Твоя реальность — тебе решать

Глава 33. На всё есть причины…

В мире есть два типа учителей:

те, которые играют в школу, и те,

которые учат в школе.

Мэтью Грин. «Воспоминания воображаемого друга»

Тимка скрежетал зубами и обещал высказать другу всё, что думает о нем, когда обнаружил, что Ник испарился на шестом уроке. Ну ладно, шестой — физкультура, а седьмой-то право! Крюкова Наталья Васильевна — очень тяжелый человек. Неподъемный, как идол острова Пасхи! Ребята даже прозвали ее Моаи.[1]Хуже того, она была злопамятная, и ребята обходили учителя стороной. Когда в сентябре десятиклассники, нагруженные индивидуальным проектом, выбирали себе куратора, ни один не подошел к Наталье Васильевне. Она до октября на каждом своем уроке говорила о том, что ее подопечные всегда защищались на «ура», но желающих с ней сотрудничать так и не появилось. Тимка, пытающийся во всем найти причину (мамина школа), удивлялся сварливости этого педагога. Ладно, если бы она уже «выгорела» как специалист, но в тридцать лет быть такой сварливой! В их классе Моаи особо не докапывалась ни до кого, мама Тимки, зная коллегу, за оценками класса по праву следила так, что могла назвать средний балл любого ребенка.

Взмыленные после физры старшеклассники, уже переодевшись, рассаживались по местам.

— Вот за каким переодеваться? Потом-то домой! — пробормотал Семен, вытирая потный лоб.

— Чтобы Моаи не доколупалась, — ответила одна из девчонок.

— Да пошла она! — буркнул Семен.

Тимка перевел на него взгляд. Тот утирал платком шею, пил из бутылки и продолжал сидеть в спортивной форме.

— Сэм, ты бы не дергал кота за усы, — предостерег он.

Семен вытащил из рюкзака учебник с тетрадью, швырнул на стол.

— Пару она не воткнет — нет причины. Если спросит, отвечу. А на остальное пофиг, — ответил он.

— Наша Моаи найдет причину! — усмехнулись сзади.

— Ей они в принципе не нужны!

— Сэм! Переодеваться будешь? — спросил сурово Данька, развернувшись к однокласснику.

— Неа…

— Рили?

— Дан, вот я тебе мешаю что ли? Чего привязались?

— Да нам индифферентно, Сэм! Но ты учти, если Моаи нам из-за твой футболочки устроит экзекуцию… — встрял Тимка, который тащил на себе ярмо старосты.

— И чё?

— Вот тогда и узнаешь! У меня сорок минут будет, чтобы придумать ответку! — бросил Данька и отвернулся.

— А ты свали, как сделал это на естествознании…

Данька побагровел и тяжело поднялся. Тимка бросил на него взгляд. Сам длиннопятый понимал, что ему не место в этом математическом классе, где что ни дисциплина, то каторга, но был, как и все дети, беспомощен перед родителями, которые убеждали его идти в институт. Хоть куда, неважно на кого, но в институт! Но выслушивать вот так от одноклассника…

— Сэм, полегче на поворотах… — проговорил Тимка холодно, придерживая соседа по парте.

— А то чё? — вспыхнул Семен. — Вон этому убогому втирай!

У Тимки от бешенства потемнело в глазах, он шагнул так, чтоб при необходимости перехватить Даньку, если у того снесет купол. Уваров, балабол и балагур, предпочитал договариваться. Умел находить нужные слова, чувствовал собеседника. И дрался в школе лишь раз. Даже не дрался, а просто ударил разок (того самого Козлова). Это было в прошлом году.

— Тебя контузило что ли, не слышишь? — процедил он сквозь зубы.

— А ты, блин, кто?

— Я, блин, староста! — рявкнул Тимка так, что ребята вздрогнули. — Шмотки в зубы и переоделся! У тебя три минуты до звонка! Могу помочь!

Сэм поднялся, оттолкнув от себя стол. Девчата перешептывались испуганно.

— Мальчики… — позвала несмело Олеся.

— А силенок хватит? — рыкнул Сэм, поворачиваясь к Тимке.

Тот автоматически сжал кулаки и шагнул к нему, чувствуя, как в затылок дышит Данька. Тут же рядом скрипнуло по полу несколько стульев. Сэм обвел взглядом одноклассников, которые словно сомкнули ряды возле старосты и покорился. Вытащил форму из рюкзака, швырнул ее на стол, а сам, не стесняясь, стащил с себя шорты, скомкал и сунул в рюкзак, сдернул майку… Тимка оглядел уставших ребят, бросил взгляд на часы.

— Я ее задержу, — быстро сказала Алина (классная девчонка, незаносчивая, хоть и отличница) и вылетела из класса.

С первой парты поднялся Кир, быстро подошел к доске, взял тряпку.

— Сухая? Кидай! — крикнул Дэн от пятой парты.

Какой-то умник-планировщик решил, что раковина в классе должна быть в конце кабинета. Кирилл выдернул из-под учительского стола небольшой резиновый мячик, обернул им тряпку и бросил через весь класс. Дэн легко поймал и быстро намочил тряпку. По коридорам школы разливался звонок, а десятиклассники готовились к нелюбимому предмету, где какая-то досадная ошибка могла превратиться в «разбор полетов», «инквизицию», поиски «а кто тут такой умный выискался» и еще пару сотен не самых приятных вариантов, продиктованных вздорным характером учителя.

— Да она просто недотраханная, — вздохнул кто-то из парней сзади.

— Тихо! Или хочешь ей в этом вопросе помочь? — бросил Тим, еще раз обводя взглядом класс, проверяя, всё ли в порядке, чтобы лишить токсичного педагога причины негатива, который она сможет выплеснуть на детей.

— Да ни в жизнь! Уж лучше импотенция на веки вечные!

— Аминь! — усмехнулся Уваров.

Сзади поднялся было ропот, но дверь открылась, и в класс вошла Наталья Васильевна, за ней тенью следовала Алина. Дети поднялись, приветствуя учителя.

— Здравствуйте, садитесь, — всматриваясь в школьников, пробурчала недовольно педагог.

И дети, вздохнув, сели. Нелюбимый урок начался.

Тимка ждал маму, маясь под дверью учительской. Он вполне мог войти, «учительские» дети пользовались такой привилегией, но Тимка очень хорошо чувствовал рамки дозволенного. Но вот дверь открылась, Елена Николаевна вышла в коридор. Сын тут же отобрал у нее пачку тетрадей, которую мама держала подмышкой.

— И зачем это? — спросил он со стоном, тряхнув стопкой.

— А можно иначе? — усмехнулась мама и пошла по коридору, Тим — рядом.

— Сегодня уже двадцать первое.

— Угу. Я писала на доске число, помню.

— Мая!

— А ты разве не заметил, что рядом с числом я обычно еще и месяц пишу?

— Мам, на кой ты собрала эти тетради двадцать первого мая?

— Скоро экзамен. Сочинения.

— Это «девятый» что ли?

— «Девятый»…

— А чего вздыхаешь?

— Да потому что с «одиннадцатым» проще! Там всё ж таки учатся те, кто экзамен по русскому сдаст, пусть на невысокий балл, но сдаст. А в «девятом»…

— Что? Всякой твари по паре?

— Да нет… Но у меня в обоих «девятых» есть те, кто легко может завалить русский!

— Как? Русский в «девятом» может завалить только контуженный какой-нибудь!

— Контуженный? Интересная метафора… Надо запомнить. Контуженный, значит.

— Не переживай. Все сдадут!

— Твои слова да Богу в уши… Кстати, а куда Никита делся после пятого?

Тимка превосходно лгал. Просто виртуозно! Он мог мастерски пустить пыль в глаза. Язык был подвешен как надо. Но! Он не мог лгать только одному человеку — маме. Вот и сейчас замямлил, заюлил. Мама молчала. У нее была странная, но действенная тактика: молчала до тех пор, пока сын не отвечал на поставленный вопрос. Тимка сдавался на второй минуте.

— Любовь у него, — выдохнул он.

— Ого! С той рыженькой из видео?

— Угу.

— Ясно. А у тебя?

— Что у меня?

— Когда у тебя любовь случится?

— Мам!

— Что? У тебя не может быть любви? Ты меня пугаешь!

Тимка молчал, поднимаясь за мамой в ее кабинет. Была у него любовь. Была, вот только не принесла она ничего кроме боли, да еще обиды на весь женский пол. Токсичные отношения…

Мама что-то такое почувствовала, обернулась.

— Да ладно… — сказала она, глядя на ребенка.

— Это уже в прошлом, — буркнул Тимка.

— То в прошлом, а в настоящем что? Вернее, кто?

Тимка опустил глаза. Не знал он, что в будущем. Не до конца понимал, что в настоящем. Стоит ли говорить? Мама посторонилась, и взрослый сын прошел мимо нее, а она погладила его по плечу.

— Всё наладится, сынок.

— Угу. Конечно.

— Вот тебе и конечно.

Он, стоя у окна, заталкивал пачку тетрадей в свой и без того пухлый рюкзак, как вдруг почувствовал, как ладонь вскользь коснулась спины. Оглянулся и улыбнулся. Это Настенька пробежала мимо, улыбаясь. Оглянулась, бросила весело через плечо:

— Не надорвись!

— Да тут не столько вес тетрадей, сколько вес двоек! — усмехнулся Тимофей и проводил учителя глазами.

А та постучала в дверь кабинета Галины Николаевны, приоткрыла и, чуть смущаясь, зашла. Тимка неизвестно почему напрягся: у класса Настеньки математику вел другой учитель. В коридоре стояла оглушительная тишина, и потому Тим услышал за закрывающейся дверью фамилию Никиты. Настенька говорила тихо, слов не разобрать. Галина Николаевна отвечала тоже тихо, но резко. Речь Настеньки текла, а математик словно стреляла словами… Через минуту дверь открылась опять, и вышла Настенька. Задумавшись, она шла по коридору, поглаживая шрам на левом локте, и была так погружена в себя, что даже не подняла глаз на Тимку, а тот почему-то не решился позвать. Он просто проводил ее глазами, а потом вдруг развернулся и направился в кабинет математики. Постучал и вошел.

Галина Николаевна сидела за столом и проверяла какие-то работы.

— Уваров? Вы что-то хотели? — спросила она, глядя на него поверх стекол очков.

А Тимка вдруг растерялся. Стоял и молчал, а математик не торопила. Подросток почувствовал, как в желудке что-то сжимается.

— Анастасия Петровна… только что… — лишь это смог вымолвить ребенок.

Галина Николаевна нетерпеливо сдернула очки, поджала губы.

— И вы тоже по этому вопросу? Я уже сказала, что не дам Егорову шанс пересдать! — резко бросила она.

«Ясно. Значит, Настенька за него просила…»,— мелькнуло в голове парня.

— Если вы подослали ко мне вашего бывшего классного руководителя…

— Мы никого не подсылали.

Сейчас Тимка злился и на Никиту, и на неуступчивую Николавну, но Настенька-то причем?

— У Ника была уважительная причина…

— Да? И что это за причина такая, что он прогулял и пересдачу, и урок? Что у вас могут быть за проблемы?

У Тимки потемнело перед глазами. Он сделал еще несколько шагов к учительскому столу.

— То есть вы считаете, что у нас, детей, нет проблем?

— А какие у вас проблемы? Ипотека? Обучение детей?

— То есть кроме денежных проблем, других нет?

— Уваров! Ты забываешься!

— Галина Николаевна, я вас очень уважаю, но сейчас вы неправы. У нас проблем столько, что дышать иной раз страшно! Как сдать эти ЕГЭ, которыми так пугают учителя? Куда поступать? А если баллов не хватит? Где жить? На что? А если еще обучение платное, то как выкрутиться? Как помочь родителям? А отношения? Да, мы не ангелы. Но и взрослые перегибают, потому что выше нас, руководят нашими жизнями… И не всегда удачно и тактично. Да, Ник простоял с девчонкой под трибунами в дождь. Не успел прискакать до дождя — его вина, кто ж спорит. Он подошел, извинился, сам тому свидетель.

— Но я же знаю, что он прогулял школу! Он был в Питере! Мне даже фото показали!

— Был. Сбежал. А я, Галина Николаевна, думал и не мог представить, как бы сам поступил в этой ситуации… Никита получил травму. Давно. Но тренировался, запустил, причем так, что вылетел из списка претендентов на соревнование. Мы узнали об этом в среду. А знаете, что страшнее: меня поставили на его место. Заменили его лучшим другом! Но Ник упёртый, сказал, всё ок, типа, не парься. А вечером узнал, что родители разошлись. Ничего себе такой сюрприз? Но фишка в другом: любовница отца скоро должна родить. Мама на грани депрессии… И это всё в один день, когда даже переболеть потихоньку не получается, потому что больно отовсюду. Но сам он в этом не признается. Никогда! Потому что гордый, чтоб ему… И тут эта девчонка, Ржевская. А ее брат — реабилитолог, Егор Крымских, (может, слышали?), и тогда она тащит Ника к нему, чтоб дать надежду на шанс!

Галина Николаевна молчала и за душки крутила в руках очки.

— У нас тоже проблемы… Анастасия Петровна знала это всё и поэтому хотела помочь, а вы… В прошлом году осенью вам было тяжело, и мы знали об этом. Вы даже как-то раз сказали, что у нас на уроках вам легче. А мы вели себя тихо и спокойно не потому что ангелы, а потому что Настенька сказала, что у вас дома горе — умер ваш папа…

— Какая Настенька?

— Ой! Анастасия Петровна. Рассказала нам всё и даже не просила ни о чем. Просто заметила, представьте, дескать, что вашего отца не стало… А вы знаете, что я в тот раз впервые подрался в стенах школы?

Математик подняла на взрослого ребенка глаза, на душе было гадко…

— Мне кажется, все в курсе моего отношения к маме, я не хочу и даже боюсь ее расстраивать, но тогда… Может помните, Козлова? Так вот его мать — мать-одиночка. Ну, он и сказал… А мой отец… Да, иногда мы действуем вспыльчиво, необдуманно, спонтанно. На эмоциях… Но не без причины! Всему есть причина! И у нас тоже могут быть проблемы. Просто они иного характера… Поэтому вам они кажутся несущественными. И у Ника они есть.

Учитель молчала, сложив руки на столе. Ей было неловко. Неловко стало и выговорившемуся Тимке. Строгий учитель исчезла и сейчас перед ним сидела уже не молодая женщина, пережившая страшное горе, о котором он так бестактно напомнил.

— Извините… — пробормотал Тим. — Извините, Галина Николаевна.

Она только кивнула, попыталась улыбнуться — не получилось. Вышла какая-то кривая усмешка.

— Я… пойду… — сказал парень.

Женщина кивнула, Тим направился к двери.

— Тимофей! — вдруг позвала математик.

Тот оглянулся.

— И вы меня извините, Тимофей, — проговорила она. — Вы правы. Мы забываемся.

Парню стало неловко. Он опустил глаза, а потом вновь посмотрел на учителя.

— Простите, если обидел…

— Ступайте, Уваров Тимофей.

И Тим вышел из кабинета.

Галина Николаевна молчала и смотрела в окно. Да, ее отец прожил долгую и хорошую жизнь. Ни о чем не жалел. Но потерять его, даже когда ты сама уже бабушка, было страшно и неожиданно… И с мамой он прожил пятьдесят с лишним лет. И никогда даже не допускалась мысль, что может быть по-другому. А бывает иначе. И в этом «иначе» приходится жить.

Математик надела на нос очки, взяла телефон, открыла телефонную книгу. Нашла нужную фамилию, но звонить не стала. Поднялась и вышла из кабинета.

А через десять минут на телефон Ника придет смс от Настеньки: «Завтра в 12:00 у тебя пересдача модулей по профилю. Опоздаешь, казню! (гневная рожица) Удачи и успеха! (веселый смайлик и раскрытая ладошка)». И парень, провожающий Веронику домой, схватит девочку и закружится с ней на руках. Кажется, жизнь снова поворачивается к нему лицом

[1] Моаи – каменные монолитные статуи на острове Пасхи.