Твоя реальность — тебе решать

Глава 4. Детская боль — ирония взрослой жизни.

Страх всегда притягивает именно то,

чего ты боишься. А если ты ничего не боишься,

ты становишься невидим.

Лучшая маскировка – это безразличие.

Виктор Пелевин «Чапаев и Пустота»

Утром в понедельник Никита из дома вышел пораньше, дошел до детской площадки, где позавчера вынужден был сидеть перед Вероникой с малиновыми ушами. Третья школа стояла в соседнем дворе, на нее выходили окна всех домов квартала, но из-за высоченного забора, которым обнесли школу, пройти к проспекту можно только через этот двор. Парень глянул на часы: 7:20. Вряд ли Вероника успела пройти. Перешагнув низенький забор площадки, Ник уселся на лавочку прямо напротив дорожки, выложенной плиткой, теперь он не пропустит девочку. В ушах звучал Макс Корж «Стань», парень вытянул длинные ноги и по привычке сложил их одну на другую, скривился от боли и подтянул к себе правую, пощупал голень: эластичный бинт был незаметен под брюками школьной формы. В кармане толстовки для физрука лежала свернутая справка, написанная четким ровным почерком Егора.

Манипуляции, что он проводил с конечностью Ника, вспоминать не хотелось. У матери были напуганные глаза, когда сын в обнимку с каким-то молодым мужиком ввалился в квартиру. А этот мужик еще и хозяйничать начал: «подайте», «принесите», «не забывайте», «пусть сидит дома», «нужно поберечь» и дальше прямо по тексту тренера. Как сговорились! Мать только глазами хлопала. А Егор, вытащив иголки из ноги, наложив бинт, убрался восвояси. А на следующий день опять пришел, но уже с Серегой. Опять иглоукалывание, опять наставления, только уже от Сергея. То ли из-за того, что Егор издевался над Никитой, то ли просто на Серого было интересней смотреть, но мать слушала пловца, открыв рот, но при этом не забывала вставлять в его монолог свои «а я говорила», «ну ничего, ничего», «конечно, конечно» и тому подобное.

Никита же просто молчал и смотрел на Егора. Тот дал ему свою визитку с контактами. «Спортивный врач, кинезиолог, реабилитолог и (совсем странное) иглорефлексотерапевт» было указано на ней. Егор практически ни о чем не спрашивал, ткнул пару раз в руки-ноги и всё! Тело само всё рассказало, выложило всё, ничего не тая. Никита только успевал вытирать слезы, навернувшиеся от боли. Он стискивал зубы, а слезы знай бежали. Черт! А ведь даже не вспомнить, когда плакал в последний раз. Наверно, когда мать Тимки увезли на «скорой», а сам Тимка не мог плакать. Сколько им было? Лет девять-десять…

Врач, заметив слезы своего пациента, пожалел мальчишку. Поводил руками, куда-то понажимал — и проклятущий спазм отпустил из цепких лап свою жертву. Егор говорил мягко и очень тихо, и боль успокоилась, а тело, получив с добрый десяток игл, и вообще перешло в режим энергосбережения — Никита даже не заметил, как вырубился. Выключился, как из розетки кто-то выдернул. Проснулся от того, что Егор накладывал бинт.

— Там указан мой номер, если что — звони, — сказал врач, складывая в чемоданчик инструменты и пузырьки. — Ногу беречь. Я еще Нике скажу.

Никита приподнялся на локте.

— А Ника-то тут при чем? — попробовал сопротивляться подросток.

Врач защелкнул замочек на чемоданчике и хмыкнул:

— Думаю, именно она и при чем.

Никита почувствовал, как загорелись уши. Он и так себя ощущал не в своей тарелке. В его комнате находился посторонний человек, который видел его слезы, видел его слабость, а сам Ник даже встать не может, потому что велено лежать. Да если бы даже велели бежать, он бы не смог: нога казалась чужой. К тому же этот самый человек был братом Вероники, этой рыжей классной девчонки. За всю игру они перебросились десятком фраз, не более. И не понятно, как Ника к нему относится, но хотелось верить. И Никита, глядя на Егора, уже приготовился к тому, что тот станет угрожать («увижу рядом — прибью»), а тот бросил взгляд в окно, усмехнулся, повернулся к Никите, зачем-то помахал руками — сначала левой, потом правой — опять усмехнулся, и вновь посмотрел на своего пациента.

— Из твоего окна площадь Красная, конечно, не видна, но зато хорошо видно окно Вероникиной комнаты, — сказал он.

Никита даже подпрыгнул на кровати.

— Где?

Егор ткнул его в плечо (несильно, но болезненно, видать, знал, куда ткнуть нужно, эскулап, блин!) — парень повалился на подушку. В глазах врача-деспота мелькнула чертовщинка, губы растянулись в ехидной усмешке:

— Есть сестра?

— Ну… — только и выдавил Никита.

— Указал бы незнакомцу с бурлящими гормонами на окно сестренки? — и сказал тихо, но как-то так, что парень решил, что лучше промолчать. — То-то же!

Егор подхватил свой чемоданчик и окинул взглядом комнату подростка. Комната как комната. Кровать, угловой шкаф, кресло, заваленное одеждой, у окна огромный стол полукругом. На нем слева стоит компьютер, справа на полках учебники, и миниатюрные модели самолетов. Много разных моделей.

— В десятом учишься? — вдруг спросил врач.

— Угу.

— А на каком профиле?

— Физмат.

— Ну, я так и подумал. А дальше?

Никита вздохнул. Эти взрослые разговоры о том, что пора решать, его раздражали.

— Не решил еще? — словно подслушав его, проговорил Егор и вздохнул. В карих глазах мелькнуло что-то. — Это правильно. Не думай, что уже должен. Я спросил просто, чтобы понять, как ты будешь жить, если ситуация с ногой усугубится… Спорт — это здорово! Но спорт ломает. Бывает и такое. И я часто вижу мальчишек, вроде тебя, вот только у многих кроме спорта ничего нет. Совершенно! Ни увлечений, ни стремлений, ни мечты. А ты молодец! Классные модели! Мне одну такую, только кораблик, подарили, так терпения не хватило дособирать. Ну тогда… тогда, наверно, злости было много, и мечты не было. От слова «совсем».

Мальчишка не спускал глаз с доктора, а тот вдруг заволновался, перекинул чемоданчик из руки в руку, потрогал крыло модельки, висящей на леске, вздохнул.

— Я вчера на тебя так вызверился, потому что знаю, что такое травмы, и не только, как врач, но и как спортсмен. Давно это было... Вольная борьба, юниорский чемпионат Мира, и мне шестнадцать…

Егор замолчал, глядя в окно. Никита видел только его профиль.

— Поэтому стали врачом? — решился спросить подросток.

— Да, и именно спортивным. Знаешь, что самое забавное во взрослой жизни? В юности меня до ужаса бесила одна фраза: «Вам эта травма не помешает в обычной жизни»… Стал врачом, чтоб не говорить ее другим мальчишкам и девчонкам, которые не видят себя вне спорта, и жизни вне спорта не представляют. И знаешь что? Именно ее чаще всего и приходится говорить. Почти каждый день. Иной раз думаю: «А тот врач, что собирал мое колено по кусочкам, тоже себя так паршиво чувствовал?» В одном он был прав: в жизни мне колено не мешает. Нисколько. Но вот как вчера подпрыгнешь раз дцать и всё: боль бьет от поясницы до пальцев. Вот так.

Врач взял с Ника клятву, что тот побережет ногу. Три дня свободы. Абсолютной! Вот только как сказать об этом тренеру? Никита вытащил справку, развернул, вздохнул. До соревнований какие-то две недели…

«Тренер убьет! Как пить дать! Сначала орать будет, как потерпевший, а потом…», — но додумать, что именно сделает с ним тренер, не успел — из-за поворота появилась девчонка в знакомой бейсболке, и Ник поднялся. Он шел по серебристой плитке и не спускал глаз с девочки. А та не глядела по сторонам и что-то мурлыкала себе под нос, подпевая треку из телефона.

— Ника! — позвал Никита, но та не оглянулась.

Парень уже решил догнать, как вдруг мимо него пронеслась какая-то полноватая девчонка и с воплем прыгнула на идущую впереди Веронику. Та от страха шарахнулась в сторону, едва не упав, выдергивая на ходу наушники, потом глянула на девчонку и треснула ее несколько раз по спине.

— Блин! Меня чуть инфаркт не хватил! Спятила, что ли?

— Ой, да ладно! Я ж орала! — отвечала подруга, поправляя лямки рюкзака.

— Тихо орала, значит!

Девчонка покашляла и как завопила на весь квартал:

— НИИИКАААА!

Вероника остановилась и вытаращила на нее глаза, потом как-то сочувственно проговорила:

— Ой, а с головкой-то беда совсем! — и с этими словами она продолжила свой путь. Толстушка бросилась ее догонять.

— Ну ты же сама сказала…

— Я вообще ничего не говорила, — и назад Ника не оглядывалась.