Кисельные берега

Глава 90

* * *

Волчья поступь тревожит снег.

К добру или к худу

На пути встретить зверя ?

Там же.

Медведь толкнул дверь и вышел в серую промозглость полудохлого рассвета последнего ноябрьского дня.

Силантий молча передал ему поводья уже оседланного коня:

- Скатертью дорога, - пожелал он простуженным голосом, зябко ёжась в сырости тумана и покашливая в кулак.

Отбывающий одним лёгким движением вскочил в седло, огладил тёплую шею гнедого и подобрал поводья. Конь медленно тронулся вдоль узкой улочки, звонко выстукивая подковами в сонной тишине раннего утра.

«Понесла нелёгкая, - осуждающе покачал головой в спину всаднику управляющий вышеградского купца и спрятал озябшие пальцы в рукава кафтана. – Возмечтал, блажной, о принцессе… Да на что она в супругах-то? Ни мыть, ни колотить, ни щи варить! Что ею делать-то? На божницу рази поставить да любоваться?»

Мужик сплюнул в сердцах и обернулся на замеченное краем глаза движение у неплотно притворённой створки ворот под аркой.

«И эта туда же! – ужаснулся он, узнавши мелькнувший силуэт. – Что за бешеная девка? Никаких понятий о долженствующем – что хотит, то и творит! Даром, что укороту дать некому…»

Силантий прошёл под арку, потянул створку на себя.

- Ну чаво копаешься, непутёвая? – хмуро осведомился он у застуканной Киры. – Свернёт ща на углу зазноба твоя, и уж не прознаешь, в каку сторону.

Кира нервно подёргала подпругу у пегой сонной лошадки, залезла на чурбак, а с него уж, покряхтывая, в седло. Поёрзала, усаживаясь удобнее, и тогда уж удостоила вниманием управляющего:

- Заботы от тебя, как от лисы в курятнике, Силантий Матвеевич.

- Чести больно много о таких, как ты, заботиться.

- Вот и не притворяйся…

- Поди, Силантий, в дом, - попросила переминающаяся подле стремени хозяйская полюбовница, кою тот из самой Муралы приволок. – Мне с Кирой попрощаться надоть…

Попросила – ишь ты! Смирная пока… А коли вздумает Порфирий Никанорыч на ней честным образом ожениться, да хозяйкою в дом ввести, так эта гаремная бусурманская девка ему, того и гляди, приказывать начнёт! Что на свете деется-то… Не иначе перед вторым пришествием…

Негодующе кривясь, управляющий удалился, пнув по дороге сонного Сырника, томящегося зевотой и печалью провожающего.

- Возьми, - Зарема сунула в руки подружки кожаный кошель. – Тебе нынче нужнее.

Кира ломаться не стала, упрятала увесистый мешочек в торбу подорожную.

- Спасибо, - сказала просто. – Не обещаю, что верну долг…

- А я знаю, что не вернёшь, - Зарема шмыгнула носом и поплотнее запахнула на груди парчовую душегрею. – Не встретимся боле. Было мне видение.

Кира помолчала, косясь на одинокого всадника, тающего в тумане… Не уследить его она не боялась - все дороги на север ведут из города через Совиные ворота, ему никак их не миновать.

- Ещё чего видела? – спросила у ясновидящей и тут же о своём вопросе пожалела.

Хотела ли она знать это? Скорее, нет, чем да.

Но Зарема уже отвечала:

- Что не надо тебе идти за ним, подруга. Беда на той дороге караулит.

- Прям беда? – уточнила Кира и вздохнула. – Или неприятности?

Персиянка внезапно сжала запястье всадницы и постаралась поймать её взгляд.

- Одумайся, хабиби, - она постаралась, чтобы предостережение её прозвучало убедительно и веско, - ещё не поздно, останься!..

У Киры неприятно заныло в животе.

- Зачем? – тем не менее усмехнулась она. – Зачем мне оставаться? Чтобы что? Чтобы жить у Никанорыча в приживалках? Или в счастливых супружницах у нашего душки Силантия?

- Вот именно! – горячо воскликнула Зарема. – Жить! Здесь, моя дорогая, ключевое слово «жить»!..

- Ты… хочешь сказать…

Кира стряхнула тонкие смуглые пальцы персиянки со своего запястья.

- Не говори мне больше ничего! – бросила она внезапно севшим голосом. – Знать ничего не желаю! – она лихорадно заозиралась. – Сырник!

Сырник встрепенулся и вяло заскрёб хвостом по земле.

- Ты со мной?

Пёс принялся жалобно поскрипывать, не трогаясь с места.

- Чёртов предатель! – Кира прикусила нижнюю губу. – Впрочем, оставайся. Раз уж мне из этого путешествия не вернуться, чего я за собой несчастного собакена тяну?

Она ударила пятками по бокам меланхоличной клячи, сосватанной ей накануне в качестве «весьма смирной и неприхотливой лошадки», и тронулась со двора. Подковы зацокали по булыжникам.

- Ты Сырника только не бросай! – крикнула она Зареме, обернувшись через плечо. – Забери с собой в Вышеград. Считай это моей последней волей, - она подмигнула подружке и помахала ей рукой.

Та кивнула и взмахнула рукой в прощальном жесте. Пёс расценил его, видимо, как отмашку для провожательных рыданий: он неожиданно истерично взлая и завыл – протяжно, свербящее, страшно…

Кира поспешно отвернулась, втянула голову в плечи и, понукая свою клячу, постаралась побыстрее покинуть узкий коридор Пивной улицы, пересечь Дворцовую площадь и свернуть в лабиринт переулков, ведущих к Совиным воротам. Здесь тоскливый собачий вой утонул, наконец, в шумах просыпающегося города. Здесь же она нагнала неторопливый перестук копыт преследуемого ею всадника и придержала кобылу: ни к чему маячить у него за спиной в зоне видимости. Не хватало ещё быть обнаруженной раньше времени. С него станется вежливо и грозно её отчитать и препроводить обратно, словно сбежавшую с уроков школьницу.

А она не школьница.

----------------------------------

Кира вскрикнула и чуть не вывалилась из седла от неожиданности, когда чья-то рука перехватила удила под понурой мордой пегой клячи.

- Задумалась? – осведомился Медведь. – Не хотел тебя пугать, извини.

За кустом бузины всхрапнул его спрятанный конь, переступил ногами по хрусткому ледку между кочками.

Какое-то время Медведь укоризненно смотрел на нахохлившуюся всадницу, потом отвернулся и пошёл отвязывать своего гнедого.

- Твоя кобыла сможет чуть ускориться? – спросил он, забираясь в седло. – Скоро начнёт темнеть, а нам до ближайшего постоялого двора ещё пути немеряно.

Кира с готовностью замолотила пятками по бокам своей лошади. Та вяло переступила ногами и окончательно загрустила. Прервав бесплодные попытки незадачливой наездницы, Медведь забрал у неё повод и прицепил к луке своего седла.

Оказавшись в безвыходном положении насильно ведомой, кляча смирилась, а оценив гордую поступь впередитрусящего жеребца, даже приободрилась и почти охотно потрюхала следом.

- Почему ты молчишь? – не выдержала Кира.

Медведь пожал плечами.

- Я думала, когда ты засечёшь меня, обязательно станешь ругаться, читать нотации и разворачивать мою кобылу обратно. А ты молчишь… Как будто тебе всё равно.

- Мне не всё равно, - отозвался Медведь. – Я ведь дождался тебя после того, как заприметил и узнал. Не бросил одну на дороге. В ночь. На поживу разбойным людям.

Лошадей для роздыху пустили шагом. Они плелись по схваченной морозцем обочине – на твёрдой целине животным было удобнее, чем на колеистой дороге – и периодически фыркали в серый сумрак то ли полудня, то ли приближающего вечера – понять было невозможно.

Свинцовая тяжесть неба висела так низко над землёй и пропускала так мало света, что Кира давно потеряла ориентир во времени. Сколько она в дороге? Час? Пять? Десять? Впрочем, десять – вряд ли. В это время года световой день не длится так долго. А он, судя по тому, как медленно густела его сумрачная серость, сходил на нет.

- Почему ты ничего не спросишь у меня?

- Что?

- Как я здесь оказалась, например?

Медведь усмехнулся и покосился на неё через плечо:

- Полагаю, доехала на этой несчастной животине?

Кира нервно дёрнула уголком рта:

- Ну хорошо. Пусть так. А почему я здесь?

- И почему ты здесь? – послушно полюбопытствовал спутник, не проявляя к этому вопросу ни малейшего любопытства.

- А потому! – разозлилась вдруг Кира. – Потому что мне показалось, будто ты тронулся умом, страж! Должен же кто-то присмотреть за полоумным, чтобы он лоб себе не расшиб, долбясь башкой в закрытую дверь! Почему бы не я? Мне всё равно заняться нечем…

- Ты напрасно так рисковала, - отозвался на её тираду Медведь, не обернувшись. – Одиноким девицам не место на большой дороге. Неразумно.

- Ещё как неразумно! – энергично закивала головой вредная девица. – Обещать вздорной принцессе достать перстень со дна моря – это просто апофеоз неразумности! Абсолютно согласна!

Её спутник придержал жеребца, чтобы порвняться с Кириной клячей.

- Завтра, - сказал он, глядя на неё серьёзно и хмуро, - отправишься обратно, к Порфирию Никанорычу.

- Да неужели! – фыркнула его трудновоспитуемая спутница и сверкнула в ответ сердитым взором.

- Кира, не спорь!

- Я не поеду!

- Поедешь!

- Разбежалась!

- Послушай…

Перепалку всадников прервали их транспортные средства. Животные вскинули морды, дёрнули ушами, жеребец протяжно и негромко заржал.

- Что это? – вздрогнула девушка. – Чего это они?

Медведь прищурился на густеющий сумрак, принюхался по-звериному…

- Постоялый двор скоро, - сказал он. – Чуешь, дымком потянуло?

Ничего, конечно, Кира не чуяла. Но известие её весьма приободрило: огрызаться и пререкаться с Медведем сил у неё ещё хватало, а вот держаться в седле - уже нет.

… Когда они, наконец, добрались до высоких тесовых ворот, их уже затворяли на ночь. С помощью стонов и местного конюха путешественница сползла со своей лошадки и, с трудом переставляя ноги, поплелась в дом. Ей сейчас хотелось одного – добраться до постели и упасть на неё, не раздеваясь.

Но, умывшись в отведённой ей комнатке, стянув сапоги и тяжёлую доху, она почувствовала себя лучше. Настолько лучше, что смогла ощутить и оценить страдания изголодавшегося за весь день на сухарях желудка.

Девушка переплела перед осколком мутного зеркала косу и спустилась в трапезную.

Людей здесь было немного: распутица только закончилась, а санные обозы ещё не пошли – самое что ни на есть путевое затишье. За одним из столов курил трубку лохматый, словно леший, охотник, лениво щуря сытый глаз на балагурящего с хозяином заведения королевского объедчика. Тот, при форме и всех регалиях, в число которых входила лисья шапка с хвостом, развалился у стойки и что-то живо пересказывал трактирщику, бурно жестикулируя и громко хохоча. За дальним столом, в полутёмном углу зала меланхолично шкрябал заросшую жирной грязью столешницу подавальщик.

Кира подсела к Медведю, потягивающему пиво в ожидании ужина, подпёрла ладонью подбородок.

- Что? – спросил он, наткнувшись на её тоскующий взгляд, и на всякий случай смахнул с усов рукавом предполагаемую пену.

Сообразив, что она слишком уж явно на него таращится, Кира поспешно опустила глаза.

- Да так… - пытаясь скрыть смущение, она сделала несколько бестолковых движений: перекинула косу за спину, тут же перетянула её обратно на грудь, дотронулась до своего носа и почесала запястье. – Просто… Всё думаю о том, каков же план?

- План?

- Ну да. Что ты собираешься делать? Доехать до Северного моря – это понятно. А дальше? Расчертить его на квадраты и нырять с аквалангом, прочёсывая дно металлоискателем?А на больших глубинах использовать батискаф с чувствительными щупальцами? Ну предположим… Подобные манипуляции, правда, займут у тебя не одну сотню лет. И твоя ненаглядная принцеска за время поисков изрядно подувянет.

- Сдаётся мне, - Медведь задумчиво покрутил в руках пивную кружку, - ты насмехаешься надо мной?

- Угадал!

- И считаешь настолько недоумком, - хмыкнул страж, - что даже опека такой юной и беспомощной девы, как ты, кажется тебе не лишней…

- Вот именно!

- И настолько безумцем, что намерение нырять в Северном море до конца дней своих вполне ложиться в образ свихнувшегося влюблённого?

- Совершенно верно. Лучше даже я бы не сформулировала.

- Так вот что я тебе скажу, девица, - он широко улыбнулся и допил пиво. – Не беспокойся.

- Это всё? – удивилась Кира, надеявшаяся на более подробные объяснения и более убедительные увещевания.

- Всё, - подтвердил собеседник. – Я клянусь тебе, дева, что не безумен.

Кира фыркнула и, раздражённо скрестив руки, откинулась на спинку скамьи. Тут же руки расцепила и порывисто наклонилась над столом.

- Нет, ну это просто уму непостижимо! – возмутилась она. – «Не беспокойся»… Если ты хочешь, чтобы я действительно не беспокоилась – убеди меня! Расскажи, что собираешься делать!..

Медведь махнул хозяину заведения пустой кружкой. Тот подошёл вразвалку, поставил на стол запотевший кувшин и ещё одну посудину для девки. Ободрил посетителей тем, что курица вот-вот будет готова. Пока же, если гости изволят, в качестве аперитива можно подать яишенку на сале. Гости не возражали.

- Ну пожалуйста, расскажи! – взмолилась Кира, когда хозяин отправился распорядиться насчёт «яишенки». – Признайся, страж, что замыслил… - она коснулась его руки. - Мы ведь не чужие! Столько вместе пережили…

Медведь задумался:

- Хорошо, я скажу тебе, - решился он, - если поклянёшься завтра утром отправиться обратно в Колбасково.

- Стопудово! – с готовностью и немедленно пообещали ему, совершенно не собираясь обещанное выполнять.

- Я знаю… где найти ту колдунью, - страж подчёркнуто сосредоточенно наполнил кружки из кувшина. – Ту, что наложила заклятье на меня тогда. В окрестностях Вышеграда она живёт. Тамошняя… Обращусь к ней за помощью, - у Киры вытянулось лицо. – У меня есть чем заплатить ей. А за деньги она выполнит любой заказ, знаешь ведь…

- Я так и знала… - девушка смотрела на него с нескрываемым ужасом. – Он точно свихнулся…

- Не думай, пожалуйста, - убеждённо заверил её свихнувшийся, заметно воодушевляясь от своих собственных слов, - это совсем не опасно и ничем мне не грозит! Мы договоримся к обоюдной выгоде!

«Сделка с дьяволом, - подумала Кира, - приносит выгоду всегда только одной стороне…»

Но вслух умничать не стала. Лишь подивилась на себя в который раз – с каких это пор она стала мыслить подобными категориями?..

- Ты правда её так любишь? – прервала она затянувшуюся паузу. – Пепелюшку эту…

Медведь промолчал.

- Неужели не видишь, - голос Киры срывался то в глухие, то в звенящие ноты, - что пигалица эта недостойна такой любви? Зачем она тебе? Неужели можно быть таким слепым, боже?! Почему исцеляющее разочарование до сих пор не осенило тебя? Почему ты до сих пор не устал от безнадёжной невзаимности? Что с тобой не так, страж?

Сидящий напротив неё мужчина нахмурился:

- Ты говоришь странные вещи - разочарование, усталость… К чему это? Разве любовь – это выбор сапог на рынке? Подошло – беру, не подошло – другие поищу? Коли случилась она в жизни, стало быть судьба такая. О чём здесь судить?

- Да оглянись же ты вокруг!! – вскричала Кира, уже не смущаясь посторонних ушей. – Разве не видишь ты тех, кто более достоин твоей привязанности, нежели эта пустая и жестокая в своём легкомыслии девка?!

- Кира…

- Посмотри на меня, страж! – она бессознательно вцепилась в его рукав, потянула к себе. – Разве я хуже? Разве не хороша? Не умна? Разве мало доброго видел ты от меня?

- Кира, ты…

- Почему ты не хочешь увидеть меня? Почему не желаешь сравнить? Почему не хочешь предположить, что я более достойна любви, чем эта дура?!

- Кира, да нельзя же так! – перебил он её наконец. – Любить одну, а смотреть и оценивать другую! Разве возможно прежнюю любовь скинуть по собственному желанию, словно замызганную рубаху и примерить новую?..

- Господи, ну конечно! Конечно, возможно! Возможно в этой жизни всё, что угодно! Что ж ты валенок такой, а? - она в сердцах стукнула кулаками по столу, вскинула руки и спрятала в ладонях лицо.

Тягучая тишина, повисшая в зале, какое-то время разбавлялась только её собственным дыханием. Даже шкрябанье грубой щётки по столешнице в дальнем углуеё не нарушало. Потом хмыкнул и откашлялся объездчик, велел подать ужин в комнату и поскрипел ступенями, отправившись наверх.

«Ну вот, - думала Кира, стараясь взять себя в руки и успокоиться, - кажется, я спалилась… Теперь даже этот слепой чурбан не сможет не понять…»

- Послушай, - к её запястьям прикоснулись его горячие пальцы и отвели ладони от лица, - скажи мне правду, - он заглянул ей в глаза неуверенно и несколько ошеломлённо, - почему ты поехала за мной?

- Неужели до сих пор не ясно? – проговорила она чуть хрипло, старательно пряча взгляд. – Разве не видишь, толстокожее ты животное, что мне дышать тяжело, когда тебя нет рядом?

Она выползла из-за стола и поплелась к себе в комнату – обессиленная и опустошённая. Яичницу принесли следом. Кира сжевала её, не чувствуя вкуса, присаливая срывающимися с ресниц слезами.