Твоя реальность — тебе решать

Глава 51. Бойся гнева терпеливого человека.

Глава 51. Бойся гнева терпеливого человека.[1]

Прежде, чем затеешь шутку,

надо знать предел терпения у того,

над кем хочешь подшутить.

Бальтасар Грасиан-и-Моралес

Тимка и правда пришел за ней. И правда нес на руках с четвертого этажа вниз, а потом до школы, но на спине. Лера сопротивлялась, но Уваров был с группой поддержки. Ник и Ника пели с ним в унисон (ну просто Артик и Асти, усиленные бэк-вокалом). Соколова предложила стукнуть каждого, но Тим проявил настойчивость и предупредил, что понесет ее, как мешок картошки, то есть через плечо. Лера просверлила парня взглядом, но тот, то ли был в бронежилете, то ли успел увернуться, остался при своем. И так они и шли в школу: впереди с костылями подмышкой Ника, за ней нагруженный рюкзаками, как ишак, Никита, а уж замыкал шествие Уваров с Лерой на спине.

Чем ближе были ворота школы, тем больше цепенело сердце девочки. А Тимка балагурил и здоровался направо-налево, только успевал пожимать руки. Он ее даже через турникет просто перенес: взяв за талию, оторвал девочку от пола, и поставил по другую сторону ограждения. Лера чувствовала, как на нее смотрят десятки глаз детей, взрослых, толпящихся в узком фойе школы, и краснела. А Тимка будто и не замечал ничего: ни улюлюканья, ни смешков, ни косых взглядов. Закинул на спину ее рюкзак и шел рядом, пока она управлялась с костылями, и по сторонам не смотрел. Одной Лере было неудобно.

Уваров приходил каждую перемену: то сок принесет, то проводит до кабинета химии, и всё на виду. Не таясь. Ребята посматривали на Леру, но та завесилась от них густой длинной челкой и хранила молчание. Нестеров рассказал, как она упала на дорожке, многие сочувствовали. Многие, но не все.

Когда Ника убежала за булками в буфет, в очередной раз в дверях кабинета появился Тимка, и Стёпа Страхов, тщедушный высокий подросток, прокричал:

— Соколова, твой бойфренд пожаловал!

Лера смерила его взглядом, но промолчала, поднялась и потянулась за костылем, и тогда одноклассник усмехнулся:

— На ручках опять носить станет.

— Захлопнись, пока я добрая, — предупредила Лера.

Но Страхов не унимался:

— А до толчка он тоже понесет?

И вот тогда от бешенства перед глазами потемнело. Левая ладонь ребром вылетела навстречу тонкой мальчишеской шее, а правая, сжатая в острый кулак, уже впечатывалась в мягкое податливое тело, прятавшееся под формой. Раздался крик, и девочке показалось, будто кричали со всех сторон разом… А когда пелена спала, Лера увидела у своих ног корчившегося от боли одноклассника. Около него суетились, но она даже не изменилась в лице. Даже когда, расталкивая всех, около Страхова опустился Тимка. Лера видела его макушку так же, как в тот раз, когда он завязывал ей шнурки на кедах…

— Бешеная, — раздался рядом шепот, и Лера оглянулась. Кто-то из одноклассниц поддался назад, загремел стул.

— В чем дело? — встревоженно спросила Настенька от двери: она не видела, что происходит, так как лежащий на полу Степа был скрыт от нее столами и ребятами.

— Соколова зарядила Страхову кулаком в кадык! — крикнул кто-то из пацанов.

— Что? — и глаза Настеньки выхватили из общей массы Лерин взгляд, но учитель уже спешила к ребенку, лежащему на полу. Степа хрипел и корчился. — Быстро! Ты за медиком, а ты за безопасником… в смысле, за Александром Васильевичем! Бегом!

Тимка, понимающий в травмах больше Настеньки, развернул Степу.

— Молчи! Дыши спокойно! Слышь? Спокойно дыши! — командовал он, стараясь перекричать царящий гул. Вскинул голову и прогремел на весь кабинет: — А ну заткнулись!

Тишина словно упала на людей в кабинете. Слышны были лишь голос Тимки и хрип Степы. Потом влетел безопасник, за ним медсестра, еще кто-то. Тимку оттащили от Степы, и он встал рядом с Лерой.

Со стороны казалось, что она будто не понимала, что происходит. Безразличие читалось на ее непроницаемом лице. Но Уваров знал: это лишь маска. Маска бойца. Маска, чтобы противник не почувствовал твой страх. И парень положил горячую ладонь на тонкие ледяные пальцы, с силой сжимавшие край стола, около которого, опираясь на одну ногу, продолжала стоять девочка. Костяшки от напряжения даже побелели. Тимка по одному отнял цепкие пальцы и сжал потную ладошку в своей руке, и только тогда Лера подняла на него глаза. Она едва стояла на ногах, пульс так лупил, что Тимка чувствовал его своими пальцами. Но на лице не дрогнул ни один мускул. Только медовые глаза смотрели испуганно и взволнованно. А Уваров… он стоял и будто улыбался. Улыбался солнечным небом, теплым и ласковым, будто успокаивал…

— Не бойся. Всё нормально. Ты несильно ударила, — одними губами проговорил Тимка, так, чтобы только она услышала. Услышала и успокоилась. — Не бойся.

Кабинет директора. Бежевые стены, огромный стол овалом, портрет президента над креслом Федора Михайловича (прозвище у директора, конечно же, Достоевский). Марья Ивановна, старший специалист из детской комнаты полиции, сам директор, безопасник, завучи, Настенька, перепуганная маленькая мама, Лера, а напротив «пострадавшая сторона». Мать Страхова, здоровенная бабища в лосинах и широкой разлетайке, орала так, что закладывало уши. Ей раз сто уже сказали, что здоровью сына ничего не грозит, что он оскорбил девочку, и та в ответ ударила. Но у той будто фильтр стоял и отсеивал «ненужное», а «ненужным» было всё, кроме травмы ее собственного ребенка, которого «избили до полусмерти». Кричавшая женщина не верила словам ребят, которые указали Степана виноватым, не верила врачам «скорой», что отек быстро пройдет, а хрящ гортани не поврежден. А еще она не верила, что ее высокого сильного сына так изувечила какая-то пигалица, да еще и одноногая. Все здесь сидели, кроме Леры, стоявшей на одной ноге, и ее маленькой мамы, обнимавшей свою дочь за плечи.

— Что вы мне говорите? Если она боксер…

— Она не боксер, — в сотый раз на одной ноте повторил Александр Васильевич.

— …значит ей можно людей калечить? Ну ничего, ничего! Она еще сядет!

— Что значит сядет? — пробормотала Ксения Николаевна.

— А то и значит… Четырнадцать лет есть?!

— Гражданка Страхова, я бы попросила вас не раскидываться такими фразами, — холодно и будто равнодушно предупредила Марья Ивановна.

— А! И вы туда же! Вы за нас должны заступаться! Мы пострадали! Нас защищать, а не эту уголовницу! — вскинулась та.

— Я ни на чьей стороне. Я на стороне закона!

— А закон на чьей стороне? Вы ее защищать вздумали?

— Соколова виновата, что ударила вашего сына, но ваш сын ее спровоцировал, — напомнил безопасник.

— И чем же? Ишь, какая цаца! Слова не скажи!

— Послушайте… — попыталась вклиниться в разговор Ксения Николаевна, но Страхова не стала слушать.

— Да что тут говорить-то? Безотцовщина! Всё тогда понятно! — и мерзкая баба даже откинулась на спинку кресла.

Маленькая мама тут же вспыхнула:

— И что вам понятно? Что? Договаривайте! Что же вы? Только прежде, чем открыть рот, подумайте о том, сколько здесь свидетелей! Я привлеку вас к ответственности за клевету.

С этими словами Ксения Николаевна подошла к одному из стульев, на котором громоздились какие-то папки, сгрудила их на пол, а стул пододвинула дочери.

— Садись! — приказала она.

Лера подняла глаза, хотела возразить, но мать поглядела так, что дочь впервые перед собой увидела именно мать. Не девушку, которой без паспорта даже пива не продавали, а МАМУ. Маму, готовую вцепиться за нее в горло любому. И эта мама усадила своего ребенка на стул, а сама достала телефон и быстро набрала номер.

— Алло! Евгений Степанович, это Ксения Николаевна, директор «Счастливого взгляда». Мне нужна ваша помощь. Не могли бы вы подъехать? Да, прямо сейчас! Вторая гимназия, кабинет директора. Жду! — потом она обвела торжествующим взглядом присутствующих. — Без адвоката я даже рта не открою. И моя дочь тоже. А за свое «безотцовщина», вы еще ответите!

И под вопли неприкаянной Страховой маленькая мама села на кресло рядом с дочкой и обняла ту за плечи. Две малышки легко поместились на одном кресле, но безопасник поднялся и подставил свое кресло рядом. Ксения Николаевна поднялась, а потом грациозно села на свободное место, оправила шелковые полы юбки и посмотрела на дочь. Улыбнулась и взяла ту за руку.

Ребята маялись под дверью директора. Завучи входили и выходили, безопасник ушел на дежурство по школе, а госпожа из полиции, и обе стороны так и сидели в кабинете. Настенька прибегала и стояла рядом с детьми. Звенел звонок, и все расходились по кабинетам. Все, кроме Тимки, он так и сидел под дверью.

Сегодня за столько лет он просил у классного руководителя содействия, помощи, и радовался, что может умолять, ведь классруком была мама. А мама сама крутилась тут же все перемены — переживала. Потом приехал дядька в дорогущем костюме, махнул какими-то корочками перед охраной, заполнил лист прихода и прошел в кабинет директора. Минут через пять оттуда донеслись вопли Старховой, но дверь наконец-то открылась и в коридоре появилась бледная Лера, которую придерживала под руку Ксения Николаевна. Тимка мгновенно подхватилась на ноги, подскочил к девочке. Мать Леры притворила дверь. Погладила дочь по спине, заглянула в глаза.

— Ну, как ты? — спросила она тихо.

— Есть хочу, — ответила Лера, и мать улыбнулась.

— Давай такси вызову…

— Ты смеешься? Здесь идти минуту…

— Ксения Николаевна, я… — заговорил Тим, но Лера его перебила:

— Видала, какой у меня провожатый? Не парься! Мы пошли.

— Ну, идите… Тимофей, вы…

— Не переживайте, Доставлю до квартиры, — быстро сказал парень.

Мать кивнула и вновь вошла в кабинет. Едва она открыла дверь, вопль вырвался наружу, словно только и этого ждал:

— … и я этого так не оставлю! Вы поняли? Я и школу засужу! Она несет ответственность за детей!

— За детей несут ответственность только их родители!..

Хлоп — и вопли стихли.

Лера смотрела под ноги. На правой туфле еще больше отошла подошва.

— Как же бесит, — тихо сказала Лера.

— Не парься. Видать, крутой чел, если мать того урода так орет, — ответил Тимка.

Девочка подняла на него глаза.

— Что? — не поняла она.

— Что? — повторил следом за ней Тим.

— Ты о чем?

— А ты о чем?

— Вот, — и девочка подняла многострадальную ногу, — подошва отклеилась.

Тимка посмотрел на подошву, потом на девчонку, потом опять на поднятую ногу. Широченная штанина свисала с нее, как знамя на флагштоке — черное знамя на тонкой ноге. И сердце сжалось так, что в груди вдруг заныло, заболело… Парень шагнул к девочке, но та словно просчитала его действия, развернулась на костылях, и в это мгновение дверь кабинета директора отлетела в сторону. Тимка успел выкинуть вперед руку, и удар пришелся на нее. Лера оглянулась, и в тот момент из кабинета вылетела мать Страхова. Она всей своей массой наскочила на Уварова, придерживающего дверь, и немного опешила. Тот стоял и смотрел на нее, но женщина разглядела за его спиной девочку на костылях и шагнула к ней, что-то закричав, а на ее пути оказался чужой ребенок, который не пожелал уйти с дороги…

[1]«Бойся гнева терпеливого человека». Филип Дормер «Стенхоп Честерфилд»