Кисельные берега

Глава 24

По сравнению с открытой поляной под густыми кронами деревьев царила такая чёрная чернота – хоть глаз выколи: свет луны не пробивал дремучий купол из веток и листьев…

Несколько раз запнувшись и получив хлёсткой веткой по лицу, Кира вынуждена была, дабы не покалечиться, замедлиться, а после и вовсе перейти на осторожный шаг. Стало ещё страшнее… Адреналин стучал в ушах, требуя спасаться бегством, а она волоклась в непроглядном мраке, словно неживая, выставив руки вперёд и вздрагивая при каждом шорохе. Треснула ветка – внутри всё сжалось и обрушилось куда-то к пяткам… Ах, это же под моей ногой!.. Шорох слева – сердце подскочило и забилось в горле, пульсируя влажным, душащим комком… Блин, это всего лишь ночная птица!..

Так невозможно.

Кира остановилась, вжалась спиной в ближайшее дерево и принялась усиленно пялить глаза в кромешную тьму. Страх погони, невидимого, крадущегося людоеда с топором, обагрённого ещё тёплой кровью бедных девочек, сводил её с ума. Вот! Здесь он, здесь, за той сосной! – безошибочно настигающий её по резкому, мускусному запаху ужаса, источаемому вместе с холодным потом, бегущим по спине и вискам…

Что делать?

Безумие бежать сейчас в лесную чащу, рискуя заблудиться и погибнуть, блуждая без дорог и надежды их отыскать. Но ещё большим безумием казалось остаться на месте, вблизи просеки, до утра, чтобы по свету выйти на знакомую тропку. От одной только мысли затаиться здесь на всю ночь Киру начинала бить крупная дрожь, побуждая непослушные ноги немедленно сорваться с места и бежать, бежать, бежать! Неважно куда и неважно с какими последствиями – лишь бы подальше отсюда.

Разыгравшееся воображение услужливо подсовывало картинки людоедовой мести: да, если он их сейчас догонит – не просто зарежет, в фарш порубает, особенно если… если… успел своих…

Кира резко потрясла головой, отгоняя жуткие картины.

Где же пацаны? Растерялись мы с ними, жаль… Они хоть, конечно, и соплезвоны, и дурачьё бесполезное, а всё же – от людоеда бежать вместе веселее, чем… Что это? Что за шорох? Как будто сучья потрескивают под чьей-то ногой?

Подхваченная необоримой жутью, Кира сорвалась с места и побежала – оступаясь, падая, цепляясь за ветки… КПД её движения был так себе, конечно: шуму много, толку мало. Но что поделаешь: смертельно напуганный человек, подгоняемый реальной опасностью, редко мыслит разумно. И вообще мыслит…

Барахтанье в лесной чащобе лишило её остатков сил. Задыхаясь, девушка схватилась рукой за ветку, другой – за бок, в который будто раскалённую спицу втыкали. Повиснув на ветке-держалке, она дышала шумно и хрипло, втягивая пересохшим горлом воздух с усилием кузнечных мехов.

- Фройлян! – её дёрнули за подол платья.

Кира взвизгнула.

- Тихо! Тихо! – заполошно зашипел знакомый голос. - Это я, Ганс!

Фройлян перевела дыхание и сглотнула.

- Где вы? – она наклонилась, потом опустилась на колени.

- Здесь! – откликнулись снизу. – Тут склон ямы какой-то… Залегли мы тут покамест.

- Зачем?! Дурачьё! Выбирайтесь немедленно и бежим отсюда – как можно скорее и как можно дальше!

- Мы не можем, - узнала Кира голос Фрица. – Спальчика ждём…

- Спальчика? – что-то не нравилась ей эта новость. – А он куда делся?

- Он вернулся в логово людоеда.

- Что?! Твою ж налево!.. Да вылезьте кто-нибудь из этой ямы! Такое ощущение, что мне вещают из могилы…

Под ногами у неё зашебуршало, и перед глазами материализовалась едва различимая тень.

- Ганс, ты?

Они сидели друг напротив друга, воткнув коленки в мягкий мох и шептали, максимально понизив голос:

- Что за нафиг? Зачем он вернулся?

- Пока мы бежали через просеку, он заприметил в углу её, прям по-над кромкой леса, крышу старого замшелого подвала. Вот и втемяшилось ему в голову, что это, вроде, и есть тайный людоедов схрон с припасами…

- Чёртов обжора!..

- Я ему: а вдруг там ледник с расчленёнными трупами? А он: если б у него на леднике трупы лежали, он бы не задумал нас резать. А я ему: а про запас? А он: ты поглянь, говорит, какие они все голодные – не, нет у них мяса, максимум - картоха… А я: а чего ж они голодные, коли у них подвал с харчами? А он: потому что людоед – тот ещё сквалыга, от домочадцев, говорит, картоху скрывает, сам по ночам ходит жрать в подвал!..

- Что за бред!

- Да с ним спорить бесполезно, ты ж знаешь, фройлян! Коли вбил себе чего в голову, так её хоть расшиби!

- И он пошёл проверять тот подвал?

- А как же! Велел его тут дожидаться…

Кира тихонько застонала. К чему это сумасбродство? Зачем он туда попёрся? Разве нормальному, вменяемому человеку могло бы прийти такое в голову! Бежать в дом к разъярённому маньяку, от которого только что еле ноги унесли, потому как, видите ли, этому гедонисту поужинать приспичило не ко времени! Пороть его, придурка малолетнего, некому! Да, некому, увы… Папаня с маманей – две кукушки – благополучно самоустранились… Бедный Спальчик… Ну что теперь делать?

- Что теперь делать? – повторила она вслух.

Ганс промолчал. Возможно, он пожал плечами, но в темноте этого, конечно, было не видно…

----------------------------------------------

Кира вздрогнула и очнулась.

«Я что, спала? – она резко села и огляделась. – Заснула в этой яме? Ну да, в ней… Сползла сюда вслед за Гансом дожидаться Спальчика с картохой и…»

Яма походила на старый выворотень, размытый дождями и талыми водами. Им, видимо, и являлась. По её неровным склонам, в разных живописных позах сопели уже почти различимые силуэты мальчишек.

Кира протёрла глаза и посмотрела на свою руку, покрутила перед глазами, растопырив пальцы – видать… Рассвет, должно быть, на подходе. А Спальчик, собачий сын, до сих пор не вернулся…

Легко прошуршав осыпающейся землёй, девушка выбралась из ямы.

«Что ж с тобой, с дураком, случилось? – подумала она и осторожно оглядела замершие в предрассветной неподвижности серые кущи. – Неужто попался в лапы этого жуткого маньяка и поплатился за своё неуёмное любопытство? Бедный ребёнок… - в груди что-то непривычно сжалось. – Да какая мне, собственно, разница? – удивилась она своей реакции. – Тут самой бы ноги унести, а я жалкую о мелком, сопливом, досужем, малознакомом чуваке! Который, кроме раздражения, никаких чувств более не вызывает! Сам же нарвался – ну и поделом!..»

Чуждая бесполезному состраданию и сопливым сантиментам, во всём руководствующаяся лишь доводами приобретаемых выгод, успешная карьеристка и хозяйка жизни Кира Волошкина подтянула корсаж, подоткнула юбки и, стараясь ступать как можно тише, направилась в ту сторону, откуда, предположительно, ночью так суматошно бежала.

«Зачем я туда иду? – дивилась она своему порыву, каждый десяток шагов останавливаясь и прислушиваясь к недвижимой лесной тишине. – Может, я сошла с ума? Может, жажду увидеть, как счастливое семейство людоедов во дворе дома освежёвывает тушку бедного ребёнка?.. Или планирую забраться в подвал и на закорках выволочь оттуда этого свинтуса, обожравшегося до степени безразличной неподвижности? Зачем я иду туда? Какой план?»

Плана не было. Не было даже предположений о дальнейших действиях. И не на один из поставленных самой себе вопросов она ответить не могла. Не видела ни капли разумности в своих опасных действиях и, тем не менее, не останавливалась. И не поворачивала назад.

«Точно – сошла с ума, - констатировала она с лёгкой отстранённостью. – Хорошо, что из моих знакомых – я имею в виду, из прежней жизни – об этом никто не узнает. И, слава Ктулху, никто из них не увидит меня сейчас – в убожестве замызганной наружности и позоре посетившего меня идиотизма…»

Наткнулась она на него так внезапно – практически налетела – что от неожиданности сердце оборвалось, а после затрепыхалось заполошно где-то в животе.

Спальчик тоже испугался. И первым инстинктивным движением прикрыл пузом мешок, в котором до сих пор самозабвенно рылся.

- А это ты… - сказал он, различив в утренней серости знакомое обличье.

Он слегка ослабил страстные объятия с мешком и торопливо, воровато оглядываясь, затянул на нём завязки.

- Ты глянь, живой и невридимый, - хмыкнула Кира. – А я уж думала – конец любопытной проныре, отпрыгался… Нашёл что ли картоху?

- Не, - Спальчик нервно почухался. – А братья где?

- Там же, где ты их оставил. Ждут возвращения блудного родственничка…

- А ты чего не ждёшь?

- А я, с дура ума, искать тебя пошла. Думала, может, распёрло пацанчика от обжорства, в подвальную дверь обратно пролезть не может…

Спальчик дёрнул губами в вечных болячках, неуклюже сложив их в кривую усмешку.

«Странный он какой-то, - подумала Кира, приглядываясь к мальчишке внимательней. – Впрочем, после ночи, проведённой в подвале людоеда, было бы странно, если бы он был не странный…»

- Может, - сказала она вслух, - пора уже покинуть эти благословенные места? Никак не проходит зуд в пятках со вчерашнего вечера – так и хочется бежать…

- А?

- Да что с тобой?! Очнись, эй!

- Бежать? Да, надо бежать, - согласился он и напрягся, вцепившись в мешок. – Ты иди, фройлян, я догоню…

Кира подошла вплотную и склонилась над ним, пристально уставившись в бледное лицо:

- Что у тебя в мешке?

- У меня?! В каком мешке? А, в этом? Ничего… А что?

- Дурак! – прошипела Кира. – Признавайся немедленно – что натворил? Чего такого спёр - даже сказать боишься?

- Прям сразу спёр! – возмутился Спальчик. – Взял, а не спёр… Между прочим – обещанное! Самой госпожой феей!

- Чего-чего?

- Она как сказала? – мальчишка подскочил на ноги и принял воинственную позу. – Она сказала: не успеет дважды встать солнце, как желание твоё исполнится! – под влиянием сиюминутного хвастливого порыва он раздёрнул горловину мешка и заботливо разложил ткань вокруг кубышки. После опустился на колени и благоговейно, осторожно потянул вверх деревянную затычку. Из широкого кубышкиного устья на Киру сверкнуло немеркнущее золото.

- Это я нашёл в подвале, куда за харчами полез. Харчей там не оказалось, зато… Я так хотел есть, так тщательно всё обшаривал и… вот…

- Стало быть, - протянула Кира, не в силах отвести взгляд от призрачного медового сияния, - ты теперь богат, как и мечтал. Разбогател, обокрав людоеда и его умирающую от голода семью… Очень мило… - она хихикнула. – Вот так Бригитта! Чёртова сучка! Интересно, она все желания исполняет таким образом, чтоб потом больше ничего желать не захотелось?.. - сердито вопросила она верхушки деревьев на посветлевшем небе. Те не ответили – видимо, были с ведьмой заодно…

- Знаешь, - шмыгнул носом недорослик, - мешок очень тяжёлый… Я уж сколько его волоку… А надо ж ещё с осторожностью, чтоб этот не услышал – вдруг поблизости рыскает…

Да уж… Кира поёжилась: ей тоже было совсем неуютно стоять здесь вот так, во весь рост, среди всё более бледнеющих ночных теней, вздрагивая от каждого шороха и зябко поводя плечами, дабы стряхнуть параноидальное ощущение чьего-то недоброго взгляда.

- А это что? – она непроизвольно понизила голос до шёпота и, присев на корточки у мешка, потянулась к нему рукой.

Новоявленный собственник среагировал мгновенно, вцепившись в её запястье с неожиданной, почти мужской силой. Кира ойкнула. Спальчик, сам испугавшись своего порыва, отпрянул.

- Спасибо, - девушка потёрла руку, - что не укусил… Не покушаюсь я на твоё золото, куркуль! Вот это что? Сапоги?

- Это… - мальчишка приподнял за голенище старый потрёпанный ботфорт. – Так целые ж совсем, чего добру пропадать – прихватил до кучи…

- Кажется, - Кира покрутила в руках второй, - ты прихватил до кучи вторую часть своего заветного желания. Если мне память не изменяет, то… это сапоги-скороходы.

Память ей не изменяла, даже напротив - услужливо подсунула внутреннему взору картинку из детской книжки: Мальчика-Спальчика, натягивающего на босые ноги живописные сапоги с большими пряжками.

- Ну да, так и есть, - молвила она задумчиво, - в классических источниках Спальчик стянул у людоеда не только золото, но и волшебные сапоги, благодаря которым поступил на службу к королю…

Она снова передёрнула плечами, пытаясь стряхнуть ощущение пристального, навязчивого взгляда, и решительно засобиралась:

- Слушай, давай мотать отсюда! Да побыстрее! Ну! Чего застыл?

Спальчик, остолбенев, в немом ужасе смотрел ей за спину.

- Вот вы где, родимые, - проскрипел оттуда ласковый голос. – Вот она моя гусятинка парная-разварная…

Кира обернулась…

- Вот вы где, глупое, жадное, безмозглое ворьё! – гостеприимный хозяин лесного дома стоял с топором в руке всего в десятке шагов. И не торопился: теперь-то перевес на его стороне – девчонка и ребёнок, обманувшие и ограбившие Жана-кровавого мясника, от него не уйдут. О да… И не таких учили…

И он медленно, расставив руки и чуть склонившись вперёд, похахатывая в предвкушении упоения страхом загнанной беззащитной дичи, двинулся вперёд…

- Надевай сапоги, - прошептала Кира одними губами. – Быстро…

Сообразительный мальчишка не стал себя упрашивать. Дрожащими руками он натянул обувку на грязные пятки и - был таков! Только вихрь, им оставленный, мотнул тонкой осиновой порослью, крутнул лесным мусором и… отшвырнул людоеда, приложив его спиной о крепкий дуб. Топор отлетел прочь, сверкнув отточенным, острым, как бритва, лезвием, в первом утреннем луче, неожиданно ворвавшемся в сонный лес сквозь случайную лазейку меж стволов деревьев.

А Людоед, стёкши по стволу на землю, хыкнул как-то придушенно и беспорядочно завозил руками и ногами по земле, словно перевёрнутый на спину жук.

Кира быстро огляделась: ни Спальчика, ни сапог, ни – конечно же! – мешка с золотом. А этот малявка не промах, своего не упустит…

Под дубом кряхтел контуженный маньяк, стремясь подняться на четвереньки…

Изо всех сил сжав кулаки – так, что местами обломанные, местами отросшие ногти впились в ладони – Кира бросилась к упавшего топору. Схватив его и раскрутившись вокруг себя, она запулила страшное оружие так далеко в чащу, насколько хватало силы инерции. А после – бросилась бежать.

Куда? Этот вопрос у неё почему-то даже не возник. Она неслась со всех ног – откуда только прыть взялась? – к оплывшему выворотню, где дожидались своего многомудрого братца и взрослую фройлян голодные, брошенные, напуганные дети.

- Ганс! – просвистела она лёгкими, падая грудью на край ямы. – Живо! Детей… выволакиваем и… бе…жим… отсюда!..

Мальчишки, привыкшие за последнее время не задавать лишних вопросов, побросали наверх младших, выбрались сами и, волоча их за руки – сонных и перепуганных – ломанулись куда глаза глядят.

- Стойте! – Кира дышала тяжело, в груди горело и посвистывало. – Пока мы окончательно не заблудились… Кажется, - она махнула рукой – тропа должна быть в той стороне…

Ганс, не возражая, послушно развернул своих гавриков в указанном направлении и ломанулся сквозь кущи, прокладывая дорогу.