Кисельные берега

Глава 17

-----------------------------------------------

Вода в бадье плеснула, заходила глянцевыми сверкающими гранями, дробя отражение облаков и заглянувшего в неё лица…

Кира отвернулась от водяного зеркала и устало провела рукавом по глазам. Потом перелила воду в тяжёлые вёдра, подхватила их и поволокла к коровнику: скоро пригонят с пастбища скотину, надо успеть наполнить поилки на ночь. До начала вечерней дойки…

Опрокинув вёдра в бездонный деревянный жёлоб, девушка потащилась обратно к колодцу.

Что со мной? – ворочалась в голове медленная и невнятная от усталости мысль. Как получилось, что я теперь такая и… в таком положении? Возможно ли, чтобы подобное происходило со мной? Может, это не я?.. Вонючка? Коровница? Облезлая, грязная и замученная тяжёлой работой… Разве этим могу быть я? Неееет… Ни в коем случае! Это не может быть… Как, кстати, меня звали?.. зовут, в смысле… Луиза-Фредерика? Нет, не то… Кира! Кира Волошкина! Самодостаточная, решительная, шикарная, изысканная… привлекательная и… и она бы ни за что не пала так низко, да… ниже некуда… на дно…

Коровница столкнула колодезную бадью в выложенный замшелыми камнями чёрный зев. Внизу гулко плеснуло. Спустив рукава на израненные ладони, она взялась за ручку вала и под его пронзительный скрип принялась выбирать цепь.

Значит, я не Кира Волошкина. Наверное, она превратилась в кого-то другого… Её ведь заколдовали, так? Видимо, колдовство оказалось серьёзнее, чем думалось. Видимо, извергание лягушек было лишь первым симптомом… Выходит, что ж? – сперва я потеряла голос, а теперь… теряю себя?..

Надо поднатужиться – выволочь тяжеленную бадью на бортик колодца, перелить в вёдра. И – знакомой тропкой к распахнутым воротам хлева…

…Она работала у Збжевских не более двух недель. Но ей, изнурённой непривычными тяготами, унижениями и странной беспросветностью положения, казалось, что прошли годы. Что так было всегда. Прежняя жизнь стала казаться в угаре каторжной работы далёким и уже полузабытым сновидением. Была ли она?..

Когда бывшая принцесса решилась последовать за Медведем и Спальчиком в местечко под названием Пшчина, она и помыслить не могла, какую ничтожную и малопривлекательную роль предложит ей новая сказка.

…Спустя двое суток диеты на малине и лещине, путники, наконец, добрались до предместьев городка. Вздохнули, было, с облегчением, но… Поошивавшись вокруг да около ещё один голодный день и осознав, что судьба не собирается предложить им никакого достойного выхода из создавшегося положения, бродяги вынуждены были признать: вопрос о хлебе насущном и способах его добычи встал во весь рост.

Вежливые намёки Медведя о возможности наняться в услужение были принцессой с негодованием обфырканы. После чего Кира выразительно посмотрела на Спальчика, изогнув бровь.

Тот этим немым призывом так воодушевился, как будто самостоятельно подобная мысль в голову ему прийти не могла. Он с энтузиазмом принялся собираться: помыл в ручье уши и шею, повынимал из колтуна на голове репьи – сколько смог – и потуже подпоясал пеньковой верёвкой штаны.

Подготовившись таким образом к самому серьёзному отбору, мальчишка помаршировал в город.

Медведь, с недоверием посмотрев ему вослед, отправился на очередную безрезультатную охоту за белками. Голодный Сырник грустно заскулил на своей подстилке из сосновых веток. А Кира, поразмыслив о шансах их потенциального кормильца и возможностях рынка труда в Пшчине, приготовилась вечером этого дня вновь лечь спать на пустой желудок. Хотя, очень, кстати, не хотелось бы… Принцесса посмотрела на свои руки: они мелко дрожали от слабости. Болела голова, а перед глазами мелькали блескучие мошки.

«Ох, чует моё сердце…»

Сердце чуяло не напрасно.

Медведь вернулся уже в сумерках с пустыми лапами и виновато, молча прилёг в отдалении от бивуачного костерка. Его терзал комплекс несостоятельности самца, не способного добыть пропитание своему прайду. А Киру терзал мучительный голод. Сырника – жажда. Поднявшись на слабые, подламывающиеся ноги, он поковылял к ручью. Вернулся не скоро, сыто облизываясь: удалось таки схомячить пару нерасторопных лягушек…

Спальчика же к ночи так и не дождались.

Вернулся он только с утра – встрёпанный и основательно битый. Подтянул штаны, всхлипнул и плачущим голосом, страдальчески подвывая, принялся повествовать о результатах похода.

Дело, как оказалось, до поисков работы дойти не успело. Помешало искушение свежими плюшками, бесстыдно благоухающими на всю улицу прямо с открытого прилавка пекарни. Всего-то и надо было – руку протянуть пока никто не смотрит…

Но воришку поймали – прямо тут же, прям немедленно, прям с поличным. И отмутузили на месте деревянной колотушкой по чём придётся. Вся округа развлекалась на этом представлении – народ потешался над неудачливым беспризорником и подбадривал трудягу-пекаря, правящего колотушечное судопроизводство.

Наверняка, - хныкал Спальчик, - весь город наблюдал его в момент позора и прекрасно запомнил – кто ж теперь в этой чёртовой, жмотской Пшчине возьмёт к себе на работу столь неблагонадёжного элемента? Он утёр рваным рукавом мутные потоки слёз на грязных щеках.

Всю ночь воришка где-то прятался и отлёживался, а после, по рассвету, пробирался по пустынным улицам к городским воротам, обмирая от страха при каждом шорохе. Чтоб он ещё раз… когда-нибудь…? Да ни в жисть! Больше он туда ни ногой! В эту проклятую Пшчину, будь она трижды неладна, он боле не ходок! Вот!.. Слушай, девка, посмотри здеся… а?.. Кажется, упырь этот булочный, башку мне разбил… Вот здеся… А?

Кира отпрянула и быстро отползла в сторонку: ещё чего не хватало – в чьих-то ранах ковыряться! Фу, мерзость какая… Да и чем она может помочь? Ни антисептиков, ни бинтов… И так заживёт до свадьбы. Вон – как на Сырнике!

Тот согласно мотнул хвостом и задорно осклабился. Он вообще выглядел сегодня беспримерно лучше: глупые калорийные лягушки, к которым он с утра уже успел наведаться, немало тому поспособствовали…

В этот день Медведь смущённо приволок кусок старой, лежалой падали – оторвал от сердца и от собственного обеда. Киру замутило. Спальчик тоже не обрадовался: охая и покряхтывая после пережитого правежа, собрал усилием воли себя в кучу и потащился в лес. Где и добыл полные карманы орехов. Объевшись ими на ужин, несчастные людишки схватились за животы.

Всю ночь Кира мучилась невыносимыми резями и проклинала злую судьбу. Когда к утру боль утихла, она поднялась с ложа страданий и поплелась в сторону ближайшей загородной усадьбы. Где её, слегка повыкабениваясь для начала, пан Зевчак взял работницей на скотный двор. Опытным взглядом он оценил степень нищеты и недоедания приблудившейся к усадьбе бродяжки и расщедрился на натуроплату – обедом, ужином и башмаками.

Новую батрачку приставили в помощь коровнице, которая быстренько, с помощью тычков, затрещин и зычного покрикивания, обучила подопечную нехитрым премудростям профессии. Когда же начальница, переусердствовав, видимо, в непривычной педагогике, свалилась с прострелом в пояснице, Кира заступила на капитанский мостик.

И потянулись однообразные дни: встать с рассветом, обмыть и подоить двадцать пять комолых коров, выгнать их пастуху за двор, процедить и снести на кухню молоко, почистить стойла, натаскать воду в поилки, встретить стадо, снова обмыть и подоить… А после, в сумерках уже, можно было похлебать свой кулеш с мясом и упасть замертво на соломенный тюфяк в дощатом сарае при коровнике.

Ещё одно дело было у новой коровницы перед сном – вынести тайком через заднюю калитку съэкономленную от обеда ковригу хлеба и кувшин молока от вечерней дойки. Там, в сумерках, её поджидали мальчик с собакой. Первый с жадностью уминал подачку, не сходя с места, громко чавкая и утирая размокший от счастья нос; второй – нехотя и после длительных раздумий мог слегка причаститься молоком в плошке. В целом, он и так был сыт и вполне удачлив в охоте, но сам процесс попрошайничества его увлекал необыкновенно.

Кира смотрела на обоих с неприязнью и гадала: какого чёрта она их подкармливает? Вот на кой сдались ей эти мерзкие спиногрызы? Давно надо бы их прогнать! Но послать словами она не могла, а как это сделать по-другому – не придумала: читать это отребье не умеет, а жесты можно трактовать как угодно, так ведь? Вот и приходится терпеть поэтому. Или не поэтому?.. Запуталась что-то…

… Кира опрокинула очередную порцию воды в поилку. И с трудом разогнулась, держась за поясницу – спину ломило. Она поморщилась…

«Заколдована… Как странно звучит… Никогда бы раньше не подумала, что можно говорить или думать об этом всерьёз…»

Она подхватила вёдра и двинулась вновь по замкнутому кругу «колодец-коровник»…

«Проклятая старая ведьма! Откуда она только взялась на мою голову и… что я ей сделала? За что она на меня взъелась? Странно… Или злым ведьмам повод для ненависти необязателен? Во многих сказках так – злобствуют они исключительно ради распирающей их злобы!»

Бадья, загремев цепью, полетела в недра колодца. Скрип… скрип… скрип… Душераздирающий скрежет тяжёлого вала…

«Если бы исключительно из-за природной злобы, то… то ведь не стала бы тогда ведьма сама сообщать рецепт противоядия во время заколдовывания? Ведь… Стоп! Какого ещё противоядия? Откуда эта мысль? А… вроде Медведь что-то говорил такое… Что же? «Вспомни, - он сказал, - о чём с Бригиттой говорили. Обычно, заколдовывая, она сама же и озвучивает рецепт к избавлению»… Ну да! Именно так, его слова! И… что же? Что за рецепт?»

Кира замерла с наклоненной над ведром бадьёй – колодезная вода, переливаясь, задумчиво бежала через край. На подол юбки… На башмаки… Коровница вздрогнула, обжегшись её ледяным прикосновением, отставила бадью, задумалась.

«Надо вспомнить весь наш разговор. Чёрт… О чём же мы… Ничего похожего что-то не припоминается… «Никогда не спи на муравейнике, деточка»… Это что ли? Да ну! При чём здесь… Глупость какая-то… Что ещё было-то? А, я требовала, чтобы она меня вернула, так… А старая карга объявила, что возвращаться мне рано, не поспела, мол, я для возвращения… Здесь что ли кроется какая-то подоплёка?.. Может, и кроется… но на рекомендацию мало похоже, скорее на констатацию… Что ещё? Ах, этот сюжет из сказки про волшебниц! Как я могла забыть? Может, в нём дело? Она, как положено по сюжету, попросила меня поднести ей воды напиться, так… Я отказала… (блин, знать бы наперёд!) – и вуаля! – я злюка и за это плююсь жабами! Ну да, она ещё произнесла: меньше скажешь – больше услышишь! Вот я и молчу теперь… И слушаю всякий бред, глупости и оскорбления, не в силах противостоять и возразить. Подкузьмила бабка… Ладно, с этим понятно. Но где же рецепт, будь он неладен?..»

- Заснула, раззява? – проорал скотник Гжегош, громыхая мимо жестяной тачкой в направлении свинарника. – Сроду как сонная муха! За что только господа тебя кормят, бездельницу… Я за тебя работать должон? А?

Кира вздрогнула и подхватила вёдра.

«Это я-то бездельница?! Чёртов ушлёпок… Пашешь от зари до зари, а в качестве признания - тарелка каши и мешок тычков. Обидно, блин… И главное, никому до меня нет дела, никому меня не жаль… - губы девушки непроизвольно дрогнули. – Хотя… что ж здесь удивительного? Тебе на их месте было бы жаль какую-то чернорабочую, колупающуюся день-деньской в навозе на заднем дворе? Ты бы и за человека её не считала, а уж интересоваться обидами этого существа…»

Она замерла. Остановилась так резко перед воротами хлева, будто на стену налетела. Жаль… Жалко… Жалеть… «Не жалеешь меня?» «А и вправду, чего тебе меня жалеть, вредную старуху…» «Меня не хочешь, другого кого пожалей. Попробуй. Это не пыльно. Хоть и энергозатратно…»

Вот оно. Наконец-то.

Неужели так просто? Даже не верится…

Нужно всего-навсего кого-то пожалеть? И чары падут?

«Ну натурально! Это и есть рецепт! Ничего такого больше не говорилось между нами… Нет, ну какова стерва, а? По её мнению выходит, я прям такой жестокосердный сухарь – никого мне никогда не жаль! Вот старая перечница!..»

Кира небрежно скинула вёдра у поилки, выпрямилась и лихорадочно заозиралась.

«Надо проверить. Надо срочно проверить! Кого-то пожалеть… В конце-концов, чем я рискую? Если не выгорит, то и хуже не станет…»

Но в хлеву было пусто – объект приложения немедленного сострадания надо было ещё отыскать. Рама распахнутых в солнечный двор ворот предлагала в качестве кандидатуры скотника Гжегоша, ворочающего вилами навозную кучу.

Его что ли пожалеть? Киру аж передёрнуло: ну… можно было бы, наверное… в припадке христианского самоотречения… Хотя эта красная рожа со злобными поросячьими глазками и задубелое примитивное хамство её обладателя вызвали бы отторжение даже у святого великомученика. А Кира таким даже отдалённо не являлась. Да и в жалости самодовольный скотник, на её взгляд, вряд ли нуждался.

А кто нуждался?

Уж не пани ли Збжевска? Или её достойные дочери – чванливые и пустые девицы? Может, её несчастный муж, добывший себе подобное сокровище вторым браком?

Кира фыркнула: да ни разу! Сам виноват, долдон! Потому как: бачили очи шо бралы. Это во-первых. А второе обстоятельство, по причине коего пан Збжевский, по глубокому Кириному убеждению, не заслуживал сочувствия – его отношение к своим отцовским обязанностям: это надо же так стойко игнорировать низведение собственной дочери в собственном доме до уровня прислуги и постоянной мишени для насмешек!

Сказать по правде, - Кира вздохнула и вылила воду из вёдер в поилку, - она того заслуживает. Как можно быть такой безответной рохлей, такой наивной и беззлобной простушкой, такой… блаженной, наконец! Хотя… как за это осуждать? Это, по всей видимости, диагноз, даже не свойство характера…

О! Пепелюшка! Ну конечно же! Вот кого нужно жалеть. Уж она-то нуждается в жалости – безусловно и абсолютно. Надо немедленно… В смысле, сейчас же, срочно её найти и качественно пожалеть!

Ко мне может вернуться возможность говорить! Боже, неужели в самом деле?.. С ума сойти! Держитесь у меня тогда все, покажу я вам кузькину мать… А если вдруг… да! Если только я всё правильно поняла… Конечно же, я всё правильно поняла! Как ещё можно интерпретировать слова проклятой старухи? Боже, боже, только бы всё получилось! Я снова стану собой, я тогда… А, собственно, что я тогда?

Ой, ладно, потом разберусь! Главное сейчас – расколдоваться, а дальше будем посмотреть!..

Небрежно зашвырнув пустые вёдра в угол и решительно обтерев руки о передник, Кира ринулась на поиски Пепелюшки.

--------------------------------------------------------------

Садовник у Збжевских был завидный. Особенно завидовали на него юные девицы и молодайки из прислуги соседних усадеб. Потому как хорош – слов нет! Молод, плечист, усат и обходителен с хорошенькими девицами. Всё при нём: и лопата, и длинный, острый сучкорез, и мужское обаяние.

Не родилось ещё женщины, способной равнодушно пройти мимо фонтанирующей харизмы этого сердцееда. Даже глупая Пепелюшка начинала рядом с ним заикаться и краснеть, неумело и неестественно кокетничая. Мало того: она бессознательно искала с ним встреч, поджидала его за поворотами садовых аллеек и в жасминовых зарослях. Заслышав дребезжание садовой тачки, в волнении хваталась за пунцовеющие щёки и выбегала навстречу.

- Доброе утро, Вацлав, - шелестела она, отчаянно смущаясь.

- Доброе, панночка, - ухмылялся он.

Панночка отставляла в сторону ножку для придания позе небрежной элегантности – у сестёр подсмотрела.

- Всегда здесь… гуляешь? Право, совсем не ожидала встретить тебя на этой дорожке…

Разговор с предметом своей симпатии давался ей нелегко: она нервно комкала край передника и поминутно дёргала за отворот чепца над ухом. Тот в процессе этих манипуляций постепенно перекашивался набок, выпуская на волю упругие пушистые пружинки белокурых кудряшек.

Вацлав вежливо утешал блаженную дочку хозяина, что да, в самом деле, он по этой тропинке обычно не ходит, так случайно сегодня вышло. Пусть панночка его простит, коли напугал – он-де такой недотёпа… И, ласково улыбнувшись девушке, тарахтел дале. В целом, он был парень незлой.

Пепелюшка переводила дыхание, унимала бешено колотящееся сердечко и восторженно смотрела ему вслед. Никто не препятствовал ей трактовать его взгляды и улыбки, как недвусмысленную симпатию.

- Ах, - шептала она с грустью, - как жаль его… Ведь у его чувства ко мне совершенно нет будущего… Мне ведь, хочешь не хочешь, придётся выйти замуж за принца! Наверняка это разобьёт ему сердце… Ужасно…

Или так:

- Ах, как славно было бы стать женой садовника! Срезать по утрам розы для гостиной матушки и спален сестриц… Кормить завтраком мужа, детишек и большого рыжего кота, а после посыпать садовые дорожки цветным песком… Как бы мне хотелось принять предложение бедняжки Вацлава! Но ведь я должна выйти замуж за принца…

По вечерам, в своей каморке, глядя в окошко на звёзды, она мечтала о бале в Колбасково и о тягучем минуэте с принцем. Принц сиял мужественной красотой, и усы у него были точь-в-точь как у Вацлава!..

На следующий день Пепелюшка вновь из-за кустов «случайно» кидалась под ноги садовнику, обменивалась с ним стандартными фразами, наполненными для неё огромным смыслом и значением, а после жалковала над неразделённой любовью юноши.

Вся прислуга в усадьбе, не исключая Киры, прекрасно была осведомлена об этой невинной слабости Пепелюшки. Поэтому, отправляясь на поиски жертвы, способной послужить целям расколдовывания, и обойдя десяток предполагаемых мест её дислокации, немая коровница решила сменить тактику. А именно: удить на живца...