Кисельные берега

Глава 56

«Мы будем счастливы вполне, -

сказали придорожные цветы поэту, -

коль отойдёшь

и перестанешь загораживать нам солнце…»

Там же.

- А ещё брешуть, будто амператор тамошний не честным манером на лошадках, а бесовским способом на змеишши летучей ездить!

- Как это?

- Как? Обычное дело как: запрягаить змеишшу в екипаж свой, брильянтами изукрашенный, да погоняет вожжами. Змей крутится, огнем плюётся в злобище, а делать нечего – несёт амператора под облаками туды, куды тому приспичит…

Дядька Акинфий плюнул за борт и с негодованием зафыркал, будто кот, нюхнувший перцу:

- Тебе, Дорофей, лишь бы всяки сказки врать! – пробасил он, снимая задубелую, коричневую лапу с рукояти рулевого весла и поправляя портянку. – Хиба можно себе тако вообразить – змеишшу в возок впрягать!

- Вот те крест! – подскочил уличённый и экспрессивно замахал рукой от лысеющего лба к впалому животу. – Сам видал!

- Либо спьяну? – хмыкнул недоверчивый кормщик.

Гребцы коротко гоготнули.

- Ты уж и в самом деле, Дорофей, чего-то уж того совсем… Загнул сёдни с амператором-то, - постарались мягко урезонить сказочника.

Но тот решил не сдаваться и оставить последнее слово за собой:

- Грустно, - патетически закатил он глаза, - грустно, други, мне. Но не оттого, что усомнились в словах моих, осмеяли их и подвергли поруганию, а оттого, что прибыв в Сяньское царство, вы сами всё увидите своими глазами и устыдитесь! Стыдно вам станет и горько за напрасно чинимые мне ныне обиды!

- Ох-ох! Разошёлся – поглянь на него! Стыдно нам будет… Ничё! Стыд не соль, глаза не ест. А я заради зрелища с летучим змеем готов и постыдится малость! – кормчий вновь перехватил руль и подправил ход струга. – Сам первый не только повинюсь перед тобой, забулдыгой, но и шапку свою сжую на спор!

- Эх! – бедный Дорофей в непритворном горе саданул себя кулаком по колену. – Мне, значит, не верите? А как давеча, Акинфий, ты сам брехал людям про песьеглавцев, кои на пути в Сяньские земли живут, так никто слова поперёк не сказал! Рты пораскрывали и внимали, дубины!..

- Ты не путай! – сдвинул брови дядька Акинфий. – Я-то вслед за уважаемыми людями повторяю, а не брешу на ветер, аки шавка дурная…

- Во-во! – поддакнула Кира, скучающая неподалёку и от нечего делать прислушивающаяся к трёпу корабельной команды. – Мне вот вчера на вечерней стоянке тоже уважаемые люди врали про волкодлаков, что на Чанчуньских порогах караваны поджидают. Будто голова у них с котёл, а клыки – с локоть. Корабельные борта только так хрумкают. Я верю. Как не верить людям уважаемым?

Дорофей аж рот разинул, впитывая ценную информацию. А скептически настроенный кормщик фыркнул:

- Кто же эт тебе, дева, такое сморозил? Ходил я через те пороги. И не раз…

- Так, - Кира зевнула и потянулась, - его высочество и говорил. Достаточно авторитетный источник для тебя?

Акинфий поперхнулся, прокашлялся и покосился в сторону корабельного носа, где это самое высочество коротало время с Порфирием Никанорычем за благородной и новомодной игрой в шахматы. Соперники пыжились и хмурили брови, с трудом ворочая дремлющими под тихий забортный плеск речной волны извилинами, явно сожалея о невозможности раскинуть демократичные и незамысловатые кости – ввиду их явной неэлитарности.

- Ну… - промямлил Акинфий, - коли его высочество, то, конечно, тады, как говорится… Можа, и волкодлаки с зубами, что ж… Должно, я их просто в те переезды не застал… В спячку они впадают по осени, не знашь? – с надеждой осведомился он. – Я ж всё боле по осени… И нынче-то, - он обвёл взором золотисто-багровые берега, - тожа осень. Бог милует и не сей раз…

В самом деле – осень.

Кира облокотилась о борт, подперла кулачками щёки и залюбовалась буйным солнечным свечением клёнов и перевёрнутым в реку небом. В душе затрепетала, словно струна, щемящая, сладкая грусть…

Невероятно…

Неужели ей стоило оказаться здесь, в этом неприветливом мире, чтобы впервые в жизни разглядеть и прочувствовать красоту бытия? Неужто раньше, дома, не видела она такой осени? Или она её просто не замечала? Почему? Не нуждалась? Не воспринимала? Может, не было в душе той струны, чтобы вибрировать, как сейчас, незнакомой и непривычной музыкой сфер?..

Кира стряхнула с себя оцепенение, отклеила подбородок от кулаков, разжала их и посмотрела, вздохнув, на зажившие ладони: корочки отвалились, оставив под собой нежную розовую кожицу, которую следовало теперь поберечь. А она снова забыла надеть перчатки!.. Впрочем, это ерунда: слава богу, она сейчас не чернорабочая – не надо таскать вёдра, ворочать лопату с навозом, чистить загаженные коровьи бока, доить до ломоты в пальцах – короче, добывать свой хлеб в поте лица. Фиг бы зажили её боевые ожоги при такой жизни. А нынче что – плыви себе, покококивай на полном Никанорычевом обеспечении, на клёны поглядывай тоскующим взором… Да. Не обманул купец, взял с собой в свой торговый вояж.

Вот только… Было бы совсем хорошо, если бы вояж этот оказался для неё не просто удачным вариантом пристроиться под крыло благожелательного человека, но и, как Кира изначально и мечтала, спасительным бегством от тех, от кого так хотелось убежать: от ходячего Кириного несчастья – Пепелюшки (чтоб ей пусто было!), а особенно – от влюблённого в Пепелюшку Медведя (видеть его больше не могу!) Взяла бы только Сырника, – она опустила руку и потрепала рыжие шёлковые уши, руку ей тут же радостно обмусолили, - так нет же! Навязались все отработанные персонажи. Ещё и с собой хвосты приволокли! И чего они за мной из сказки в сказку таскаются?! Разве им в новых место?! Там другие герои и другие порядки! Останьтесь уже в своих!..

Как бы не так! Принц загорелся идеей путешествия почти сразу и принялся уговаривать державного папашу отпустить его с молодой женой в Сяньские земли в составе Никанорычевой экспедиции. Само собой, не ради пустого развлечения, а ради установления торгово-дипломатический отношений с богатым и таинственным царством.

Король Колбасковский, не будь дурак, сразу заинтересовался заманчивыми перспективами таких отношений и всецело одобрил кандидатуру сына, внезапно проявившего интерес к государственным делам, на роль полномочного представителя при дворе императора. В общем, стороны остались взаимно удовлетворены друг другом и полным между собой согласием.

Не удовлетворена осталась только Кира. Когда она узнала, что судьба вновь проявила к ней жестокость, не позволив избавиться от Пепелюшки, что та – даже уже не одна, а с новоиспечённым супругом – потащится вслед за ней на своём шикарном «Сигизмунде Великолепном» (красное дерево, инкрустация буком, персидские ковры, богемский хрусталь), она схватилась за голову и застонала. С проявлением отчаяния она, правда, поспешила. Пришлось стонать ещё раз, чуть позже. Потому что, как оказалось, навязчивое общество любимой подружки – это ещё полбеды.

Окончательно похоронило её надежды перелистнуть страницы прошлых сказок и начать с чистого листа известие, сообщённое Никанорычем непосредственно в день отъезда.

- Как удачно, - заметил он между прочим, наблюдая за отвязыванием канатов с причальных свай, - что удалось мне залучить в корабельную охрану нашего, Вышеградского. Еле уговорил! Всё он кочевряжился – жилы из меня тянул. Но я не жалею, ей-богу! Знаешь, не доверяю я этим иностранцам, всё ж спокойней, когда свой… А? Как думаешь?

Кира застыла, как громом поражённая. Потом перевела взгляд на уже отвалившийся от берега «Орлик»: ну конечно… вот же он, собственной персоной – серьёзный, подтянутый, со взором, устремлённым на разворачивающего паруса «Сигизмунда», туда, где трепетал на ветру бархат затканного серебром плаща принцессы.

Все в сборе! – Кира в сердцах пнула ногой мачту «Возка».

Что делать? Возвращаться? Неразумно. Куда она пойдёт? Да и поздно – страница новой сказки, почти ощутимо шурша зачитанной бумагой, перевернулась, открылась и… Маленький караван из трёх речных судов вышел из Колбасковской гавани и двинулся вниз по Большой в далёкие восточные земли.

Об экспедиции именно в таинственное Сяньское царство мечтал Никанорыч. Ибо взалкал купец шёлка, экзотики и сверхприбылей. А более того – славы первооткрывателя нового речного пути: по словам того самого северного торговца, случившиеся в прошлом году подвижки земной тверди заполнили водой пустой до сих пор каньон и перекроили сеть речных проток таким образом, что водный путь в доселе недоступные края стал вполне возможен. Теоретически. Оставалось опробовать на практике.

Хоть и обескураженная неудавшимся бегством, Кира постаралась примириться с неизбежным. И примирилась. Тем более, что жаловаться ей в первые дни и в самом деле было не на что: плыли все на разных кораблях и виделись только во время вечерних привалов на берегу. Да и там её друзья общением не донимали. Пепелюшка была всецело поглощена молодым супругом, а Медведь – своими обязанностями: Кира лишь мельком могла увидеть его издалека, на борту «Орлика», занятого и неуловимого, мелькнувшим в утренней дымке видением, либо на заднем плане претенциозного пикника. Это её вполне устраивало. Хотя даже эти случайные явления заставляли сердце замирать и сжиматься болью. Но от непрошенных чувств она старалась отмахнуться. И, по возможности, получать удовольствие от затишья в череде бурных и нескончаемых приключений; от вернувшихся красоты и молодости; от красивых платьев, комфорта и одобрительных взглядов молодых мужчин. Особенно от последних. Как же её тщеславию не хватало их в старости!..

Всё было, в общем-то, неплохо. И о том, что будет дальше – думать не хотелось. Хотелось плыть и плыть таким макаром как можно дольше и ни о чём не париться. Но – «долго и счастливо» бывает в сказках лишь после финальной свадьбы. А до неё Кире, по всей видимости, было как до Суньского царства пешком – отселе не видать. Короче, невидимый сказочник решил, что пришла пора подпихнуть замершее действие и соорудил предлог.

Пришла беда, откуда не ждали – с «Сигизмунда Великолепного»: высочественная чета вдруг принялась уговаривать наперстницу принцессы переселиться на королевский флагман.

- Её высочество истосковалась по вашему обществу, дорогая Кира, - доверительно сообщал принц, элегантно откидывая со лба каштановую чёлку. – И вообще, скучает. Путешествие такое длительное и однообразное… Не откажите, молю! – взывал он и картинно прикладывал руку к бархатной куртке.

Ни скуки, ни тоски в румяном облике Пепелюшки Кира не примечала – хоть убей! Даже сами эти состояния казались чуждыми её безмятежному и довольному образу. Но – не станешь же спорить с принцем! И отнекиваться без видимых причин. Тем более, если державная особа говорит «молю» и смотрит на вас коровьим взором.

Никанорыч засуетился, тут же откомандировав Дорофея с пожитками своей пассажирки на Колбасковский корабль. Следом выпихнул и её самоё.

Потянулись дни, наполненные неумолчным Пепелюшкиным щебетаньем, темой которого всегда и неизменно являлся возлюбленный супруг. Иногда удавалось её переключить на чтение Псалтыря вслух, и тогда Кире казалось, что слаще музыки, нежели заковыристые и малопонятные мантры молитвенника, она в жизни не слыхала – так ей опостылело слушать про принца.

Одно радовало: за рукоделием, неизменно сопровождающем их посиделки, она достаточно развила и усовершенствовала навыки вязания, постигнутые в Вышеграде. А ещё поняла, что причиной её переселения на королевский флагман стала вовсе не Пепелюшкина «тоска», а единственно и всецело - инициатива принца. Пресытившись, должно быть, докучливым и однообразным обществом своей супруги, он сообразил переложить на незадействованные плечи её подруги свой тяжёлый крест: теперь он с чистой совестью пил пиво у Никанорыча на «Возке», резался в карты с капитаном «Сигизмунда», фехтовал с Медведем на «Орлике» и вообще был вполне и абсолютно доволен найденным изящным решением.

Вечером принц заявлялся в приподнятом настроении, слегка навеселе и, перегнувшись через спинку кресла, чмокал жёнушку в щёку:

- Чудесная вышивка, дорогая! Я в восхищении!

Жёнушка таяла от счастья.

- А ваше вязание, пани, - склонялся он над Кирой, кося взглядом в её декольте, - выше всяких похвал. Вы делаете безусловные успехи!

- Вы тоже, - не выдержала Кира однажды. – Весьма успешно и всецело передоверив мне общество своей супруги. Судя по наметившейся тенденции, ночевать с ней тоже вскоре мне придётся?

Принц весело рассмеялся и ниже склонился к её плечу, жарко и винно дыша в ухо:

- Прелестница! – прошептал он. – Вы искушаете меня, коварная! – и игриво ущипнул прелестницу за бедро.

«Ну начинается…» - с тоской подумала Кира и покосилась на подружку: видела или нет?

Но та, поощрённая похвалой её рукоделию, самозабвенно орудовала иглой, вышивая любимому батистовые сорочки белым шёлком.