили квартиру Любе, дочери Надежды Александровны…

— На одну-то зарплату? — скептически пробормотала мать.

— Нет, конечно. Надежда Александровна тоже не осталась просто медсестрой, отец не дал. Она высококлассный массажист-остеопат и тоже неплохо зарабатывает, и они с отцом не хотели, чтоб мы с Олесей снимали жилье, да только гнезда своего свить у меня так и не получилось…

— Ну ты еще в этом меня обвини.

— Зачем? Это только наше с ней решение. Причем тут кто-то? Мам, ты извини, но это у тебя привычка всех вокруг винить. Ты всегда ищешь виноватого. И проще всего тебе было обвинять отца…

— Егор! Ты забываешься, с кем говоришь!

— Да нет. Помню. Знаю. Мам, скажи честно, почему ты его разлюбила?

Лариса Андреевна поднялась, прошлась по кухне. Говорить о бывшем муже не хотелось. От слова совсем. И тут Егор ей протянул стакан с водой.

— Попей, у тебя лицо покраснело, — сказал он.

— Сначала сам мне давление поднял, а теперь… — проворчала мать, но из стакана отпила.

— Может, он был плохим любовником? — вдруг спросил парень, и женщина, не ожидавшая такого вопроса, поперхнулась.

— Егор!

И всё-таки взрослый сын не выдержал:

— Что? Что, мам? Что я должен думать? У меня были мама и папа, а потом однажды ни с того, ни с сего мама сказала, что папа с нами больше жить не будет, а будет жить другой дядя, который мне заменит папу. А зачем мне заменять папу, если мой отец лучший на этой планете? Но мама, моя мама, которую я любил больше жизни, сказала, что это не так. Что мой папа плохой! Так в чем же он плохой? В чем? Я хочу это знать! Я должен это знать, чтобы потом самому вдруг не стать таким плохим и ненужным своей семье! Понимаешь?

Но у Ларисы Андреевны не было ответа на этот вопрос. Владимир Крымских был хорошим отцом. Этого у него не отнять. В этом трудно было не сознаться. Но как муж… Женщина закрыла глаза, вздохнула. Ей хотелось спорить, хотелось убеждать, хотелось настоять на своем! И будь сейчас на месте Егора кто-то другой, она, возможно, так бы и сделала, но… но не с Егором. Старший сын словно знал все рычаги, которыми мог управлять ее эмоциями, гася гнев и злость. Гася обиду за ту пролетевшую в пеленках юность. Мать и наговорила столько всего дочери, чтобы та не повторила ее ошибок! Но сказать так, значит признать, что плод той безумной любви, той обжигающей, испепеляющей страсти — ошибка. Но как ребенок — ЧЕЛОВЕК — может быть ошибкой?

— И у меня есть девушка. Ее зовут Дарья, и ей семнадцать, — признался сын.

Мать подняла на него глаза.

— Семнадцать?

— Да, и она не беременна, и я ее просто люблю, думаю жениться, но попозже. Возможно, когда снимут гипс…

— Гипс? Она твоя пациентка?

— И да, и нет. Там всё… непросто. С ее родителями я уже познакомился и попросил разрешения ухаживать за Дашей. Они не возражали. Разница в возрасте, конечно, большая, но женился же Авербух на Лизе Арзамасовой, а там вообще разрыв в двадцать лет… Знаешь, с Олесей я просто жил, словно по накатанной… словно по привычке. А на Дарье хочу жениться.

— Ты мне о ней не говорил…

— А ты меня не спрашивала. Ты вообще о моей личной жизни после расставания с Олесей не спрашивала. Ни разу.

— О, Господи…

Лариса Андреевна сидела за столом и думала о своем. Сумасшедшее утро. Адреналина выплеснулось столько, что сейчас, остыв, тело казалось тяжелым и чужим, словно выплеснуло и уже потратило весь запас энергии. Женщина тяжело вздохнула и подперла щеку рукой.

— Никита — хороший парень. С головой. Но если ты будешь лезть бульдозером в их с Никой отношения, дочь от тебя отдалится. Помяни мое слово, — сказал Егор.

Лариса Андреевна фыркнула, но промолчала. Постучала ноготком по дочкиному телефону и вдруг встрепенулась.

— Черт! Ника вылетела…

— Она с Ником. Схожу за ней. Не переживай. Если что, у меня-то телефон есть, — ответил старший сын и ушел умываться.

Когда он, умывшись и причесавшись, обувался, мать протянула ему Никины телефон и толстовку. Парень поднял на мать глаза, но та взгляд отводила, а потом бросила небрежно в ответ:

— Вылетела почти голая… пусть оденется.

Егор улыбнулся, взял мать за локоть, подтянул к себе и поцеловал в щеку. Та словно только этого и ждала. Обняла за шею, прижалась щекой к проклюнувшейся щетине, вздохнула на плече у сына, но промолчала. Однако Егор услышал ее тонкое, едва уловимое «прости». Улыбнулся, подхватил свой чемоданчик и вышел.