Твоя реальность — тебе решать

Глава 50. Иногда правда — это всё, что у нас есть.

Не верьте чему-то, только потому что

Вам сказал это умный человек,

или Вы прочитали это в книге,

или просто потому что Ваша мама это

сказала — это не значит, что это правда.

Верьте только в то, что Вы сами можете

проверить и доказать, что это правда.

Дэн Скотт, «Холм одного дерева» (One Tree Hill)

Нога ныла, и параграф по географии не хотел лезть в голову. Лера вздохнула и отложила учебник, легла на спину. Мысли путались. Не получалось думать о «нужном» (учеба, сборы и тому подобное). Они словно перемешивались, и выталкивали на поверхность образ Уварова. Лера поднесла к лицу рукав толстовки и улыбнулась: от плотной ткани исходил терпкий, похожий на пихту, аромат. Так пахнет дезодорант Тима. Так пахнет Тим. И легкий невесомый запах ее антиперсперанта не мог перебить этот мужской запах, и Лере даже стало казаться, что она словно пропиталась этим ароматом.

— О чем задумалась, дочь? — раздалось от двери.

Лера вывернула шею. В дверях, держась за ручку, стояла мама. Лера улыбнулась дежурной улыбкой, маленькая мама скривилась.

— Так плохо? — спросила она и прошла в комнату.

— Да ну ее, — отмахнулась дочь и села.

Мама гладила по ноге, спрашивала, как прошел день. Лера отвечала, а сама смотрела в тонкие черты лица, которые так походили на ее черты.

Ксения Николаевна подняла глаза, моргнула, заметив такое пристальное внимание к своей персоне, улыбнулась.

— Ты чего? Будто впервые видишь… — спросила она тихо.

Девочка мотнула головой. Но маленькая не поверила в это «ничего». Она продолжала сидеть на кровати у ребенка и ждать, когда тот созреет и всё расскажет. Так и получилось. Лера пару раз вздохнула и вдруг спросила:

— Мам, а как… как зовут моего… отца?

Ксения Николаевна даже опешила от неожиданности.

— В смысле?

— Ну… ты никогда не говорила…

— Вот даешь! А отечество у тебя какое?

— Ну так оно по дедушке…

— С чего ты взяла?

Лера вскинула глаза на мать. В груди испуганно сжалось сердце. Ладони взмокли. То, что казалось незначительным, пустым, вдруг обрело смысл.

«И у меня есть отец!»— вдруг окатило.

— Ну…

Ксения Николаевна вздохнула и провела рукой по лицу дочери.

— У тебя его глаза, знаешь? — спросила она тихо.

— А он… он не хотел…

Мать тут же отрицательно замотала головой.

— Нет, нет, нет! Всё не так! Всё… как бы это сказать?

— Скажи, как есть. Мне же не пять.

Женщина закивала, а потом опять вздохнула. А потом рассказала впервые за почти пятнадцать лет историю своей невероятной первой любви.

— Две тысячи шестой год… Июнь… Мне было семнадцать. Золотая медаль. Выпускной для медалистов области и Санкт-Петербурга на огромном теплоходе. Там были самые-самые. Лучшие из лучших. Питер — Валаам — Питер. Три незабываемых дня. Так я и познакомилась с твоим отцом…

Из школ родного города было всего двенадцать медалистов, а потом к ним присоединились еще ребята из района, и школьников увезли в Питер. Тихоня Ксюша держалась своих ребят. Девушки в ярких платьях казались разноцветными бабочками. Оказавшись на теплоходе, пара сотен детей, заряженные позитивом, перемешались.

Взрослые дети сновали по теплоходу. Маленькая девочка чуралась такого количества людей. Боясь, что ее затопчут, она спустилась с верхней открытой палубы. Стояла на главной палубе, положив руки на перила. От шума, конечно, не убежала, но здесь хотя бы было спокойнее. Пару раз пробегали мимо пестрые стайки девочек, но Ксюша лишь сильней прижималась к перилам и в общем веселье участвовать не хотела. Ей хватало вида, который открывался отсюда, и она наслаждалась им. Девушка была так сильно погружена в свои мысли, что даже вздрогнула, когда на ее открытые плечи лег пиджак. Вскинула глаза и растерялась. Облокотившись на перила, попыхивая сигаретой, на расстоянии локтя стоял высокий темноволосый парень. На нем была белоснежная рубашка и небесного оттенка брюки на серебристых подтяжках. Ветер отнес сигаретный дым и бросил его в Ксюшу, та даже кашлянула в кулачок. Парень извинился и встал по другую сторону, но чуть дальше. Он молчал, молчала и Ксюша. Бросив бычок в темные воды, незнакомец глянул на девушку. Та попыталась стащить с плеч пиджак, но парень запротестовал:

— Ветер холодный, продует.

— А ты?

— А я большой и сильный, не видишь?

Девушка улыбнулась и взялась за полы пиджака.

Вот уже и Питер скрылся за кормой. Наверху проходили какие-то конкурсы, слышался задорный голос ведущего, но туда не хотелось. Видимо, парню, стоящему по левую руку, тоже. Он просто смотрел за борт и молчал. Будто и не было его рядом.

Хлопнула дверь и в узком проходе появилась группа парней. Они о чем-то шумно говорили и шли по проходу. Пиджаки расстегнуты, кто-то и без него уже, галстуки ослаблены. Ксюша бросила на них взгляд и сильней вжалась в перила.

«Пьяные, что ли? Хоть бы пронесло»,— мелькнуло в голове.

Не пронесло. Тот, кто шел впереди, вдруг сбавил скорость и даже перестал орать. Он уже подошел почти вплотную.

— Девушка, а вы чего здесь одна?

И Ксюша уставилась на этого подвыпившего парня.

— Я вроде не маленький, чтоб меня не заметить, — вдруг прогремело за ее спиной. Тяжелая рука легла на плечо и притянула к себе.

Ксюша неуклюже сделала шаг в сторону, нога подвернулась, и девушка просто уткнулась незнакомцу в грудь. Парень подхватил ее за талию. Наверное, со стороны смотрелось весьма интимно, так как выпускники удалились, и парочка вновь осталась наедине.

Ксюша повела плечами, освобождаясь из чужих рук, спаситель и не стал удерживать ее, убрав руки с хрупких плеч. Только пиджак поправил. А потом неожиданно спросил:

— Есть не хочешь?

— Хочу.

— Ну, пошли тогда поедим. Пока всё не съели.

— Пошли. Стой!

Парень оглянулся.

— Что?

— А как… как тебя зовут-то?

— Иванов Николай Федорович. А тебя?

— Ксения. Ксения Соколова. Николаевна.

Парень усмехнулся, на щеках появились миленькие ямочки.

— Ну пошли, Ксения Николаевна.

— Пошли, Николай Федорович…

— Ты знаешь, прошло почти пятнадцать лет, а я всё так хорошо помню, будто это было вчера, — сказала мама, глядя на стену. Только видела она не грушу боксерскую, не турник, а свою первую любовь. И маленькая Лера впервые в жизни подумала о маме, как о женщине. О красивой женщине, которая так и не вышла замуж. Она даже не приводила никого домой. Будто во всем мире перевелись мужчины.

— Ты… Ты его любила? — спросила девочка.

— Очень! Он такой… настоящий какой-то… Не объяснить. Просто за ним было легко и надежно.

— Но почему же тогда… Он узнал, что ты беременна и бросил тебя? Из-за меня? — вдруг воскликнула Лера, и слезы выступили на глаза.

Мать переполошилась, обняла, прижала к себе, стала гладить по голове.

— Что ты? Что ты? Нет, конечно! — запричитала она горячо.

— Но почему тогда?

— Ой, Лерусь!

Они так и проходили друг за другом почти всю ночь. Коля проводил Ксению до каюты, и ребята распрощались. Соседка так и не появилась до самого утра. А в 8:00 теплоход вышел к причалу Большой Никоновской бухты и повернул на юго-запад Валаамского архипелага в район живописного залива Скалистый берег, и Ксюша, чтобы не пропустить ничего, уже была на опустевшей верхней палубе.

Закутавшись в плед, она забралась с ногами на маленький диванчик, крутила в руках чашку с чаем, откусывая от круассана. И даже не удивилась, когда к ней подошел Николай. За ним волочился плед, а сам парень безостановочно зевал. Он привалился на диванчик, устроил голову на коленях Ксении и пробормотал:

— Сосед пьянющий храпит, как пароход. Я здесь посплю.

— А смотреть не будешь? Тут такой вид!

— Да чего я там не видел? Мы каждый год ездим на Валаам.

— А чего ж тогда согласился на этот круиз?

— Ну, во-первых, халява. Это ж подарок за нашу пахоту в течение одиннадцати лет. А во-вторых…, — но он не договорил, глядя на Ксюшу снизу-вверх, и у той даже мурашки побежали от его приглушенного голоса, — чтобы встретить тебя.

Его коньячные глаза в обрамлении черных густых ресниц дурманили сильней самого коньяка. Опьяняли, лишая рассудка и воли. Красивые глаза…

А потом была прогулка по Валааму, и Коля не выпускал из своих пальцев маленькую ладошку подруги.

Помогал на тропе, переносил через валуны. Там они и поцеловались. Опьяненные чистейшим кислородом и невероятной красотой Ладожского озера они встретили свою любовь. Любовь навсегда… А ночью на теплоходе всё и случилось. Соседка Ксюши так и не появилась. И влюбленные были предоставлены сами себе. Утром под холодным моросящим дождем парочка рассталась.

— Мы обменялись номерами телефонов и каждый день созванивались, пока я не утопила свой телефон, — тихо сказала Ксения Николаевна.

— Ну, симку-то…

— Какую симку? У меня был новый телефон-раскладушка, твои дедушка с бабушкой подарили на окончании школы. Ездила с твоей теткой на корабле по каналам, каких-то родственников катали, ну и всё: нырнул телефон в Неву. Я так плакала, да толку-то. Номер не восстановить. Это сейчас, можешь восемь симок сменить, а номер оставить старый, а тогда… Не забывай, тогда на дворе был две тысячи шестой. Не у всех телефонов камера была, так что…

— А сама позвонить? — с отчаянием спрашивала дочь.

Мать хмыкнула:

— Ну-ка назови на память номер Ники. Не помнишь? А чего так? Ведь подруга! Вот так и у меня. Номер в телефоне был. Я его наизусть не учила.

— Ма, а соцсети!

— О, да! Какие?

— В смысле какие? Да те же динозавры «Одноклассники»!

— Ох, дочь! Не было их. Никаких соцсетей. ВК появился в октябре две тысячи шестого, но я узнала о нем позже. Да и компьютер у нас появился, когда ты уже в сад ходила, так что... Как-то я решила найти твоего отца, чтобы просто увидеть, но быстро оставила эту затею. Николаев Ивановых…

— А он? Он не пытался найти тебя? — тихо спросила Лера.

— Не знаю. Может, и пытался, да не нашел. Дочь, я хочу, чтоб ты знала: с того момента, как я узнала, что стану мамой, я ждала тебя. Ни у меня, ни у бабушки, ни у дедушки даже полмысли не было, что ты не должна родиться. Ты дитя любви. Поняла?

Лера молчала, только носом хлюпала, обнимая мать.

— Меня, правда, удивляет, с чего вдруг ты заговорила об отце? Столько лет не задавала вопросов…

Лера фыркнула:

— Это всё из-за Уварова!

— Какого Уварова? — не поняла мать.

— Твоего хорошего мальчика, Тимофея Уварова!

— Ну, судя по всему, он не мой мальчик, а твой…

— Мама!

— … и он действительно хороший. Разве сама еще не поняла?

Но Лера упрямо молчала.

— Ты знаешь, он ростом с твоего отца. Тот тоже высокий. Это у нас семейное? Папа тоже высоким был…

— Дедушка самый лучший.

— Кто ж спорит? Конечно, лучший. Он так ждал твоего рождения! Кстати, то, что ты занимаешься борьбой…

— Рукопашкой…

— Хрен редьки не слаще… Так вот, то, что ты занимаешься рукопашкой, вполне объяснимо. Как говорится, гены пальцем не раздавишь… Твой отец был спортсменом, правда, не то дзюдоистом, не то тхеквондистом… Не помню…

— Ма, вот как так можно? А что ты помнишь о нем? — разозлилась вновь девочка.

— Всё помню. Руки его. Глаза. Голос.

— Ну зашибись, конечно, особые приметы, — проворчала дочь.

Ксения Николаевна улыбнулась.

— А вот одна как раз есть, — и она стянула с левого плеча дочери майку, оголив ключицу, где в ямочке красовалась родинка. — У него такая же. Представляешь?

Но Лера энтузиазма не выказала.

— То же мне, примета… не разденешь — не увидишь, — пробормотала она.

— Ну… извини… — тихо сказала маленькая мама, и девочке стало стыдно. Она легла, устроив голову матери на колени, прижалась.

— Это ты меня прости, — ответила девочка.

Мать гладила дочь по темным волосам, которые были такого же оттенка, что и у ее отца, и вздыхала. Прошло почти пятнадцать лет, она так больше и не влюблялась. Иногда думала о Николае. Вспоминала те теплые дни, что они провели вместе, ту единственную необыкновенную ночь. Тогда, опьяненные своей любовью, они даже не задумывались о том, что такая любовь порой приносит плоды… А плод этой любви лежал и плакал, потому что впервые за все эти годы почувствовал себя лишенным любви отца…

Лера понимала, что еще неизвестно, как тот бы отреагировал на ее рождение. Вполне вероятно, что он был бы не рад. Ну а кого обрадует перспектива в семнадцать лет стать отцом? Но почему-то хотелось верить, что он бы тоже обрадовался, что он тоже хотел бы, чтобы она, Лера, родилась.

— Знаешь, почему я тебя так назвала? — вдруг спросила Ксения Николаевна. — У него маму звали Валерией. Она умерла, когда он в седьмой класс пошел. Пока мы гуляли на Валааме, он всё хотел вернуться, дескать, чего я здесь не видел… А потом сказал правду. Сказал, что каждый год он ездил с мамой на Валаам, а как она умерла… Вот так.

Откровенный разговор с матерью долго не шел из головы. Нога уже не ныла, но Лере казалось, что из-за нее она не может уснуть. А потом позвонил Тимка. На часах было десять, но сил препираться с ним не было. И она молчала, даже когда он стал говорить, что придет за ней в школу (Лера упрямо желала доходить учебный год до конца) и отнесет ее туда на руках. Не хотелось возражать, убеждать, что на костылях она в состоянии и сама добраться до школы (тут идти-то)… Хотелось выговориться. Поплакаться. Хотелось, чтоб утешили.

— Ты там спишь уже? — вдруг раздался ехидный голос Тима.

— Моего отца зовут Иванов Николай Федорович. Он в две тысячи шестом окончил какую-то Питерскую школу с золотой медалью. Они познакомились на теплоходе во время круиза медалистов по Валааму. Меня назвали в честь его умершей матери. Но они потеряли друг друга, прикинь? Сейчас в такое не верится, скажи? Как можно потеряться? Мы все живем… будто под колпаком. На телефоне бесконечный спам… но у мамы тогда даже электронки не было. А телефон она свой с его номером утопила, а запомнить не успела… Тимка…

И Тимка поднялся с кровати. Этот тихий голос будто и не принадлежал колючке-драчунье. Словно она сняла в этот момент свою броню. Скинула, как Василиса Прекрасная лягушачью кожу… и стала беззащитной. Слабой. Ранимой. Хрупкой.

И от этого острого ощущения сердце заколотилось с такой силой, что парня бросило в жар, и он распахнул створку окна настежь.

— Лер, — тихо позвал он, а голос дрогнул.

Но девочка молчала, только сопела в трубку.

— Лер, я сейчас приду… — и парень потянулся за худи.

— Спятил? — донеслось с той стороны. — Мама, может, и поймет, но бабуля…

И парень опустился на кровать.

Тим молчал. И Лера молчала. Они словно слушали дыхание друг друга. Будто им и разговаривать не нужно.

Давно пора положить трубку, но пальцы продолжают прижимать ее к уху… И где-то там в километре есть близкий человек, который хочет помочь, хочет быть рядом. И от этого на душе становилось тепло. Хорошо, что такой человек появился. Как здорово, что такой человек есть!