Кисельные берега

Глава 14

* * *

Свет утренней зари

Над крышами в Эдо…

Проснувшись, что увидишь пред собою?..

Там же.

- А я ему так и сказал: ещё раз увижу, падла, как ты колоски на моей меже объедаешь – тюкну топориком и в речку скину. Никто тебя, упыря, не хватится… Они ж не спелые даже ещё – молочные, ирод!...

- Ну?

- Я ему, значиться: совесть-то у тебя осталась, аль последнюю в шнапсе утопил? А он гляделками своими бессмысленными на меня лупает и ждёт токма, как отвернусь, штоба потраву продолжить!..

- Ну?

- Гну! Чего разнукался, будто лошадь погоняешь?

- А хто ж ты, коль не лошадь? Коняка и есть…

Два мужика, впряжённых в телегу, волоклись по лесной дороге.

Рассвет только зачинался. Серел, светлея, воздух, росяная трава мокла по обочинам, цветы ещё не зевнули с ночи, раскрываясь, и птицы не затеяли утренний галдёж. Впрочем… птиц здесь было мало. Голодающую не первый год деревню они научились облетать стороной. Те, что посообразительней. Те, что поглупей, трепыхались в силках, моля о пощаде.

- На обратном пути соберём, - прислушиваясь к лесным шумам пообещал разговорчивый возчик, подтянул на груди бурлацкую лямку. – Можа, хоть на скудный супец …

- Мерина-то своего давно забил? – поинтересовался без интереса бредущий с ним в одной упряжке.

Приятель шмыгнул носом. Помолчал.

- Давно. На евангелиста Марка ажно…

Собеседник поцокал языком соболезнующее.

- Дяденьки, - послышалось из телеги хныканье, - дяденьки-и-и…

- Пробудился, хвороба, - буркнул тот, что расхитителя колосков ругал. – Слушай теперь его нытьё всю дорогу…

- Дяденьки, отпустите! Отпустите меня! На кой меня-то?..

- Велено – стал быть надо! – одёрнули плаксу.

- Да на что меня? – не сдавался мальчишка. – Сроду не бывало такого! Неужто девки этой не хватит? Сроду девку одну отвозили. К тому же – всегда из пришлых… А я-то! Я-то свой!

- Вот! – возчик сердито обернулся через плечо. – Можа, потому и докатились до жизни такой, что одной девкой всегда старались отделаться! Можа, мало одной-то?

- Да какой с меня Хозяину навар? - ныл мальчишка, вытягивая грязную шею над бортом телеги. – Я вона какой маленький да костлявый! Всё равно что человеку мышом наесться! Девка, конечно, тоже не больно добра, но уж всяко побольше моего, да повкусней, небось. С неё, должно, и начнёт Хозяин столоваться, а на меня и не взглянет!

- Радуйся, коли так, - буркнули ему от оглобель.

Мальчишка завозился в телеге, пытаясь сесть: спелёнутому в верёвку сделать это было совсем не просто. Извиваясь червяком и нещадно пиная в бок бесчувственное тело своей соседки, он подтянулся насколько смог и привалился боком к борту.

- Я-то, можа, и обрадуюсь, - заметил он с вызовом, оставив слёзные подвывания. – А вот вам в том радости будет немного!

- Как так? – удивились возчики.

- А так! Обидите вы Хозяина таким неказистым даром, ещё боле разозлите! Вот, подумает он, жертвуют мне с Худой Пажити что не попадя, всяку дрянь. Вместо того, чтобы лучшим поделиться. На что ж, спрашивается, мне этим сквалыгам благоволить? На что луга их не топтать, на что косцов не ломать?

Возчики замедлили шаг, прокручивая в головах эти несложные логические построения. Потом и вовсе остановились. Переглянулись.

- А ведь недомерок прав, - удивился радетель молочных колосков. – И что жа?

- Эх вы, дуралеи! – с чувством собственного превосходства обругал своих палачей полонянник. – «Что жа»… И козе понятно «что жа»! Если предлагать Хозяину дар на замирение, то из лучшего! Самого важного, самого справного, самого большого да гладкого в деревне!

- Что?! – вытаращился на него возчик. – Ты, часом, оглоед, не на господина ли Шварца намекаешь?

Мальчишка почуял чувкой загнанного зверька, что хватил лишку.

- Ну… - пискнул он, - или хотя бы его толстую жёнку…

Возчики отвернулись и зло рванули телегу.

- Или… господина пастора… тоже… может быть… - всё более утопляя надежду на спасение промямлил неудавшийся интриган.

- А ну цыть, червя богомерзкое! Ты только поглянь, Иеремия, на кого рот раззявил, убогий…

Мальчишка вновь захныкал:

- Дяденьки-и-и…

Мужики какое-то время терпеливо волокли телегу под его подвывания. Правда, недолго. Остановились, не сговариваясь, и завязали надоеде рот тряпкой. Заодно пихнули по-прежнему бессознательную девицу.

- Так и валяется, обмерши, кхм… Не перестарался, случаем, господин Шварц с сонным зельем? Вот незадача-то получится. Эх…

Обошли, нахмурясь, экипаж и вновь впряглись в лямку.

- Ведь и в самом деле: мало того, что везём Хозяину в дар двух убогих, так одна из них и вовсе полудохлая. Как бы и впрямь не осерчал он от этакого подношения пуще, нежели от его отсутствия…

- Ну…

- Как думаешь, Иеремия… В нонешнем-то годе тоже урожая не ждать? Должно, не ждать… В маю ни одного дождика ни упало, а на уборку, по всем приметам, задождит… К гадалке не ходи…

-------------------------------------------------------------

- Что мы будем пить семь дней?

Что мы будем пить – вот так жажда!..

Кира застонала и моргнула тяжёлыми веками…

- Шпапс мы будем пить семь дней!

И закусим лишь однажды!..

«Что за кретин… Что за дурацкая песня…»

Усилием воли она приоткрыла глаза.

Кретином оказался знакомый недомерок, крепко-накрепко привязанный к сухой осинке. Напрягши худосочные члены под стянувшей их верёвкой, мальчишка голосил незамысловатую кабацкую песенку так надрывно, будто пытался докричаться до родной деревни.

Кира попыталась пошевелиться. Удалось это сделать только непривязанным ногам - пошуршать лиственной лесной подстилкой. Это потому, что деревенские палачи примотали бессознательную жертву к дереву в сидячем положении, ввиду очевидных трудностей крепления расслабленного тела вертикально.

Жертва, постепенно приходя в себя, обдумала этот момент. Огляделась вокруг…

- Пойла хватит всем – полна бочка!

Будем вместе пить – не в одиночку!..

Откинув голову назад и стукнувшись при этом о жёсткую, ребристую кору затылком, пленница вновь издала мученический стон. Но не потому, что связанные руки онемели и затекли, и не потому, что спину выкручивало от неудобного положения, а потому что по-другому она, к сожалению, никак не могла выразить переполнявшее её негодование шумными песнопениями собрата по несчастью.

Сработало однако: внимание мальчишки переключилось.

- А я решил, ты уж померла. Дядька Иеремия с дядькой Гоцом тожа того жа опасались. Ага. Думали, староста перестарался с сонным питьём вчерась…

Кира посмотрела на него сердито и пнула сухую палку под пяткой. На языке вертелись десятки вопросов, задать которые она не могла. В том смысле, что без последствий. Впрочем, этого и не требовалось – словоохотливый собеседник и так был готов доложиться по всем пунктам, способным вызвать её интерес.

- …А оно, выходит, ничё – в меру плеснул. Всё ж таки опыт – сколь лет над деревней стоит! Сколь праздников Хозяину Леса отвёл, сколь девок да молодух мы сюды перевозили – не счесть. И сроду чужих! Приблудившихся к тыну аль украденных в Сухих Лещах. А ныне – вона! – мальчишка надул губы. – И меня, стал быть, сволокли на поживу Хозяину… Мало, дядька Иеремия говорит, в скудные времена одной-то жертвы. Надоть двоих спробовать…

Жертвы?! У Киры неприятно похолодело в животе. Это что ж получается? Она сидит тут связанная и совершенно беспомощная, ждёт пока явится некое чудище, чтобы её сожрать? И что – на ситуацию никак не повлиять? Да неужто?.. Она забилась, завозилась в путах, обдирая руки.

- Неее, - помотал головой мальчишка, наблюдая с интересом её телодвижения. – Эт ты зря, всё одно не вырвешься. Дядька Гоц вязать умеет… Лучше смирись. И встреть предначертанное храбро. Лично я позориться не стану – истерить там, орать, вертеться на пупе. Собираюсь встретить смерть, как мужчина! Буду петь весёлые кабацкие песни и с ними на устах погибну. Как храбрый Готтард Барсук во время своих странствий по Палестине. Вот уж истинный герой! Второго такого…

В лесу что-то громко хрустнуло. Затрещало… Качнули кронами тонкие осинки… Из-за ближайших кустов раздался негромкий, сиплый рёв…

Недомерок разом замолк. Лицо его под слоем грязи позеленело, и он как-то подозрительно просел на верёвках.

- Это он, - прошептал мальчишка дрожащими губами. – Хозяин… Как скоро…

Про свои героические потуги и обещания распевать весёлые песни во время отгрызания у него ног недорослик напрочь забыл – как отрезало.

При меньшем напряжении ситуации Кира бы непременно поглумилась над ним, хотя бы и мысленно, но не теперь: её самоё охватил вдруг такое всеобъемлющий ужас перед подступающим неведомым, какого никогда в своей жизни испытать до сей поры ей не доводилось.

«Мамочки… Мамочки… Только не это… Как же так? Зачем? Неужели моя сказка закончится так нелепо?»

Хряпнуло-хрустнуло с другой стороны… Мелькнул лохматый клочкастый бок… И надрывно затрещали заросли молодой поросли, сопротивляясь продирающемуся сквозь них огромному телу.

Недорослик завизжал. Высоко и пронзительно, как девчонка. Кира сглотнула бешено рвущееся из горла сердце, сжалась и зажмурилась…

- Ты не мог бы заткнуться? – прозвучал знакомый, низкий, рыкающий голос. – Зубы сводит от твоего ультразвука…

Принцесса осторожно открыла один глаз… Потом другой…

Медведь сидел на заду, как большая собака, и явно наслаждался произведённым эффектом. На его морде было написано такое искреннее веселье, что не заметить его и согласиться тем самым, что мимика у медведей отсутствует, было просто невозможно.

- Хороши… - протянул он, оглядывая приношение. – Всегда знал, что в Худых Пажитях жуткие жмотяры обитают, и вот – ещё раз убедился. Бери, боже, что нам не гоже… Сплавили двух убогих, коих по сусекам наскребли. Раньше-то, у наших дальних предков, как было заведено? Первую красавицу, умницу да рукодельницу приносили в дар! А ныне? Эх… Измельчал народишко-то…

Мальчик перестал визжать и теперь выплёскивал пережитой испуг совершенно по-детски – рыдал, самозабвенно всхрюкивая, взахлёб…

Решив, видимо, ему пока не мешать, медведь направился к девице. Выпростав из передней лапы огромный загнутый коготь, повертел им задумчиво перед глазами, куснул зубом, потом со вздохом подцепил верёвки и потянул. Толстая пенька лопнула, словно гнилая нитка.

Зашипев от боли в вывернутых лопатках, освобождённая пленница собрала онемевшие руки в кучу, принялась тереть их о колени…

- Так и не разговариваешь, фройлян? – осведомился спаситель сочувственно. – Не достало, небось, времени подумать над Бригиттиной задачкой?

Ответом ему было негодующее фырканье: будет ещё каждая зверушка уличать принцессу в недомыслии!

Злилась Кира на «зверушку» и за недавно испытанный по его вине панический ужас, оставивший после себя общее лёгкое потряхивание. И за то, что оказалась в этой дурацкой ситуации – ограбленной, опоенной и пожертвованной – тоже при его прямом пособничестве… Ну конечно – как же иначе! Разве медведь не говорил ей вчера, что в деревню ходить не следует? Естественно, она должна была поступить по-своему – не слушать же ей советов от первых встречных… медведей… Мда… Где, кстати, мои ботинки? А? Ну как же – известно где! Там же, небось, где и плащ, и колбаса, и платье Луизы-Фредерики, и – о ужас! – кошель с жемчужинами!..

Несчастная принцесса сжала кулаки. Да неужели она подобное спустит отморозкам этим вонючим?! Неужто утрётся и дальше поплетётся, проклиная судьбу? Щас прям! Как бы не так! Не дождётесь, утырки! Не на ту напали!

Кира в бешенстве принялась срывать с себя обрывки верёвок.

- А где ж это твоё… собачье недоразумение? – медведь широко зевнул. – Отстал что ль в дороге?

Недорослик оживился. Догнав, что неминучая и страшная погибель не торопится обрушиваться на его обречённую голову, он перестал завывать, затих, прислушиваясь и приглядываясь…

- Так энто, - он решительно вытер сопливый нос о плечо: ну, как смог. – Господин Хозяин! Собачку-то уж наверняка того… Вчерась, когда фройлян-то, опившись, хлопнулась с лавки, собака её как даст дёру! Чухнула так, что только хвост мелькнул. Но это всё напрасно, я вам скажу – от Хупперта не убежишь! Он уж так наловчился на ловле что собак, что белок – никто не сможет его в этом деле обставить.

«Удивительно мерзкий мальчик», - скривившись от вонзающихся в босые ступни палочек и веточек, Кира поднялась на ноги.

В какой же стороне дорога?

Она огляделась, потом сердито отряхнула юбку и наугад двинулась к просвету меж деревьями, поминутно шипя и стараясь аккуратней ставить ноги на колючий лесной ковёр.

- Вот те раз! – удивился медведь. – Куда это ты так стремительно устремилась?

- Небось, хочет поскорей слинять отседова, шоба проверяльщики, пришедши косточки собрать, не застукали за бегством, - предположил малолетний всезнайка.

Поразмыслив, медведь вынужден был признать версию вполне рабочей. А иначе действительно – по каким таким делам спешить бродяжке? Чай дома тесто не перестоит и печка не перегорит…

- Пойду всё же посмотрю, - решил он и закосолапил следом.

- Эй! – взвизгнул мальчишка так заполошно и пронзительно, что уходящие вздрогнули и обернулись. – А я?

---------------------------------------------

Мальчик и медведь стояли на дороге, наблюдая удаляющуюся фигурку сумасбродной девки. Удалялась она весьма экспрессивно – сердито размахивая кулаками и заметая подолом мятой юбки дорожную пыль.

- Куда эт она? Совсем сдурела али как?

- Неужто в деревню? Пойдём-ка глянем…

Недорослик попятился:

- Неее… Ещё чего! Я в деревню ныне не пойду – что я, полоумный? Они ж решат, что Хозяин отверг жертву, что неугодны мы ему.. В смысле, тебе… Добьют со злости – и все дела…

- Тем более! – обеспокоился его собеседник. – Надо бы предупредить девицу – она-то, видать, не знает!.. Чего её вообще туда понесло?

- Как чего? – мальчишка старательно принялся откручивать с придорожной ракиты хворостину. – Небось, за пожитками своими ринулась, скалдырница…

Он со свистом рассёк хворостиной воздух. Остался вполне удовлетворён.

- Пойдём-ка, Спальчик, - бросил через плечо медведь, заторопившись следом за свирепой фурией возмездия. – Негоже бросать в беде дурочку убогую…

Хворостина свистнула над травой, срубая бошки васильков.

- Тыдыщщщщь! – озвучил косарь и крутанулся на месте, принимая стойку фехтовальщика. – Сам иди, коль охота… Я не дурак.

- Разве тебя не учили, - удивился медведь, - что слабого нельзя бросать в беде?

- Чё?

- Сам погибай, а товарища выручай – не учили?

- Гхы… - офигел недорослик от столь невероятно безрассудного постулата.

Потом почесал маковку и вздохнул:

- Всё равно не пойду.

- А я тебя съем, - загадочно-выжидательно пообещал Хозяин Леса.

Спальчик сердито зашвырнул хворостину в кусты и неохотно двинулся по дороге, загребая босыми ногами дорожную пыль.

- Не понимаю зачем! – прохныкал он. – Чего ради я за манатки этой немой должон живот свой подставлять, а?

- Да нет же! Ты ошибаешься! – заверил его медведь, подпихивая в спину для скорости. – Я уверен, не ради тряпья своего она на риск решилась, а за ради друга верного – пса! Его идёт выручать, невзирая на опасность! Только ради этого можно вести себя столь опрометчиво и смело, и только это того стоит! Прекрасные, благороднейшие порывы души движут этой бедной девушкой. А ты говоришь, манатки…

----------------------------------------

Редкие люди-тени, ползающие по деревенской улице по своим редким надобностям, нынешним утром вынуждены были испытать сильнейший стресс. Спровоцировало его неудавшееся и всё ещё ходячее приношение – красное от гнева и лохматое от пережитого оно решительно пылило мимо потрясённых сельчан к усадьбе старосты.

Спросить у местных где та усадьба находится, немая, конечно, не могла. Но она и так обошлась, безошибочно определив искомое, как самый большой, крепкий и видный дом в деревне.

Ворвалась Кира в этот крепкий дом, сметя с крыльца обескураженную её явлением Эльзу, в разгар тихого семейного завтрака. И, несмотря на состояние аффекта, сумела успеть оценить заговорённость семейства от скудости и общего неблагополучия.

Всего на столе было вдоволь: и каши, и зернистого творога, и хлеба, и сливочного масла… И растерянности. На лицах домочадцев. С наслаждением в этом удостоверившись, Кира решила, что пора переходить к отстаиванию своих прав и вытребованию имущества. Свирепо оглядевшись вокруг в поисках доступных средств объяснения, и, не найдя ничего лучшего, она схватила со стола крынку с молоком и хряпнула об пол.