Кисельные берега

Глава 28

Над лугом витал дух возбуждённого ожидания веселья и блаженной радости бытия.

Мужики, утирая мокрые лбы, сбивали пиршественные столы и скамьи. И ещё какие-то загоны из низких заборчиков. Они беззлобно переругивались и перешучивались, добродушно прощая в этот день и жаркое солнце, и общественные работы, и своих жён за их существование, и чересчур шумный молодняк за равнодушие к полезной деятельности и, напротив, чрезмерное пристрастие к беготне, шалапутству и пустосмешеству.

Впрочем, средство для усмирения раздражения и утоления печалей находилось неподалёку, в общем доступе: бочонок с холодной пузыристой бражкой, к которому воистину не зарастала народная тропа, сладострастно потел в тени каштана.

Да и работы близились к концу – солнце уже коснулось макушек низкорослых плодовых деревьев, готовясь в скором времени спрятаться за них и обозначить на праздничном лугу длинные вечерние тени. И вот тогда-то… Тогда-то и наступит время насладиться результатом дневных трудов, покуролесив вволю!..

Кире, заявившейся на средневековую вечеринку в компании Пепелюшки, Ганса и Сырника, быстро передалось общее настроение праздничного предвкушения. Она ведь так любит повеселиться! А судьба-злодейка в последнее время не очень-то баловала её поводами. Хотя, конечно…

Кира оглядела грубые лавки и столы, мух, потирающих в предвкушении обильной трапезы лапки, полевые цветы в щербатых крынках, булькающие закопчённые котлы, крикливых поселян – как же всё это не походило на великосветские тусовки и понтовые клубные вечеринки, к которым она привыкла! И которые только и признавала за достойный её изысканного вкуса досуг. Ещё совсем недавно ничего, кроме брезгливого презрения и ехидных насмешек, участие в подобном действе у неё бы не вызвало. А теперь она стояла, притопывая ногой в такт скрипичного наигрыша, и чувствовала себя удивительно органично среди суеты праздничных приготовлений. Странно…

«Деградирую, должно быть… - подумала Кира. – Немудрено, после двух-то недель в коровнике…»

Она потрясла головой, отгоняя смущающую её мысль, и спросила первое попавшееся:

- Что за лабиринты из заборчиков? Хм… Собачьи бега, что ли, собрались проводить?

- Ага, - согласился Ганс, с живым любопытством озираясь вокруг, - бега. Только не собачьи, а поросячьи.

- Чьи? – фыркнула Кира.

- Ну, поросячьи – знамо дело! Чего ж тут удивляться? – пожал плечами мальчишка. – День свиньи у них ноне. Вот вокруг этих животин всё и вертится…

- Как же они заставят свиней бежать? – удивилась Пепелюшка. – Я помню, папенькин свинопас сроду мучился, пытаясь их сгуртовать на выпасе – клял своих подопечных почём зря! А тут – вон, бежать надо, соревноваться… - она покачала головой с сомнением – как будто взрослая и рассудительная дама в лиловой тафте.

Ганс посмотрел на неё с пренебрежительной усмешкой:

- Ну, темнота! Как заставят… Кололи б тебя пикой в зад, ты б тоже, мабуть, побежала, не рассуждая... А! Вон, гляньте-ка! Ведут их! Гляньте, гляньте – на поводках!! Во дают! Да в жилетках, да в шляпах! – Ганс ударил себя руками по бокам и залился заразительным детским смехом. – Вот же потеха! Никогда такого не видал раньше!..

Напрочь позабыв о своих спутницах, он ринулся к загонам, где уже устанавливали в стартовых загородках франтоватых атлетов. Туда же устремились с гиканьем и хохотом жеребячье стадо молодых парней и степенные группки заматеревших отцов семейств.

Женщин поросячьи бега интересовали не в первую очередь. Оживлённо пересмеиваясь и в нетерпении притопывая ногами, они косились на площадку, где устраивались музыканты с гудками и цимбалами. Те со значимым видом готовили свой инструмент: подтягивали струны, хмуря брови, прислушивались к звучанию, тёрли рукавом дудки и флейты, заглядывали сосредоточенно одним глазом в их сквозное нутро…

К празднику, в общем-то, всё было готово. Оставался последний нюас, который даже в средневековой сказочной реальности исключению не подлежал.

На постамент у поросячьего ипподрома взобрался, покряхтывая, широкий мужик с председательским пузом, почесал мясистый нос и возгласил:

- Значиться, так. Праздник, стал быть, объявляется открытым! Вот… А нашим, стал быть, свинкам – здравствовать и прирастать. Это уж как водится… Как положено. А к Рожеству, значиться, чтоба в каждой хате пахло копчёным окороком! Таков наш, стал быть, завет! И это, как его… пожелание наше такое! А уж королём праздничка-то и общинным хряком кто станет – эт мы сейчас узнаем. А ну, робяты, запускай! – он взмахнул рукой и в загонах застукали калитки.

«Ну надо же! – хмыкнула Кира, наблюдая, как глава общины тяжело сползает с помоста. – Какая короткая официальная часть однако! Нашим бы пиджакам у этих средневековых поучиться. А то так вечно размузыкают коротенечко, минут на сорок, речи свои вступительные с бесконечными благодарностями губернатору, что уж и забудешь ради какого мероприятия здесь все собрались…»

- А! Это ещё… - опомнилось официальное лицо и вновь полезло на возвышение. Калитки поспешно прикрыли. – Спасибочки, стал быть, нашему радетелю, благодетелю, отцу родному – многоуважаемому господину барону! Что позволил всемилостивейшее праздник сей нам провесть и препятствий чинить не стал! А напротив – даже отсрочил отработку на господском поле на день! Правда, продлил её незначительно за сей простой на две седмицы – но так что ж? Оно ж и понятно…

Он снова махнул рукой, и простор беговых дорожек перед горячими скакунами вновь распахнулся.

Скакуны, правда, отнеслись к открывшимся возможностям индифферентно: никто из них и не подумал стремглав бросаться в узкую кишку бегового загона. Кто-то стоял, уныло свесив пятачок и похрюкивая, кто-то лениво плюхнулся на бок, кто-то принялся чесать о доски розовый бок…

Зрители засвистели, заулюлюкали, заорали азартно на погонщиков с остро заточенными палками…

Кира, работая локтями, протолкалась поближе к непосредственному действу.

«Вот они – мотиваторы спортивных достижений, - подумала она и, дитя своего времени, немного даже пожалела животин подневольных. – Бедные свинки…»

А «бедных свинок» принялись «мотивировать» - палками под толстые зады. Те завизжали пронзительно и истошно, заметались в стартовых загородках, пока в тёмном поросячьем разуме не мелькнуло – у одних чуть раньше, у других позже – видение единственного выхода. Толкаясь боками в заборчики, вереща, они ломанулись к нему и помчались по ограниченной траектории к финишу. Мчались они рывками, бессмысленно и бессистемно. Порой останавливались в недоумении, свесив носатую харю и набычившись, порой и вовсе поворачивали назад. Тогда суетливым загонщикам приходилось мчаться со своим действенным инвентарём к очередному тормозу и помогать ему вспомнить направление движения.

В общем, на ипподроме царили гвалт, визг, суматоха и полнейший свинский хаос. Но мужикам нравилось: они веселились вовсю, делали ставки и непритворно болели за выбранных скакунов.

Пока к финишу, наконец, не пригулял пятнистый хряк по имени Буся. Он оказался самым флегматичным среди своих собратьев: пока остальные ерепенились, кружились на месте и падали среди забега на полежать, Буся в покорной задумчивости преодолел выделенное ему расстояние до победы. Перед финишем, правда, заглох – остановился, как вкопанный. Но проворный загонщик не оплошал и под радостный рёв болельщиков затолкал лидера в светлое будущее.

Слава и почести обрушились на чуждого тщеславия свина лавиной: его короновали венком из цветов, наградили алой лентой, водрузили на помост, с которого только что вещал глава общины, и обложили со всех сторон корытцами со снедью, предупредив попытки к бегству. Оставалось одно – блаженствовать и наслаждаться. Чем Буся, по своей природной свинячьей склонности к гедонизму, тут же и занялся, не парясь по поводу шума, гама, толпы жаждущих почесать его за ухом и весьма сомнительных перспектив на Рождество.

Кира от души хохотала надо всей этой весёлой кутерьмой вокруг комического забега и чествования чемпиона. Вместе с деревенскими девушками завязывала ему на спине бант из наградной ленты и, покатываясь со смеху, пыталась примастрячить венок на лопоухих ушах. С ними же переместилась к пиршественному столу и, поддерживая общий порыв, поднимала кубок со здравницами к алеющему закату. Она искренне смеялась над скабрезными, грубыми остротами местных парней, лихо стукалась с ними глиняными кружками так, что кислое вино плескалось через край, брызгая на горы варёной баранины, снопы зелёного лука и колёса овечьего сыра…

«Эх, - пожалковала Кира. – Спальчика нет… Уж он бы порадовался такому пиру! Хотя… вряд ли он сейчас голодает, мелкий проходимец…»

Странное сожаление о всегда раздражавшем её мальчишке немного удивило, но… Лишь на мгновение. Она быстро отогнала от себя непривычную сентиментальность и с готовностью подала руку первому же парню, пригласившему её в круг танцующих. Кира быстро схватила ритм незамысловатой пляски, уловила цикличность движений – и уже скоро буйное веселье деревенского праздника поглотило её целиком.

Сменялись партнёры – мелькали перед ней в танцевальном раже лица парней и молодых мужчин: смазливые и грубоватые, носатые и скуластые, самодовольные и разбитные – они все сливались в сплошной хоровод, что-то говорили ей, улыбались, или шептали на ухо, или таинственно подмигивали – о чём? Кира не слышала и не слушала. Она смеялась и скакала, как заведённая: рубашка прилипла к спине, мокрые пряди волос – к щекам, лицо горело, глаза блестели…

«Ушла в отрыв», - сказала бы Кристя.

Может и так. Кира сейчас не анализировала. Она просто обхватывала следующую крепкую загорелую шею, кружилась всё быстрее и быстрее, откидываясь на поддерживающие её за талию руки, отдаваясь полёту, который, казалось, ничто не способно прервать…

Прервали его уставшие музыканты. Они отложили инструменты и отправились подкрепиться.

Парень, чьё бровастое лицо только что маячило перед глазами и чьи руки придерживали закружившуюся и захмелевшую Киру, вдруг исчез – испарился, словно утренний туман. Лишённая поддержки она покачнулась, и её тут же подхватили под локоть – мягко, вежливо, почти элегантно.

- Что же ты, красавица, не держишься на ногах? – улыбнулось лицо с испанской бородкой. – Пьянство, увы, не красит дам… Впрочем, - и его цепкие пальцы сильнее сжали локоть, - если эти дамы столь же хороши, как ты, милочка, вино им не повредит. Бокальчик?

Кира постаралась сфокусировать взгляд: это ещё что за гусь? Такого она точно до сих пор на лугу не наблюдала… Да он и не похож на крестьянина! Эта бородка, камзол, кружевные манжеты, перстень на холёной руке и – о да! – шпага на боку!..

По всей видимости, вечер перестаёт быть томным. И изо всех сил намекает на то, что с минуты на минуту предстоит вляпаться в очередное д… в смысле, в очередную сказку. Знать бы в какую… Чтоб соломки подстелить…

Кира сглотнула. Вельможа какой-то… А может…

Менеджер по продвижению, растолкав все прочие сущности внутреннего Я, сделал стойку: а вдруг это шанс? Шанс выбраться из плебейских хороводов снова к верхам! Принцам, принцессам, дворцам и шелкам… Что ж, перспективка неплохая: всё же лучше терпеть всю эту сказочную баламуть в комфорте, чем в… коровнике!

Все эти соображения, промелькнувшие в быстро трезвеющей голове ещё недавно беззаботной плясуньи, заставили внутренне подтянуться, откопать из своего прежнего арсенала улыбочку пообворожительней и попытаться её изобразить. Блиииин… Получилось? Нет? Давно не практиковала…

Но франту, видимо, зашло. Он по-змеиному растянул в ответ тонкие губы и поволок добычу к столу. Отыскав свободное место, помог девушке усесться, а после и сам, неуклюже цепляясь шпагой, перелез через лавку. Пока кавалер, стараясь не испачкать драгоценные манжеты, подливал своей соседке вина и что-то, как водится, свистел ей в уши про красивые глаза и мужское одиночество, Кира оценивала произошедшие за время её самозабвенных плясок перемены в составе присутствующих.

Клеящий её вельможа оказался не одиноким павлином среди воробьёв, но одним из. Откуда они взялись? Дурацкий вопрос: очевидно же – прибыли. Мужчины привилегированного сословия в количестве пяти человек – столько удалось насчитать Кире единовременно – расположились практически напротив занятого ею места. Они смеялись, пили вино и вовсю игнорировали суетливые и неуклюжие попытки главы общины услужить знатным гостям.

Среди них особо выделялся могучий человек с породистым лицом и хмурым взором. Его нельзя было назвать красивым по классическим канонам, но брутальная внешность странным образом притягивала: чёрная борода, густые волосы, откинутые со лба назад, смуглое узкое лицо и горбатый нос. Изучающий прищур тёмных глаз мог заставить замереть сердце любой женщины, немедленно начинающей смущённо оправлять чепец и сожалеть о том, что именно сегодня она выглядит не идеально.

Кира, собаку съевшая на флирте, привыкшая к повышенному мужскому вниманию, не стала смущённо оправлять чепец. Которого, впрочем, на ней и не было. Она тряхнула длинными, чисто вымытыми волосами и улыбнулась тому, в ком безошибочно определила первого среди равных. Потом подняла бокал с вином, отсалютовала им и манящим взором из-под ресниц. Избранный ею предмет задержал взгляд на бойкой девице секунд на пять. После снова перевёл его на старосту. Поскольку был единственным из прибывшей компании, обращающим внимание на лепет представителя сельской общины и что-то даже ему отвечающим. Тот тут же принимался энергично и счастливо кивать, ещё более прогибаясь и медоточась. Елей угодничества обильно выступал из пор кожи на лбу, щеках и шее – мужик только успевал вытирать его скомканной в руке войлочной шляпой.

«Конечно, господин барон», «всенепременно, господин барон» - слышался неумолчный рефрен.

«Так вот это кто припожаловал на свинский праздник! – сидящий подле Киры худосочный член баронской свиты немедленно перестал её интересовать. – Сам владелец заводов, газет, пароходов… в смысле, владелец всех этих свиней, людей, полей – феодал, стяжатель барщины и оброка…»

Стяжатель барщины благосклонно кивнул на неумолчное трындычание старосты, пригубил бокал и вновь встретился взглядом с уставившейся на него Кирой. Недоумённо приподнял бровь. Провёл ладонью по бороде… что-то спросил у своего собеседника, мотнув головой в сторону старающейся привлечь его внимание девицы. Сельский бургомистр с готовностью зачастил…

Занятая переглядыванием с перспективным випом, Кира выпала из происходящего. Она не обратила внимания на то, что её интерес к барону не остался незамеченным: вельможа, претендующий на внимание симпатичной деревенской девчонки изначально, скривил тонкий рот в ухмылке, медленно отодвинулся и поскучнел. И уж тем более, ей не пришло в голову оглянуться на возобновившиеся пляски, чтобы подметить: среди танцующих более не было девушек и молодых женщин. Видимость прежнего веселья изображали сельчане совсем иной возрастной категории…

- Ты не поверишь!.. – Кира вздрогнула и чуть не клюнула носом в стол, когда сзади на неё обрушился вихрь по имени Пепелюшка. – Знаешь, кого я сегодня видела? – горячо зашептала она в ухо своей разлюбезной подруге.

Как же она некстати! Впрочем, как всегда.

- Кого? – поморщилась Кира.

- Мадемуазель! – внезапно подхватился позабытый Кирой сосед. Перемахнув через лавку, он цапнул Пепелюшку за талию. – Вы милы и невинны, дитя моё, как солнечный зайчик – поверьте, я сражён! – и увлёк хихикающую простушку в круг танцующих.

А на Киру из-за спины упала тень. Не оборачиваясь, каждой клеткой тела она ощутила мощное, тяжёлое, мужское присутствие…

- Ты поедешь со мной, - произнесло присутствие голосом низким, глубоким, но каким-то бесцветным – будто неживым.

- О! – выдавила из себя Кира, чувствуя, как стремительно тает её игривый задор. – Боюсь вас огорчить, но у меня несколько иные планы на вечер…

- Разве, - осведомился барон, склонившись к её уху и обжигая его горячим дыханием, - я спросил у тебя о планах? Или вообще о чём-то спросил?