Твоя реальность — тебе решать

Глава 56. Откуда не ждешь…

— Барри Аллен? Брюс Уэйн.

— Ваше приветствие не объясняет,

почему незнакомый мне человек

сидит без света у меня дома в моем

втором самом любимом кресле.

Барри Аллен (Флэш) Брюс Уэйн (Бэтмен)

Лига справедливости: Часть 1 (Justice League)

Домой пришлось возвращаться одному: Ника побежала навестить подругу, но вечером обещала выйти гулять. Никита проводил ее до дверей Лериной квартиры и поплелся домой.

Вечером пошел на тренировку. Не обязан был, но пошел. И сегодня, как на грех, взял высоту. Иваныч этого, правда, не видел. Вот так подстава…

Никита не побежал к Иванычу. Нет. Он прыгнул еще десять раз, и каждый раз планка даже не вздрогнула. Соревнования? О, да! Хотелось бы очень! Но… Но Иваныч так и не вышел из своей коморки. И что делать теперь?

Поднимаясь по лестнице, Никита услышал какие-то не то стоны, не то вздохи откуда-то с верхних этажей. Задрал голову — звук есть, картинки нет — непонятно. А на четвертом этаже вдруг столкнулся со странной преградой. Несколько мужичков в фирменных комбинезонах тащили гигантскую двуспальную кровать. Один из них, увидев Ника, тяжело пробормотал:

— Эй, паря! Уйди! И так глаза на лоб!

— Семеныч! Подними свой край! — рявкает с паузами его напарник, и оба страшно тяжело сопят.

Никите ничего другого, как вызвать лифт, не остается. Он успевает скрыться за дверьми, когда громадину проносят мимо.

— Вот так сексодром, — бормочет подросток, поднимаясь к себе на этаж.

Вышел на площадку и обалдел. Дверь собственной квартиры настежь. Оттуда вопли, шум, музыка. У самой двери еще один дядечка в таком же комбинезоне возится с замком.

— Здрасте, — промямлил подросток.

— Здрасте, — в тон ему отвечает дядька.

Никита протиснулся мимо него, стал разуваться.

— Эй! Люди! — крикнул он.

Из гостиной выглянула взлохмаченная голова дяди Лёши.

— Здорово, Никитос!

— А это тут чего? — спросил ребенок, махнув головой в сторону спален, откуда доносился женский дуэт, поющий про мальчика-бродягу.

Дядя Лёша хмыкнул, приблизился и тихо ответил совершенно серьезным голосом:

— Шабаш. Шабаш ведьм!

Тут откуда из-под руки вынырнула голова с двумя косицами.

— Папа, а что такое шабаш?

Никита усмехнулся вопросу любопытной Дашки, а потом увидел покоцанную мордаху друга. Тимка сдирал полиэтиленовую пленку с каких-то плашек и почти улыбался. Ник подошел, обнял, Тимка хлопнул по спине. Как здорово, что всё налаживается.

— Мама! Мама! — вопит Дашка. — Мам! А что такое шабаш?

— Что? — крикнула Елена Николаевна из бывшей родительской спальни.

— Что такое шабаш? — Дашка не успокаивается, даже когда отец ей делает какие-то знаки глазами.

— Шалаш, может? — переспрашивает Елена Николаевна недоуменно и выходит из комнаты. Она оттирает от острого края шпателя прилипший кусок обоев и на отца с дочерью не смотрит.

— Мама, я что маленькая? Я знаю, что такое шалаш, а что такое шабаш?

Дядя Лёша в этот момент пытается отвести дочь в сторонку, что-то бормочет.

— Да откуда ты этот шабаш взяла? — смеется мать Никиты, выглянув из комнаты.

— Никита, когда вошел, спросил, что здесь происходит. А папа ответил, что это шабаш…

— Ты не расслышала, — включает заднюю отец Дашки.

— …шабаш ведьм! — заканчивает торжественно ребенок в абсолютной тишине (то ли интернет убежал, то ли просто мелодия закончилась, но именно в этот момент в квартире воцарилась тишина).

Елена Николаевна подняла глаза на мужа, который попытался спрятаться за ту конструкцию, которую вместе с сыном собирал. Мать Ника захохотала, но Елене Николаевне, видать, не до смеха.

— Шабаш ведьм, говоришь? — процедила она сквозь зубы.

— Да я сказал «шалаш», всего лишь шалаш, — пробурчал дядя Леша.

— Ну, сейчас я тебе устрою инквизицию. А ну-ка иди сюда! Иди, иди. Не смей прятаться за сына, он болен!

— Лена, Лена! Мы не одни! Здесь свидетели!

— Ничего, ничего! Я скажу, что была в состоянии аффекта, ничего не знаю, ничего не помню!

— Алиса! Спаси!

— Лен, а ведь он сказал «шабаш ведьм», то есть во множественном числе? — вдруг спросила Алиса Алексеевна.

— Угу!

— Значит, их, то бишь ведьм, две?

— С точки зрения русского языка, как минимум две!

— Леша, ну ладно Лена, а я-то тебе что плохого сделала? — возмутилась Егорова.

Елена Николаевна даже замерла, оглянулась на подругу и, не слушая общий хохот, возмутилась:

— Шо-то я не по́няла… Что значит «ну ладно Лена», а? — пробормотала она и сама засмеялась. Потом глянула на хохочущего мужа и, улыбаясь, вкрадчиво проговорила: — Дорогой! Они-то здесь останутся, а ты-то домой пойдешь.

Но близкие люди лишь хохотали. Потом дружно ободрали обои в бывшей спальне и быстро поклеили новые бледно-голубые обои (благо, комнатка небольшая). Ели пиццу, вновь смеялись, рассказывали что-то забавное. Уже в одиннадцатом часу поставили новую угловую тахту серебристого оттенка. Мужчины внесли новый туалетный столик, установили угловой столик для рукоделия. Тут же натянули светодиодные ленты, навели порядок. В начале двенадцатого семья Фроловых засобирались домой. Их долго обнимали в дверях, благодарили, а те отшучивались, одна Дашка помалкивала, отчаянно зевая. Наконец, за шумным семейством захлопнулась дверь.

— Здорово, правда? — сказала мама, стоя на пороге обновленной спальни.

— Здорово, — согласился сын.

— Катя купила мне билет на десять дней в Черногорию. Ехать в июне.

— Круто!

— А ты как?

— А что я? Тимка переедет опять ко мне. Мам, мама! Не парься, умоляю! Езжай хоть в турне по Европе! Молодец, сеструха.

— Ты, правда, не обидишься, если я одна уеду?

— Правда-правда не обижусь!

Никита обнял мать за плечи, та похлопала его по руке, прислонившись спиной к груди сына.

— Мам, я рад, что ты переступила через всё это… — едва слышно проговорил он.

Мама вздохнула:

— Это не я. Это та бешеная семейка. Купили обои…

— Как? Как они выбрали-то? Тебе хоть нравится?

— Ну… я как-то говорила, что хочу бледно-голубые, Лена и пристала, я ткнула на сайте в какие-то… вот они их и купили. Правда, кровать я хотела топором порубить…

Никита уставился на мать, не веря своим ушам.

— Ты? Кровать? Топором?

— Ну, а куда ее? А Лена дала объявление. Вот ее и забрали сегодня. И ее, и тот туалетный столик, и тумбочки. Весь гарнитур, одним словом. Я даже не думала, что так быстро можно продать мебель. И деньги хорошие!

— Подожди, а тахта? Тоже Фроловы?

— Мебель я покупала. Диван в гостиной неудобный, а здесь… здесь я спать не могла… Вот и купила. Правда, не думала, что так быстро привезут. Вчера этой семейке Адамс сказала, что мебель приедет завтра, то есть уже сегодня, ну и всё. Как из стартового пистолета выстрелила. Ключи у них наши есть. Кстати, никогда до сегодняшнего дня не думала, что это реально может… чем-то грозить. Пришла с работы. Кровать в коридоре, а эти в восемь рук сдирают обои.

— Ты из-за них поменяла замок?

— Что ты? — возмутилась мать и даже хлопнула по руке сына. — Это Леша… сказал, что квартира должна быть крепостью…

— Ну да, а сами как печенеги с налетом, — хмыкнул Ник.

— Так ради нас же!

— Да кто ж спорит?! Здорово, что у нас есть Фроловы!

— Здорово!

И Никита напрочь забыл рассказать о новом однофамильце, успел только на пару сообщений ответить Нике, а потом провалился в сон: набегался за день. А Алиса долго лежала на новой тахте, смотрела на незашторенное окно (разбор с портьерами отложили на завтра) и думала о детях. О взрослом сыне, который оказывается сам может собрать мебель (туалетный столик собрал Никита), о дочери, которая верила, что у матери вся жизнь впереди. Как там говорили в извечном фильме «Москва слезам не верит»: «После сорока жизнь только начинается»? Ну и пусть так. Правда, уже не сорок, а сорок пять, но всё равно. Ведь всё зависит от настроя! А для нее, для Алисы, жизнь только начинается!