Глава 59

---------------------------------------

Очнулась Кира от холода – её била крупная дрожь. Попыталась свернуться в клубок для согрева, подтянуть одеяло – и обнаружила, что руки-ноги не слушаются. Стянуты жёсткой верёвкой. С трудом разлепила в темноту тяжёлые веки, двинула головой и задохнулась от пронзившей череп острой боли.

Что случилось?

Она поскребла связанными руками по сырой, холодной земле. Ещё раз осторожно открыла глаза и уставилась в чёрное, звёздное небо над переплетением ветвей, беззвучно роняющих на неё осенние листья.

- Сырник… - просипела она, проговаривая своё последнее воспоминание.

Да, Сырник. Акинфий велел идти его искать. Так и было. А толмач сказал, что видел его… где-то здесь… А потом… Что было потом?

- Эй! – позвала она нерешительно. – Кто-нибудь!.. Я здесь, помогите!..

Тишина ответила ей шорохом листьев и тихим шелестом речных волн.

Кира напрягла слух, стараясь различить людские голоса, плеск вёсел, поскрипывание такелажа, шаги – хоть что-нибудь!

Нет… Не может быть…

Сжав зубы и скуля сквозь них от дёргающей боли в голове, она перевернулась набок. Отдышавшись и переждав тошноту, принялась извиваться в попытке подняться: связанные за спиной руки этому мало способствовали, обмотанный верёвками кокон из юбок сделал из её ног бесполезный русалочий хвост, а больная голова, которую хозяйка пыталась привести в вертикальное положение, изо всех сил протестовала. Кое-как, с двадцатой попытки, подняться на колени всё же удалось. Чтобы, покачиваясь в этом неустойчивом положении, с отчаянием понять, что проделанные ею титанические усилия бессмысленны: шагать смотанными коленями оказалось совершенно невозможно.

Зарычав от разочарования и злости, она вновь повалилась на землю, теперь уже животом, и, извиваясь змеёй, попробовала ползти. Тут дело пошло успешнее, если можно так сказать: со скоростью пьяной гусеницы, исцарав лицо и превратив в лохмотья платье – зато знатно согревшись - Кира просочилась сквозь ракитник и высунула голову из кущей.

Чтобы с ужасом обозреть пустынную реку.

Даже запоздалого далёкого кормового огонька не мигнуло ей из мутного речного тумана.

Девушка уронила тяжёлую голову на траву и отрубилась. Сон это был или обморок? Она так и не поняла, очнувшись уже в сером молочном рассвете, дрожа от пробирающей до костей сырости так, что зубы лязгали. Над ней сидел Сырник и уныло, с рыдающе-визгливыми интонациями выл.

- Заткнись, придурок! – прохрипела Кира, с трудом ворочая пересохшим языком. – Я ещё жива!

Немного придя в себя и сосредоточившись на ближайшей насущной задаче, жертва человеческого коварства, уже привычно подтягивая вслед за плечами затёкшее тело, поползла к такой близкой и заманчиво плещущейся воде. Опустила в неё лицо, пытаясь напиться так, чтоб не захлебнуться. Потом устало перевалилась набок… Концы её длинных волос облизывал щекотный прибой, но Кире было всё равно: холод и пульсирующая боль в голове полностью завладели её существом. Она только вяло отметила, что Сырник перестал выть, топтаться над ней, поскуливая, и вновь куда-то исчез.

Поднималось солнце, пригревая по-осеннему, без энтузиазма, но туману и того оказалось довольно: он скукоживался, расползался по низинам и ямкам, поднимался над водой, превращаюсь в тонкий дымчатый покров… Потом и вовсе испарился. Тёплые лучи коснулись скрюченного на берегу тела, приласкали его, пожалели.

Пожалел и Сырник, возникнув из ниоткуда: обнюхал исцарапанное лицо, поскрипел над ним сочувственно и снова испарился.

«Чёртов обормот, - подумала Кира лениво, - были бы собаки такими, как в кино про них заливают – давно бы перекусил мне верёвки, обалдуй. Ему нетрудно, а мне бы не помешало…»

Она пригрелась под нежаркими лучами осеннего солнца и вновь погрузилась в сон, похожий на забытьё. А когда вновь открыла глаза, решила, у неё начались галлюцинации на почве сотрясения мозга.

- Сырник? – уточнила она у склонившейся над ней галлюцинации.

Галлюцинация озадаченно вздёрнула бровки, а Сырниковая морда возникла с другой стороны, заглянула ей в лицо и вывалила розовый язык, радостно разулыбавшись.

Ясно. Сырник отдельно, галлюцинация отдельно.

- Пожалуйста, - прошептала Кира на всякий случай (чем чёрт не шутит, вдруг всё же склонившийся над ней человек реален?) – помогите мне…

Лицо исчезло. После непродолжительно шебуршения за спиной Кира почувствовала, как руки её, давно не ощущаемые в качестве живой принадлежности тела, разомкнулись и бесчувственными плетями упали в траву. Таким же манером ей освободили ноги. Помогли сесть, оперев спиной на мшистый валун и принялись энергично растирать запястья, возобновляя кровоток в онемевших членах. Потом осмотрели голову, поцокали осуждающе, чего-то там поковыряли, помыли и приложили нечто восхитительно холодное. Должно быть, мокрую тряпку.

- Придержи, - велел ей нежный девичий голосок.

Кира послушно возложила руку на темечко. После этого с усилием подняла глаза на свою спасительницу.

- Спасибо, - выдавила она.

Тоненькая, миниатюрная девочка присела подле своей подопечной на корточки, заглянула ей в лицо с любопытством и некоторой долей настороженности. Похожа она была на фарфоровую куклу – белое, словно светящееся изнутри личико с нежными чертами лица, миндалевидные глаза и чёрные косы на холщовой рубашке.

- Твоя собака привела нас, - пояснила она, хоть Кира пояснений и не требовала. – Нашла нас в лесу, принялась скулить и рваться куда-то, будто звала. Мы и пошли посмотреть, - она зачерпнула кубышкой воды из реки и протянула раненой.

- Мы – это я и мой братец Лю, - она махнула рукой в сторону.

Кира скосила глаз.

Братец Лю – хмурной и круглоголовый парень – сосредоточенно копался в заплечном мешке.

- Мы живём здесь, недалеко, по-над пригорком, через лес. Ты позволишь отвести тебя к нам в дом, накормить и подлечить?

- Позволю, - промямлила Кира, - уж можешь мне поверить – брыкаться не стану…

Она попыталась встать, но голова закружилась и ноги подкосились – едва её спасительница успела немощную поддержать.

Братец Лю посмотрел на эту сцену с неудовольствием, сплюнул в траву, перекинул мешок сестре и, тяжко вздохнув, взвалил болящую на закорки.

Через дубовую рощу, опосля под горку, а потом на холмик, и через лесок, да в сопровождении весело гоняющего белок Сырника – так и добрались до низеньких небелёных мазанок одинокого крестьянского подворья.

… Не сказать, чтобы знакомство с обитателями нового места, в которое забросила Киру превратность судьбы, вселило в неё оптимизм и веру в лучшее.

Старая бабка, исправляющая здесь обязанности хозяйки, похожая на сморщенную поганку и в ядовитости ей нисколько не уступающая, раскричалась незамедлительно, едва узрила волокомый внуками из лесу подарочек.

Братец Лю, не обращая на неё внимания, флегматично прошествовал мимо и сгрузил свою ношу на циновки, устилающие земляной пол вдоль стен. Девочка же задержалась, замурлыкала умиротворяющее и просительно, уговаривая злобную мегеру. Но та не унималась:

- Вечно дрянь всяку из лесу тащат – прям хоть не отпускай туды! Что ты там лепечешь? Слушать ничего не хочу! Чего? По голове её ударили? Стал быть, заслужила! Я всю жизню прожила, и меня чегой-то никто доси по голове не ударил!.. Кто така? Откудова? Вы гляньте только – какого она странного вида! Можа, из тех людёв, что приплывают по Рыжей реке с захода солнца? А коли из тех – так не жди добра! Их сторониться надоть, а вы в дом волокёте! Можа, прикажете мне на эту падаль ещё и стряпать? Можа, из своей скудной паечки мне ей отсыпать прикажете?.. А ну – тащите, сказала, туда, откель взяли!!

- Хорош, бабка, разоряться, - спокойно осадил её хмурый Лю. – Отец вернётся с поля, он и скажет – оставить её в доме или выбросить в лес. По его слову и поступим, - пригнувшись под низкой притолокой, он вышел в дверной проём.

Злобный визг затих, сменившись злобным бурчанием, шипением и грохотом посуды, которая расшвыривалась по полкам с яростью, достаточной для буйной атаки янычарского полка.

Девочка пробралась к скрючевшейся в углу Кире и тихонько погладила её по руке:

- Ты не переживай, - подбодрила она. – Отец непременно позволит! Он чтит предков, а наш покойный дед был очень гостеприимным и добрым человеком: всякое живое существо могло рассчитывать на его помощь – от птенчика до медведя. А тем более – человек…

Кира с трудом кивнула. Дорога далась ей непросто – её растрясло и ужасно мутило. «Всё-таки сотрясение…»

За что меня так? Зачем? Какой тому упырю резон бить меня по голове и связывать? Только для того, чтобы оставить на берегу? Выходит, что так… И ведь никто не хватится до самого нынешнего вечера: Никанорыч уверен, что я на «Сигизмунде», а Пепелюшка будет думать, что на «Возке». Ну, если ей вообще придёт в голову об этом подумать… Пропажу обнаружат только на вечернем привале. Интересно, кто первым?.. Заметит ли моё отсутствие… он?

- Как тебя зовут? – продолжал щебетать над ней голосок любопытной девчонки.

Раненая сглотнула противный ком в горле, облизнула губы:

- Кира…

- А что это значит?.. Меня – Мейли, Прекрасная Слива. Это потому, что матушка моя любила цветущую сливу, что во дворе у нас росла. В ней каждое лето жил соловей, она слушала его песни и когда меня носила, и когда качала на руках…

- Где твоя матушка, Мейли?

- Её давно нет. Она ушла к предкам. И та слива тоже. Они сейчас вместе. Им, должно быть, хорошо…

Кира слабо улыбнулась:

- А тебе?

- О, мне тоже! – Мейли заботливо подложила больной под голову свёрнутое одеяло. – Так удобнее?.. Я очень счастлива. Особенно, когда ухожу из дома в лес. Но в лесу сейчас небезопасно: очень много кораблей плывут теперь по Рыжей реке с захода солнца! Очень много людей! Они опасны, коварны и алчны. Мы их стараемся остерегаться… Теперь одна в лес не хожу – только если с одним из братьев, если кто свободен и согласится меня сопровождать. А это случается так редко… Кстати, познакомься, - она кивнула в сторону, - мой братец Лю.

Над Кирой склонилось лицо, затемнённое полумраком хижины.

- Так… мы, вроде, уже знакомы…

- О нет! – замотала головой Мейли. – Ты знакома с Лю Вторым, а это Лю Третий вернулся от кузнеца. Значит уже время, скоро остальные с поля подтянутся…

- Третий? Сколько ж их всего?

- У меня пять братьев! – с гордостью объявила счастливая обладательница большой семьи. – И все Лю!

- Почему? – прошептала Кира сквозь треск в голове, не столько из-за того, что её это действительно сейчас интересовало, сколько ради поддержания разговора с единственным, по всей видимости, расположенным к ней в этом незнакомом месте человеком.

- Ну как же? – удивилась девчонка. – Матушка очень любила это имя – так звали её деда. Она хотела через сохранение имени передать частицу его доброй души своему сыну. А поскольку маленькие дети – что цветы – хрупки и часто, не войдя в возраст, торопятся уйти к предкам, она решила всем сыновьям дать это имя – хоть один из пяти должен же вырасти и продолжиться! Но выросли все! Будто духи позабавились над матушкиной предусмотрительностью… Не её, конечно, в том вина: взять, к примеру, кузнеца Баи, что живёт за луковым полем – из двенадцати сыновей только двое остались ему в помощь и утешение. А у дядюшки Му, что из дальнего селения…

Кира застонала и перекатилась пышущей жаром головой от одного уха до другого.

- Очень больно? – испугалась Мейли. – Ой… - она беспомощно оглянулась на бесчинствующую в кухонном углу бабку. – Потерпи немного: как бабушка выйдет по делам, я приготовлю тебе лекарство. Я умею – правда-правда! Один раз даже для Лю-сюна, старшего брата, мне было доверено сварить питьё от глистов. Очень даже получилось! Ты бы видела какие…

Но узнать подробности успешного лечения Кире не привелось. На этом месте её несчастная голова сдалась и отключилась…

После чего включалась дважды – смутно и с помехами – когда Мейли, осторожно приподняв её под затылок, осторожно поила какой-то ядрёной горечью, а второй – когда явился глава семьи. Постоял над ней, глядя брезгливо и устало, потом лаконично постановил:

- Пусть будет. Пока.

В кухонном углу грянул новый взрыв яростного грохота медного таза об оловянный подойник. Но никого он уже не испугал. Слово было сказано. И слово то было законом.

Загрузка...