Кисельные берега

Глава 85

---------------------------------

После чудесного обретения осла закончился затянувшийся сезон дождей. На следующий же день. Как отрезало.

Выглянуло умытое солнце, и деревенские жители, во всём примечающие приметы и знаки, эту долгожданную улыбку небес немедленно приписали в актив богоизбранного пандита. Кому ж, как не ему, любимцу Бхавани, разводить руками тучи?

Это первое солнечное утро привело и выплеснуло у порога скромного жилища великого аскета и подвижника Баларамы местного старосту во главе панчаята – представителей сельсовета. Расшаркавшись с хозяином и обменявшись для затравки светскими любезностями, а также восторгами по поводу хорошей погоды и видами на урожай, стороны перешли к делу.

Староста расчехлил принесённый с собой свёрток и любовно огладил показавшееся из тряпиц тусклое благородное свечение. Искусно сделанный посох, покрытый сусальным золотом, был бережно передан местной властью заслуженному гражданину:

- Прими, уважаемый, - торжественно провозгласил староста, цепляя вырезанными на навершии распахнутыми крыльями ветку смоковницы. – Чтобы возглавить нынешний полёт, достойней тебя человека нам не найти во всей Парнапаке! А уж в нашей общине и подавно…

Премудрый жрец этим почестям, казалось, совсем не был удивлён, напротив, он принял драгоценное подношение с видом ожидаемой неизбежности. Он с достоинством поклонился, согнув худую спину с торчащим, как у кистепёрой рыбы хребтом и разразился перед присутствующими пафосными благодарностями с обильным цитированием загадочных строф своей единственной книги.

Односельчане сперва почтительно внимали. Спустя минут тридцать слегка подувяли. Ещё минут через пятнадцать, осознав, что речь пандита надолго, расселись под смоковницей – перебить или удалиться никому и в голову не пришло. Оставалось одно: уныло наблюдать копошение в траве беззаботных букашек и задаваться философскими вопросами о необходимости приневоливать простых людей к приобщению совершенно ненужной им зауми на санскрите.

После первого часа разглагольствований Каришма послала Киру поднести оратору кружку воды.

- Пожалел бы людей, многомудрый пандит, - прошептала водоносица в затылок расходившемуся мудрецу, пока тот жадно глыкал, смачивая горло. – Не у всех желудки приспособлены переваривать те брыльянты истины, коими ты их сейчас пичкаешь…

Пандит с высоты своего роста, который Кире был ровно до плеча, бросил на советчицу уничтожающий взгляд.

- Ты, дева, вместо того, чтобы встревать, куда не просят и давать глупые советы, лучше бы прислушалась к советам умным, кои избранник самой божественной Бхавани изрекает!

- А что он изрекает? – проявила Кира саркастическую заинтересованность.

- Он говорит, что скоро полнолуние, о докучливая дева. А ты, между тем, до сих пор ничего не сообщила нам о своей семье в Пашмире! Где живёт она, как тебя встретит и в какую сумму её благодарность выльется?

- При чём тут полнолуние? – удивилась докучливая дева. – В полнолуние я память потеря что ли? Или…

- … А ещё он говорит, - продолжил жрец сердито, - отправляйся на кухню и помоги хозяйке с обедом, несчастная! Там женщине место, а не на собраниях мудрых мужей.

Сзади Киру настойчиво потянули за одежду в направлении дома.

- Куда лезешь, дурёха? – прошипела жена мудреца. – Думаешь, из благородных, так всё можно? Самого пандита перебивать дозволено? Опомнись!.. Пойдём-ка лучше в дом, приодену тебя перед отправлением. А то родственнички твои решат, что мы с убитого нищего лохмотья сняли да тебя обрядили. Или вовсе подумают, что мы плохо о тебе заботились! А это ведь не так?

Кира заверила внимательную хозяйку, что она её заботой более, чем довольна.

Та удовлетворённо кивнула и, закопавшись в сундук, выудила оттуда пёструю ткань в огурцах. Осмотрела гостью с ног до головы и принялась споро накручивать отрез на её стан, поверх заранее надетого короткого ультрамаринового топа. Слой за слоем она умело заложила мягкие складки и пустила струящийся шлейф вдоль спины…

- Так-то лучше, - кивнула она удовлетворённо, покончив с нарядом.

Накрутив длинные волосы своей модели на кулак, собрала их в мягкий узел, закрепила шпильками – и вуаля! – почти совсем приличная девка получилась. Почти – потому что не было в созданном образе ни одного украшения, ну вот ни браслетишки паршивого, ни цепочки завалящей. А это, конечно, безобразие. Скудость такая – смотреть страшно. Но тут уж ничего не попишешь, ни свои же побрякушки отдавать!

Каришма поморщилась, придирчиво оглядев девчонку: ладно, пускай ужо, чай недолго смотреть на неё осталось. Полнолуние на носу… Когда, кстати? Да когда ж – послезавтра, забыла что ль? Пара денёчков осталась…

- При чём здесь полнолуние? – услышала задумавшаяся хозяйка. – Не знаешь, Каришма, что твой муженёк имел в виду, пугая меня этим астрономическим явлением? Он, случаем, не в вампира превращается?

- Превращается, - буркнула тётка. – Тока не в вампира. Мы все тута… превращаемся…

«Ну вот, - стукнуло в голове, и Кира медленно опустилась на застеленную половиками скамью, - начинается сказка. Хоррор в стиле Зиты и Гиты…»

- Превращаетесь? – переспросила она дрогнувшим голосом.

Каришма фыркнула и затолкала обратно в сундук непригодившиеся полотна ткани.

- А ты как себе думала? – неожиданно вызверилась она на собеседницу. – Как ты думала, благородная госпожа, мы собираемся помочь тебе домой добраться, в самый Пашмир? Туды караванным ходом целый сухой сезон тащиться надоть! Ты что ж, возомнила, мы на столько времени дом и храм оставим, в опасное странствие пустимся? Как ты думала мы собираемся тебя доставить?

- Как? – каркнула Кира.

В голове её мелькали со скоростью киноленты предположения на этот счёт одно другого невообразимей и страшнее.

- А увидишь! – бросила хозяйка раздражённо и с грохотом обрушила крышку сундука на место.

В её глубоко запавших, злых глазках вдруг мелькнуло отражение такой тоски, что гостье стало не по себе.

-------------------------------------

Спорить Кира не стала: Пашмир так Пашмир.

Баларама сам себе это придумал, сам решил, что за приблудившуюся к ним побродяжку срубит благодарственное пожертвование на храм своей благодетельницы, сам вызвался её доставить – вот пусть сам и расхлёбывает. Раз у него столь богатое воображение, пусть сам придумывает в какой город и в какую семью её в этом Пашмире сгрузить. А за ним не заржавеет: с тех пор, как жрец свалился с крыши, он стал весьма самостоятельным и самоуверенным индюком. И хоть шишка зажила, последствия сотрясения мозга ему не избыть, видимо, ещё долго…

Размышляя над этим, гостья поужинала в одиночестве вчерашним карри и засомневалась уже в который раз: сказать, разве, им правду? И попросить помощи не в направлении неизвестного и чужого Пашмира, а… Куда податься-то? В Сяньскую столицу, где сейчас должен находиться «Сигизмунд Великолепный» с Пепелюшкой и принцем на борту? Последний вряд ли будет ей особенно рад. Как бы снова не надумал прикокнуть ненароком… Может, в Египетские земли, чтобы там дожидаться «Стремительного дракона»? Ладно, допустим. В какой из портов? Это во-первых. А во-вторых, вдруг Никанорыч уже завершил свои дела и мчится, ветер рассекая и гремя мошной, по направлению к родным краям? Что тогда делать?

В Эль-Муралы? – сердце Киры пропустило удар. – Искать Медведя в этом городе, вызывающем у неё тяжкие воспоминания, как иголку в стоге сена? Если он ещё там…

Да уж, сомнительные планы… К тому же вряд ли благочестивый пандит, узнав что за доставку он получит печёный шиш, по-прежнему станет стремиться её облагодетельствовать… Собственно, как вообще он собирается это сделать? Пристроить, разве, в какой-нибудь торговый караван, следующий через селение на север страны? Вряд ли ему по силам международный чартер – будет он во что-то превращаться или не будет…

Кира вздохнула.

Кстати. В самом деле – день икс близится к вечеру, а никаких сборов до сих пор не наблюдается. Ведь ясно же было сказано: сегодня, после захода солнца, когда поднимется полная луна… Скоро уж темнеть начнёт. И где же, в таком случае, сами хозяева?

С утра они молились в пунджаруме, постились весь день, а пополудни и вовсе куда-то отправились. Гостья тогда выглянула за калитку им вослед и увидела, как медленно и степенно жители села двигались по ещё непросохшим лужам к храму Бхавани.

«Праздник у них что ли какой? Ох уж эти мне сельские праздники – бррр… мороз по коже…» - содрогнулась Кира и решила считать, что трепещущие перед многомудрым пандитом односельчане просто решили помолиться за него перед трудным дальним путешествием и пожелать счастливого пути да дороги скатертью.

С тем она и вернулась разогревать карри. Заверив себя, что подобного объяснения ей вполне достаточно. Но спустя час бессмысленного блуждания по двору, возлежания в тени смоковницы и ругни с Сырником, опрокинувшим ведро с помоями, поняла, что нет – не достаточно.

Из головы не шёл позавчерашний разговор с Каришмой. Почему они связывают отправление в Пашмир с полнолунием? А полнолуние с превращением? Стало быть, отправление с превращением? Что за чёрт… В кого они собираются превращаться – в гужевых, что ли, мулов? Или в ослов? Скорее всего. Им это подходит.

Кира хихикнула и тут же себя осадила: чего расхихикалась раньше времени? Вот увидишь Балараму ишаком, а супружницу его толстой кусачей мулихой, косящей злым глазом, вот тогда и посмеёшься. Пока же – фиг его знает… Что там за метаморфозы планируются в семье жреца Бхавани? Вдруг нечто весьма неприятное? Может быть, даже… опасное?.. Встрянет она сейчас в какую-нибудь историю с вурдалаками. А что? Страшных сказок по всему миру – не счесть. Где гарантия, что эта сказка не такая?

Считать ли гарантией обещание помощи? Стопроцентно – вряд ли. Это вполне могла быть уловка, - с готовностью подсказал внутренний голос, - чтобы… Ох ты ж, ёжкин кот… Чтобы… задержать её здесь до полнолуния? До той ночи, когда… например… Ну, например, когда её ритуально выпотрошат на жертвенном алтаре во славу плодоносной Бхавани.

Девушка зажмурилась и потрясла головой – ну что за жесть! Лезет в голову чушь всякая! Почему же сразу чушь? – обиделся внутренний голос и продолжил накидывать своей хозяйке прочие, леденящие кровь варианты применения одиноких и доверчивых девиц.

- Ладно, ладно! – пробормотала она вслух, выставив перед собой ладони в оборонительно-отклоняющем жесте. – Я поняла. Поняла я, глубокоуважаемый внутренний голос, о чём ты хочешь меня предостеречь. Это ясно. Дальше-то что? Что ты конкретно предлагаешь? Пойти разведать чего аборигены у храма стусовались? Чего планируют и какова в их планах роль бедной чужестранки? – Кира недоверчиво огляделась вокруг, словно опасаясь, что из-за угла дома уже кто-то подкрадывается к ней с ритуальным тесаком. – Пойду, пожалуй. Уговорил.

Она выскользнула за калитку и огляделась в поисках запропавшего после головомойки по поводу помоев Сырника. Посвистела на четыре стороны, окликнула для очистки совести по имени пару раз, не ожидая особого успеха. Но успех не замедлил явиться – под коленку ей ткнулось нечто мохнатое и пыхтящее. Кира потрепала нечто по ушам:

- Я уж думала всё, пиши пропало, - обрадовалась она. – Думала, смылся ты по своему обыкновению, учуяв очередную заварушку. Стало быть, всё спокойно пока? Неприятностей сегодня не ждать?

Она присела перед псом и взяла в ладони улыбающуюся мордень с болтающейся между зубов розовой тряпкой языка. Животина всем своим видом излучала бодрый оптимизм относительно ближайшего будущего, и Кире очень хотелось надеяться на безотказность этого барометра, но… Но стоило вспомнить, что знаменитая Сырникова чуйка не остерёгла его от злополучного плота - стало быть, тоже не всесильна,как робкая надежда увяла, так и не развившись в уверенную веру. Так робкой надеждой и осталась.

- Идём со мной, - вздохнула загостившаяся странница, - только тихо. Веди себя послушно и никуда от меня не отходи. Понял? А то мало ли что – вдруг улепётывать придётся в срочном порядке… Так вот чтобы я тебя, охломона, в этом случае не бегала, не искала по деревне с фонарями. Ты понял, я тебя спрашиваю?

Сырник улыбался во всю пасть и норовил лизнуть девушку в нос.

- Во дурак… - в который раз удивилась развитости высокоорганизованного млекопитающего его спутница и, ещё раз вздохнув, зашагала в сторону храма на пригорке.

Храмовая площадь вместе с самим строением была обнесена круговой стеной, сложенной из дикого камня. Содержалась она, по всей видимости, не лучшим образом: где-то осыпалась, где-то провалилась, и не где-то, а повсеместно опуталась настырными тропическими лианами. Всё это, безусловно, говорило и о бедности общины, и о безалаберности служителей, не озабоченных внешним видом сакрального места.

Кира вспомнила, как Баларама перекрывал крышу на своём доме и усмехнулась – она бы ничуть не удивилась, если бы у такого хозяина и в храме крыша протекала, точа носы позолоченным идолам и барабаня по алтарю с дароносицей.

Впрочем, это лохматое запустение вокруг ей только на руку.

Она свернула с дороги, втекающей в центральные ворота, на узкую тропку, заросшую по сторонам высокими будыльями неизвестных Кире растений, и пошуршала по ней, сторожко оглядываясь. План был таков: обогнуть стену и понаблюдать за происходящим внутри через один из укромных, укрытых беспорядочными кущами проломов.

До своих зрительских рядов на галёрке разведчики добрались мокрые, как мыши. И распаренные, как варёные раки: горячая, душная влажность ворочалась в прихрамовых зарослях, стекая струйками пота по вискам, заставляя одежду липнуть к телу, а шерсть скручивая в неопрятные сосульки. Сырнику всё это ужасно не нравилось. Он поскрипывал жалобно, волочась за своей предводительницей, и периодически встряхивался всем телом, пытаясь избавиться от лишней влаги.

В отличие от собаки, Кира, целеустремлённо пробираясь вперёд, почти не обращая внимания на духоту и влажные юбки, облепившие ноги. Ну и что с того? Подумаешь, ерунда какая. Разве это неудобство – прям такой уж дискомфорт? Что я дискомфорта не видела? Ещё как и ещё сколько за последние полгода! Такое бывало, что нынешняя тропическая баня – мелкие брызги!..

Наверное, я привыкла, - подумала она с непонятным беспокойством. – Привыкла терпеть, переносить тяготы, преодолевать трудности, а порой и не замечать их в азарте поставленной цели по очередному спасению собственной шкуры… Хорошо это или плохо? Нужен ли человеку моего времени такой опыт? Закалит он меня или искалечит? – вот в чём вопрос…

О! Наконец-то – вот и пролом подходящий. Достаточно проломленный, чтобы слона провести.

Разведчица осторожно вскарабкалась по обвалившимся камням и заглянула за стену… Вот блин! Ну что за ленивые засранцы эти храмовые служители! Здесь тоже занавеси из перепутанных лиан и частокол из древесной поросли – ни черта не видать. Придётся подобраться поближе – сменить галёрку на партер.

Проковыряв в лиановой сетке проход, Кира перекинула ноги через каменную кладку и аккуратно, стараясь особо не потревожить росшие внутри кусты, просочилась внутрь храмовой территории.

- Жди меня здесь! – велела она Сырнику, будучи твёрдо уверенной, что «здесь» ждать её никто не будет.

Но и тащить его внутрь глупо. Если волочь за собой этого безмозглого пса, который отродясь в засадах не сидел и сидеть не собирается, к чему тогда вообще вся эта конспирация? С таким же успехом можно было зайти с центрального входа, вежливо и громко поздороваться и поинтересоваться своей ролью на вседеревенском мероприятии…

Девушка согнулась в три погибели и осторожно пробралась сквозь первую лесозаградительную полосу. Ага… Уже лучше… И местечко что надо: слегка возвышается над площадью, поэтому лицезреть получится не лес ног, а море голов. А за этим морем – вход в покосившуюся избушку деревянного храма. У входа ожидаемо вещал жрец и любимец богов Баларама, позади него тускло светилась золотом инсталляция из украшенных цветами фигурок жития и погубления великой Бхавани. Над алтарём плыл задумчивый дымок курильниц, замешивая в густую влагу воздуха тяжёлый сандаловый аромат. Справа, в разрывах уходящих облаков, горело рыжее золото закатного солнца; слева, на уже очистившемся небе, висела полная, пока ещё прозрачная, как дымка, луна.

Ничего не происходило. В том смысле, что ничего особенного: жрец проповедовал, люди внимали. О чём проповедовал – Кира разобрать не могла, как не прислушивалась. Её отделяла от храма звукопоглощающая толпа, вроде бы и безмолвствующая, застывшая в молитвенных раздумьях, склонив подбородки на сложенные ладонями руки, но всё равно издающая нестройные гул присутствия, который неизбежен при любом массовом скоплении живых организмов.

От нечего делать Кира вычленяла среди молящихся отдельных персонажей, рассматривала, гадая об их жизни, ядовито посмеивалась над их неказистостью. Вот горбун, с трудом поддерживающий искривлённое тело с помощью грубого, сучковатого костыля. Вот неопрятный старик, кашель которого похож на щёлканье пастушьего бича. Вот женщина, на помятом лице которой такая усталость, словно каждая минута жизни даётся ей с превеликим трудом. У этой старухи – пустые глаза, у той – злые, ищущие, лихорадочные. Там – безобразно расплывшаяся тётка, с трудом переставляющая раздувшиеся варикозные ноги-тумбы; рядом с ней – костлявая доходяга, с болтающейся на мослах коричневой кожей…

Люди пожившие, люди потрёпанные, люди озлобленные и скучные, забитые, больные от тяжёлой работы и плохой еды, давно переставшие ждать благодати и привыкшие смотреть под ноги. О чём они молились?

«Какой странный контингент, - осенило Киру. – Здесь же, - она ещё раз внимательно оглядела толпу, - нет ни детей, ни молодёжи… Почему? Им не положено ходить на эти собрания? Или… их вообще нет… в деревне?..»

Закат менял цвет – из рыжего в багровый – поджаривая остатки не успевших разбежаться туч. Залюбовавшись небесной феерией, затаившаяся в кустах шпионка вздрогнула, когда сзади, в шею ей ткнулся мокрый нос.

- Вот болван! – прошипела она на довольного Сырника, лупящего хвостом-бубликом по зарослям засадного убежища. – Напугал, собака… Ну чего ты пришёл? Я где велела ждать?

Пёс возликовал. По неведомой причине: то ли потому, что его удостоили беседы, то ли потому, что понравилась весёлая игра в прятки. Киру он застукал и решил в связи с этим отметить свой триумф победными прыжками вокруг неё. Панические попытки девушки его угомонить вызвали у Сырника неконтролируемый приступ восторга: он радостно облизал ей лицо и, спружинив задними лапами, передние вскинул ей на плечи с целью пообниматься. Пискнув, Кира опрокинулась на спину в густую траву, вскочила тут же, отпихивая собаку и испытывая страшную неловкость при мысли о том, как глупо она спалилась. Наверняка, народ на площади сейчас с недоумением таращится на раскачивающиеся макушки зарослей у стены. Сейчас… сейчас кто-нибудь подойдёт, раздвинет ветви и…

Мысль эта внезапно вылетела из головы, сменившись ледяным, чёрным ужасом: прямо ей в глаза уставилась кобра, вскинувшая гибкое тело в атакующей позиции и раздувшая капюшон. Её зловещее шипение заставило похолодеть…

«Какая же я дура! – обозначилось запоздалое прозрение. – Куда полезла? Решила, что в городском парке находишься? Где самый страшный зверь в кустах – это бомж Вован? Страшный в основном своей исключительной вонью и разговорчивостью… Боже, что делать? Что в таких случаях делают?!»

Она не знала. Зато Сырник, видимо, знал.

Он громко, надрывно залаял – кобра качнулась в сторону и перевела внимание на собаку. Пёс ударил змеюку лапой по хвосту, та резко клюнула в его сторону. Сырник увернулся, перескочил ей за спину – снова ударил по хвосту. Змея развернулась, скручиваясь мускулами текучих колец… Бросок! Пёс отпрыгнул, держа безопасное расстояние и заливаясь в остервенелом лае.

Пятясь задом, Кира на карачках поползла из кущей в сторону площади. Медленно-медленно, без резких движений… Только бы не вскочить, не завизжать, не броситься напропалую через заросли – так, может, кобра, отвлечённая собакой, не заметит её бегства…

Кобра резко обернулась в сторону уползающей добычи - собака, до которой оказалось не так-то просто дотянуться, интересовала её всё меньше. Жёлтые стеклянные глаза блеснули, обнажился в раззявленной пасти загнутый зуб…

Кира вскочила и визжа, как полноценный пионерский отряд, напуганный явлением привидения в простыне, бросилась на площадь. Она закапывалась в гущу толпы, которую совсем недавно подозревала в коварных умыслах, подпрыгивала, притопывала, сдирала с себя невидимых змей, пауков и прочую тропическую нечисть, о существовании которой внезапно вдруг вспомнилось. Люди торопились расступиться перед бесноватой кликушей, уважительно покачивая головами и благословляя её одухотворённое безумие.

Внезапно вырвавшись на свободное пространство перед алтарём, она не удержала равновесие и растянулась во весь рост, ткнувшись лицом в уже просохшую на утоптанной площади пыль.

Удар о землю привёл девицу в чувство, вытряхнув истерику из помутившегося от испуга разума. Но вставать она не торопилась. Лежала, приходя в себя и прислушиваясь к настроению людей, сжимала кулаки и скрипела зубами от боли и унижения.

«Разведчица херова, - думала она с отчаянием, отплёвываясь от попавшей в рот земли. – Сама к жертвенному алтарю заявилась, с песнями и плясками… И Сырника чего-то не слыхать. Неужели достала его кобра?..»

Эх, жизнь собачья… Ладно, надо подниматься. Не век же тут разлёживаться. Вставай, тряпка! И встреть уготованную тебе участь лицом к лицу!

Она приподняла голову и уставилась на чьи-то босые коричневые ноги.

- Тебе помочь, бедняжка? – осведомился сверху молодой и звучный голос. – Не продуло тебя во время столь стремительного перемещения с храмовых стен к подножию алтаря?

Что??

Кира торопливо села и во все глаза уставилась на склонившегося над ней мужчину. Он был молод, приятен лицом и улыбчив. На широких плечах, укрывая спину, лежал тяжёлый холм плаща. Тёмные кудри, стянутые серебряным обручем, падали на лоб, подчёркивая смеющиеся глаза и рельефный нос с горбинкой.

- Кто ты? – спросила Кира у человека, которого точно не было ранее на площади, потому что не заметить такого среди хромых, кривых и убогих, не выделить, как тополь среди терновника, попросту невозможно!

За спиной его мелькнула тень, и в свете гаснущего дня над незадачливой разведчицей склонилась молодая женщина с чёрными косами и ямочками на пухлых щеках.

- Бедная девочка! – улыбнулась она ласково и протянула пострадавшей платок. – Зачем ты прибежала сюда? Думала, бросим, не выполним обещание?

- Обещание? – тупо повторила Кира.

Молодая пара подхватила её под руки и помогла подняться.

- Ну конечно! – подтвердил мужчина. – Мы не отказываемся! Уже сегодня ты вернёшься в драгоценный твоему сердцу Пашмир, обнимешь родных и близких…

- Не отказываетесь? – пролепетала Кира, обводя взглядом столпившееся вокруг собрание. Собрание глядело на неё доброжелательно, глазами людей, находящимися в ладу с самими собой, и улыбалось белозубыми улыбками. – А… вы… это кто?