Кисельные берега

Глава 48

Дождь стих. Но свинцовое небо висело над Вышеградом по-прежнему низко. Казалось, оно просто ненадолго отвлеклось, чтобы зевнуть, чихнуть и почесаться, а после – вновь зарыдать, проливая на промокший город и киснущие поля неиссякаемые запасы слёз.

Всё в этом крае без солнца казалось серым: воды Большой, отражающие свинцовые тучи, мокрые деревья, почерневшие деревянные дома, улицы, мощёные плашками, горбылями, настилами да мостками, и грязь, сочащаяся сквозь щели тротуарных досок прохожим под ноги. Да и сами прохожие, укутанные в домоткань, были угрюмы и серы. Даже те, что в крашеную одежду рядились, почему-то слабо выделялись в давлеющей монохромности. И мокрые лошади под мокрыми всадниками, и кошки с собаками водились в Вышеграде исключительно немарких и невызывающих расцветок.

«Что он так любил здесь? – недоумевала Кира, озираясь по сторонам. – «Самый лучший», блин, город на земле! Это же надо быть таким зашоренным, квасным патриотом! Вернее, капустным, хех… Капуста, здесь, по его словам, незабываема…»

Мокрое дерево цвета антрацита окружало с трёх сторон: по бокам – доски домов и глухих заборов, под ногами – чавкающие в грязи доски мостовых. А над головой серый мешок затягивался серыми тучами.

«Надо было эту дыру не Вышеградом называть, нет! Это какой-то Грязеград.. Или нет – местечко Унылая Пажить! Короче, Стопудовый Депресняк – добро пожаловать! И прежде, чем мы с вами, господа туристы, погрузимся в праздничную сутолоку улиц и площадей нашего замечательного города, запаситесь, уж будьте добры, упаковкой фломастеров! Иначе забудете, что на свете существует позитивный полноцвет!..»

Кира в очередной раз споткнулась на разболтанном настиле и ухватилась за Пепелюшкин рукав. Та даже не заметила происшествия: смотрела зарёванными глазами себе под ноги и тихонько икала после недавних бурных рыданий.

Старуха, покосившись на неё, только вздохнула: вот злополучная девица, чёрт бы её побрал! Опять умудрилась втянуть её в неприятности! Она возмущённо фыркнула, но, прислушавшись к себе, не нашла в душе ни злости на свою подопечную, ни привычного раздражения. Только усталое недоумение: опять… Опять по милости навязавшейся ей на шею дурочки придётся пережить… пережить… А кстати, действительно, что же им предстоит пережить? Бес его знает… Только явно – ничего хорошего. Потому что ничего хорошего Кира от этих сказок не ждала.

Тем более, от страшных сказок. А то, что нынешняя сказка плавно перетекает в тёмный хоррор, сомнений не вызывало. Стоило только вспомнить, куда они держат путь…

Кира подпихнула замершую Пепелюшку. И та с сомнамбулическим видом покорно засеменила рядом.

«Чтоб тебе пропасть», - вздохнула невольная нянька и вновь безучастно заскользила взглядом по бесприютной улице.

Вон, в глубине двора, дом – огромный, бестолковый, скособоченный какой-то, обросший нелепыми пристройками и приростками.

«Что за безвкусица?..»

А этот… Этот ничего себе, сносный… А вот – ба! Какой сказочный теремок: высокий, поджарый, задорный, лёгкий – странно, конечно, давать подобные эпитеты дому, но как же они подходят! Весь резной – от карнизов и наличников до последней ступеньки крыльца! Такой нарядный, звонкий, кружевной – ах, какая прелесть! Как славно, должно быть, жить в нём хозяйкой… ходить по чистым половицам… застиласть их пёстрыми ткаными ковриками… чесать за ухом рыжую мурку, выглядывая в окно… его… Его?

Кира растерянно облизнула губы. Она так ясно представила себя на нарисованной воображением картине, так прониклась её теплотой и благостным уютом – аж в груди оттаяло что-то: как-кап… кап-кап… застучала редкая капель.

Какая шелковистая у кошки шёрстка… Как сладко она мурчит… будто… будто струны души настраивает… А в слюдяном окошке – тихие, сиреневые, зимние сумерки… и в этих сумерках он распахивает калитку, заводит, не торопясь, коня, оглаживает пегую гриву, снимает седло… Потом поворачивается, смотрит через окошко прямо на неё и улыбается ей. Он пришёл к себе домой. Туда, где она его всегда ждёт… Как он хорош – высок и силён. У него русая борода и ласковые синие глаза.

Она его узнала. Да и как не узнать? Разве она могла ждать кого-то другого?..

Горячая волна счастья вдруг с такой силой захлестнула её просыпающуюся душу, что Кира, охнув, покачнулась. Остановилась, будто оглушённая… Растерянно похлопала глазами.. Что это? Что всё это значит?

Она сглотнула и сжала кулаки, стараясь прийти в себя. Привидится же такое… Кошмар какой-то: она! и эти мещанские радости! Да, но… какие непривычные и… волшебные и… невероятные чувства сопровождают их… Боже, ведь ничего подобного никогда ранее она не испытывала. Неужели и вправду можно всё это ощущать в реальности? А не только во время минутного погружения в странную, похожую на галлюцинацию фантазию? И… правда ли эти чудесные эмоции связаны для неё только с ним? И почему с ним? Она что…? В самом деле? Не-е-ет!! Только не это. Не может быть…

Кира яростно сцепила зубы и затрясла головой.

- Что это? Где мы? – сказала громко, усилием воли переключаясь на текущий момент. – Харчевня «Сивый мерин»… Знакомое назва… Ах да! Это же то самое заведение, где местные мажоры разделались с послами в своё время. С чего и начались злоключения одного моего знакомого стражника… Эй! – она грубо дёрнула спутницу за рукав. – Слышишь, что я говорю?

- Что, Кирочка? – всхлипнула та.

- Говорю, что мы уже почти у ворот. Предлагаю зайти, выпить напоследок.

- Напоследок?

- Ну да. Для храбрости. Перед смертью лютой, неминучей…

- О-о-о, Кира, не говори так, прошу!

В ответ на стон непритворного ужаса дуэнья несчастной девицы только хмыкнула и толкнула тяжёлую дверь харчевни. И не пожалела: внутри ей показалось достаточно уютно – тепло и сухо. Что ещё надо старым костям в сырую погоду?

Скинув тяжёлую войлочную полсть, служившую ей плащом, Кира поспешила занять лавку в углу, у печки, и блаженно прижаться спиной и озябшими ладонями к тёплым кирпичам.

Впрочем, в такой поспешности необходимости не было – никто на этот угол не претендовал. Посетителей в заведении в дообеденный час вообще было негусто: пара расторговавшихся мужиков по пути в родную деревню завернули выпить по кружке с устатку – вот и весь контингент. У буфета угрюмый хозяин перетирал посуду, его жена, похожая на сушёную селёдку, подошла к новым гостям, повозюкала тряпкой по столу.

- Чего принесть, баушка? – осведомилась она неожиданно басом. – Молочка? Мякушки? Каша имеется жиденька, просяна…

Кира поелозила спиной по восхитительно прогретым кирпичам:

- Принеси-ка мне, милочка, кружку крепкого подогретого мёда. И орешков лущёных. Ты будешь?

Пепелюшка испуганно замотала головой.

- Ага. Значит, девчонке того же самого.

- Нет, Кирочка! – зашептала девчонка, пунцовея под осуждающим взором хозяйки. – Не буду я! Не могу я! В жизни не пила хмельных напитков! Да и не положено, не пристало это девицам! О господи! Что подумал бы принц! Что сказал бы батюшка!..

- Ну и дура! – заметила Кира и зевнула, разморенная теплом. – Что сказал бы да что подумал бы… Да не наплевать ли тебе на всё это сейчас, когда у тебя осталась, может статься, последняя возможность в жизни этот самый хмельной напиток попробовать? Сгинем нынче в этом лесу и никто – поверь мне! – никто, кроме этих двух тёмных крестьян не узнает о твоём страшном грехопадении! А тебе зато под алкогольной анестезией помирать будет значительно веселее…

- Перестань! – простонала бедная девочка и прижала ладошки к побледневшим щёчкам. – Это всё ужасно! И страшно, Кирочка, до жути… Зачем они с нами так, а?

- Ну а как ты хотела? – пожала плечами старуха и вцепилась мосластыми пальцами в посталенную перед ней глиняную кружку.

Блаженство… Кружка грела руки, а её содержимое – Кира сделала большой глоток – нутро. И душу… Должно быть, сия экзистенциальная субстанция находится очень неподалёку от органов пищеварения – недаром её утончённую сущность радует то же, что и прозаический желудок…

- Кто виноват в том, что случилось с Никанорычем? Ты ведь? Так? Для тебя же он добывал этот дурацкий подарок. На чём и засыпался, старый пень…

- Ах, нет же! В чём моя вина? Я ведь не просила у него никакого подарка! Вспомни, Кирочка! Он сам!..

- Сам – не сам… Ты это его убитым горем дочерям докажи. У них одна правда: для тебя старался, значит ты и в ответе. К тому же, - Кира сделала ещё глоток и настойчиво подтолкнула Пепелюшкину кружку к ней поближе, - не самим же им идти в Гиблый лес, отцу спасенья выпрашивать!

- Почему не самим?

- По качану, овца ты наивная! Себя им жалко! А тебя – нет. Что непонятного?

- Очень…страшные вещи ты говоришь, Кирочка. Что ж теперь… что теперь будет?

Кира на какое-то время задумалась, по-стариковски покашливая и машинально оглаживая пальцами неровности глиняной кружки. Потом рывком допила остатки медовухи и утёрла рот рукавом. В голове зашумело.

- Фиг его знает, - промолвила неуверенно. – Что-то не так в этой сказке… По известному сценарию, если память мне не изменяет, купец вообще-то должен был вернуться. Типа на свидание с родными. И вернуться, к слову, с волшебным кольцом, пообещав чудищу закруглиться с визитом до полуночи. Но младшая любимая дочка, то бишь ты в нашей ситуации, должна его пожалеть и выкрасть кольцо, дабы жерственным образом самой отправиться к чудищу лесному в заложники…

- Я? – ужаснулась Пепелюшка. – Ну уж нет! Что ты такое говоришь?! Конечно, мне жаль Порфирия Никанорыча, и то, что он, но… Я так всего этого боюсь, и… чтобы я – к чудищу?!

- Вот именно! – воздела Кира вверх палец. Потом посмотрела на него с удивлением, переместила ближе к Пепелюшкину носу и погрозила назидательно. – Я ж чего и говорю: не бьётся наша история с известной сказкой! Чёрт знает что такое… Не было в ней никакого Гиблого леса и, уж тем более, Бабы Яги, к которой нас послали. Это вообще не из этой сказки! – возмутилась она и стукнула ладонью по столу.

Орешки в блюдце подпрыгнули. Хозяин зыркнул на посетительниц исподлобья, нахмурился. Бородачи, ведущие негромкую беседу о ярморочных делах за соседним столом, обернулись.

- Кирочка, тише! – ужаснулась Пепелюшка. – Мы ведём себя неприлично… И потом – при чём здесь какие-то сказки? Ты что-то говоришь такое – я ничего не понимаю…

- Ну ещё бы! – Кира подмигнула уставившимся на них крестьянам. – Ты же глупа, как пробка – откуда тебе понимать! Но, - она снова поводила корявым пальцев в воздухе, - у тебя есть один выход…

- Да? – Пепелюшка покосилась на хозяина и поёжилась под неодобрительным взглядом его жены.

- Выпей! – торжественно изрекла её наставница. – Твой разум просветлеет, непонятное станет очевидным, страшное – смешным и… ты постигнешь дзен…

- Ну… - поколебавшись, девчонка неуверенно и с опаской пригубила кружку. – Если ты так считаешь…

Один из мужиков, тот что с пегой бородой, перекинул ноги через лавку и развернулся к странным посетительницам. Он уперся ладонями в колени и сосредоточенно пошевелил бровями.

- Извиняй, мать, что вмешиваюсь, - сказал он. – Шумишь ты шибко о своих делах – стал быть, не скрываешь… К Яге путь держите? – вопрос прозвучал так сочувственно и печально, будто спрашивал он о неизлечимой болезни.

- Ну, держим, - буркнула «мать». – Тебе-то что?

Мужик соболезнующее поцокал, покачал кудлатой головой:

- Что ж за надобность у вас, ради которой жизни не жалко?

Киру немедленно взбесило столь беспардонное любопытство:

- А не пошёл бы ты, дядя, знаешь куда…

- Отчего же сразу… жизни? – дрожащим голоском перебила Пепелюшка хамские поползновения своей спутницы. – Нас просто… Нам просто нужно попросить госпожу Ягу об услуге: пусть поможет или… или посоветует, как выручить одного человека. Он не поскупиться, он заплатит золотом! Он очень богатый купец! Почему же… жизни?

- Ах ты, божежки, святая простота! – пробасила хозяйка, сердито смахнув со стола перед испуганной девочкой невидимые крошки. – Не местные вы либо? Да неужто те, кто вас в Гиблый лес отправил, не упредил, что золотом она за помощь не берёт? Если вообще станет помогать. Это совсем необязательно…

- А… а чем берёт?

- Пепелюшка, не слушай ты их! – встряла Кира и потянулась через стол к подружкиной едва початой кружке. – Всё там нормально будет! – она сделала большой глоток. – Гой еси… Фу-фу, русским духом пахнет… Дело пытаешь али от дела… ик!.. лытаешь…

Язык у старухи заплетался.

- А мы, типа: ах ты, старая карга! Сначала, типа, накорми, напои, в бане напарь, а после и спр… спрашивай… Не, правда-правда! Всё ж записано, задокум…мтировано… Я ж всё это с детства знаю! Чего они плетут ересь какую-то?

Хозяин сердито плюнул себе под ноги, растёр плевок по земляному полу:

- Налакалась, старая кикимора…

Его супружница присела на лавку рядом с посетительницами:

- Ты это, - сказала она Кире, заметно волнуясь, и сжала в красных и широких, словно лопаты, ладонях перекинутое через плечо полотенце. – Можа, это… оставишь девочку? Сама сходишь? Твоё-то дело стариковское… А её жаль. Почто вам обеим пропадать? Кака в том нужда?

Дело стариковское?!! Кире стало обидно до пьяных слёз.

Девочку им, значит, жаль, а её? Она резко встала, чуть не опрокинув хозяйку вместе с потерявшей устойчивость лавкой.

- Стал быть, есть нужда! – завопила она, пошатываясь. – Это не ей, это мне туда нет надобности идти! Я в этой истории вообще не при чём! Не знаю, зачем тащусь за этой идиоткой…

Она выбралась из-за стола и долго кружилась вокруг себя, как собака за хвостом, пытаясь накинуть войлочную полсть, нестерпимо воняющую мокрой псиной.

- Я молода! – слезливо орала старушенция. – Молода, красива, умна и успешна! У меня всё есть: и крутая тачка, и квартира в элитном доме, и карьера, и нужные знакомства! Какого чёрта я делаю в этом вашем дерьме? – и она зарыдала, размазывая слёзы со слюнями по морщинистым щекам.

Пепелюшка, сама чуть не плача от жалости к раскисшей подруге, принялась помогать ей с полстью: натянула на неподдающееся плечо, завязала тесёмки, заботливо накинула на голову башлык.

- Кирочка, - заметила она робко, отряхивая с войлока невидимые соринки, - а, может, и правда, ты сама в лес сходишь? Переговоришь с госпожой Ягой – ты ведь такая умная! А я здесь тебя подожду, а?

Кира переступила с пятки на носок и обратно, качнулась пьяно:

- Так, стопэ! – выбросила перед собой руку. - У меня встречное предложение, дорогуша: может, это ты сама сходишь в лес? А я, немощная старуха, здесь тебя подожду, у тёплой печки?

- Почему? - опешила Пепелюшка от такого поворота.

- Ну-у-у… - протянула её коварная спутница, - хотя бы потому, что ТЕБЯ туда послали, а не меня.

- О! – подбородок у девчонки мелко задрожал, в круглых голубых глазах плеснулось обиженное недоумение. – Неужели ты меня бросишь?

Старуха удивлённо вытаращилась:

- Ты ведь первая собиралась меня бросить!

- Я? Когда? А, это… Нет, что ты, Кирочка! Ты неправильно поняла – я не бросить хотела, просто подождать здесь! Это другое!

Кира напрягла затуманенный хмелем мозг, но логику рассуждений всё же не уловила. Покачавшись ещё какое-то время на месте в раздумьях, она махнула рукой и, шатаясь, устремилась к дверям. Ухватившись за щеколду, как за стабилизирующий якорь в неустойчивой вселенной, гостья харчевни обернулась и помахала присутствующим рукой.

- Адью! – выдала она и послала воздушный поцелуй хозяину. – Не поминайте лихом, люди мои дорогие. Мерси за сочувствие и бодрящее напутствие перед дорогой! А ты, - она направила указательный палец в сторону Пепелюшки, а потом большим выразительно потыкала себе за спину, - на выход, халявщица. Так и быть, не брошу тебя пока, провожу до леса. А там уж сама. Да-да! А ты как думала? Пора, пора, деточка, становиться самостоятельной, не век же мне тебя нянчить!

Подвыпившая старушенция дёрнула дверь и вывалилась в промозглую сырость улицы.

- Что стоишь, качаясь, то-о-онкая рябина... – донеслись оттуда мало похожие на пение завывания.

Пепелюшка дрожащими руками накинула свой плащ и шмыгнула носом:

- Благодарю вас, великодушные хозяева, - пролепетала она и выложила на стол монетку, - за доброту и гостеприимный кров…

Обречённо ссутулившись, девчонка посеменила к выходу. Но на полпути остановилась и, глядя себе под ноги, спросила:

- Добрая хозяюшка, вы упомянули, что та, к кому мы сейчас идём, не берёт золотом за услуги. А… чем же?

- Кровью, дитятко, - спокойно ответствовали ей. – Поскольку вас двое – либо её, либо твоей. Ты уж в дороге, пока идти будете, подумай, лапонька, покумекай – как сделать так, чтобы в уплату пошла эта дрянная старуха, чтобы самой вернуться к родным живой и невредимой. Ты поняла меня? Подумай, милая, подумай…