Кисельные берега

Глава 79

-----------------------------------

- А… почему Медведь остался в Эль-Муралы? Я не понимаю… Разве ты, Порфирий Никанорыч, не нанял его охранником до конца путешествия?

Купец нахмурился: его немало обескуражило и, чего уж скрывать, обидело Кирино равнодушие к его непосредственному и весомому вкладу в её освобождение. Кошель серебра, едрить тя за ногу! КОШЕЛЬ СЕРЕБРА! За никому – ему-то уж точно – не нужную девку! Неужто не допетривает? КОШЕЛЬ же СЕРЕБ…

- Почему он остался? – повторила Кира звенящим от еле сдерживаемых эмоций голосом. Глаза её лихорадочно блестели. – Что случилось?

- Потому как негодяй Медведь твой – животина бесчестная, - - буркнул Никанорыч, вынужденно отвлекаясь от щемящих сожалений о кошеле серебра, потраченном наиглупейшим из способов – без пользы и барыша. – Наплевать на все договорённости, бросить своего земляка и нанимателя – благодетеля, можно сказать! – посреди диких, чужих краёв совершенно одного, без защиты и вспомоществования – вот как это называется, скажи мне? А? Как? Подлостью это называется – я уж слов выбирать не стану, так и знай! Назову всё, как есть – я правду-матку рубать с плеча человек привычный! Уж если человек подлец, я так и скажу: подлец ты, паря! Даром, что оборотень…

- Он не подлец! – взъярилась Кира, вскакивая. – Не смей о нём так говорить! Да в его мизинце больше порядочности и честности, чем во всех вас!.. Да вот, кстати, - Кира хищно прищурилась на мелькнувшую у противоположного борта загорелую лысину, - и капитан не даст соврать… Правда ведь, капитан?

Капитан сердито пощипал себя за и без того жидкий ус, - но – куда деваться с подводной лодки – хошь не хошь, а встретиться всё равно пришлось бы. А встретившись, объясниться.

Засунув, по своему обыкновению, большие пальцы рук за кушак, Синьбао с мрачной физиономией направился в сторону своих беспокойных пассажиров.

- Может, ты, капитан, расскажешь нам почему Медведь разорвал контракт и остался на берегу? – мрачно поинтересовалась Кира у человека, которого совсем недавно считала своим другом, на которого во время своего гаремного заточения надеялась и уповала.

- Может, и расскажу, - капитан бросил исподлобья взгляд на своего нанимателя.

- Ну чиво, чиво ты расскажешь, олух царя небесного? – заволновался Никанорыч. – Что ты, бусурманин, понимаешь в делах наших, свойских?

«Бусурманин» сделал вид, что не уразумел сих жалобных призывов:

- Медведь говорил, будто знакомца в городе встретил, который свёл его с нужным человеком во дворце, помог с палачом договориться… Так человек этот за помощь свою услугу с витязя нашего стребовал. Пришлось ему остаться ради оплаты долга.

Кира перевела взгляд на Никанорыча – тот с независимым видом пристально обозревал совершенно чистое небо.

- А Порфирий Никанорыч сказывали, будто помощь та серебром была оплачена…

Капитан пожал плечами:

- Господин купец денег выдал только палачу на взятку. И ту охранник евойный еле выклянчил, гордости своей не щадя, в счёт своего жалованья. Пустым на берег ушёл. А уж посреднику господин купец заплатить наотрез отказался.

- Ну так и што? – вскинулся Никанорыч. – И отказался! Имею право! У меня, рази, колодец бездонный со деньгами? Али куры мои серебром гадят? Где я вам наберусь добра на все ваши хотелки? Всё раздай, Порфирий Никанорыч, и езжай пустым во земли Египетски!! Чего ради, спрашивается, я тады туда прусь? Голым задом посверкать перед тамошними торговцами? И с чем оттель вернусь? Чем расплачусь с Синьбаичем за фрахт?

- Пять монет сверху ничего бы не решили… - буркнул капитан.

- Не решили, говоришь? – побагровел от негодования Никанорыч. – Что ж ты, уважаемый - коли малость это така, котора ничего не решает - не добавил эту малость из своей мошны, а? Небось, твои сбережения тако же не пятью серебрениками ограничиваются? Чиво? Чиво щуришься-то? Правда глаза колет? – Никанорыч, довольный, что уел оппонента-разоблачителя, высокомерно сплюнул на палубу. – То-то жа. А то много тут умачей, как я погляжу, чужие деньги считать и ноги им пристраивать: «сюды, Порфирий Никанорыч, определи кровные свои, туды отсыпь». А Порфирий Никанорыч, простодыра, рад стараться! Всё раздай – и будет мало, так бы хапали и хапали, хапали и хапали, упыри…

Купец прошёлся гоголем между оглушённых его бурным выступлением слушателей и решил добить поверженного противника, дабы закрепить победу:

- Ты бы, друг сердешный Синьбаич, чем на старика бочку катить, лучше девоньке нашей, внове воскресшей, объяснил бы: отчего не сообщил друзьям её найденным о судьбинушке горемычной? Отчего не поведал им, как просила она о помощи слёзно, последней надеждой своея тебя полагая? А? Отчего это мы о заточении ея позорном лишь случайно узнали?

Кира медленно повернула голову к капитану:

- Почему, Синьбао? - просила она и голос её дрогнул.

- Думал, нет… смысла, - буркнул капитан. – Что ты казнена давно и…

- Ага, ага… - саркастически закивал Никанорыч. – Бекало-мекало. Оправдания, они, друг Синьбаич, как пупок, у всех, знаешь ли, имеются. А по существу? Думал-не думал… Сказал бы, исполнил, что просили, а там бы другие уже думали. Так нет же!

Почувствовав себя хозяином положения, купец вальяжно привалился задом к борту, картинно скрестил на груди руки:

- Хошь, девка, я скажу тебе, что на самом деле двигало этим брехучим сяньцем? Корыстолюбие! И ничтоже боле.

Кира повернулась к оратору – ну, чисто сова: круглые глаза таращит и туда-сюда головой вертит, от одного разочарования к другому. Слава всем богам, светлый образ её вышеградского витязя в медвежьей шкуре остался пока не замаранным. Напротив – ещё сильнее просветлел и вознёсся…

- Он ведь, девка, и так в Цзудухэ собирался плыть. И там ему труда было немного «Возок» мой сыскать. Он, может статься, даже искал его ещё с намерением новости о тебе до меня донести, но… Быстро передумал, как только удалось ему со мной об экспедиции столковаться. Так ведь, Синьбаич? Нигде не соврал я сгоряча? Вот то-то же и оно… Ась? Почему передумал, говоришь? Да потому что. Вот представь, девка: кинулись бы мы тебя спасать – экспедиция бы отложилась. Либо вовсе сорвалась. Ни к чему это деловым людям, особенно тем, - уничтожающий взгляд в сторону капитана, - которые барыш свой превыше всего блюдут! Он и промочал, само собой. Так что, душа моя, коли не застиг бы нас у Муралы энтой штиль, коли не застряли бы мы здесь, да коли не случился в связи с этим у Синьбаича приступ откровения, так бы мы и плыли ныне к землям Египетским без тебя. Так-то вот. Такой вот гусь приятель твой, Кира Андревна… А всё туда же – разоблачателя из себя корчит: дал ты, Порфирий Никанорыч, деньгу свою кровную на спасение души христьянской, да ма-а-ло. Дай ещё. А я в сторонке постою, бамбук покурю…

Синьбао был посрамлён и разбит на голову. Но признавать этого – хотя бы чисто внешне – не собирался. Капитан презрительно сплюнул, развернулся на каблуках и, не торопясь, прошествовал за носовые постройки.

- Ну? Как я его? – запросил аплодисментов у единственной слушательницы купец-молодец. – Видала? Умыл и обул подлеца!

У Киры резко и внезапно зачесались кулаки. Жуть как захотелось стукнуть по этой самодовольной роже и сказать всё, что думает она о её обладателе. Но… как ни крути, она Никанорычу обязана. КОШЕЛЬ СЕРЕБРА – это вам не коза чихнула.

Куда же выплеснуть кипящее раздражение? Пойти, что ль, на Синьбао наорать? Как он, свинья, мог так поступить, прекрасно понимая, что является для неё единственной надеждой? А ей-то, дуре, казалось по пути из Цзудухэ, что Синьбао – человечище! Почти друг. Жаждущий помочь, просто не имеющий возможности… Как ты мог? – крикнуть в его плоское лицо с жалким подобием щипаных усов. И как оно раньше могло казаться ей благородным и привлекательным?..

Нет. Конечно, нет. Ему она тоже ничего высказывать не будет. Она на его корабле. Из милости. И полностью от милости той зависит.

- Знаешь что… - всё-таки не удержалась прошипеть она в направлении Никанорыча, но узнать тому, что именно, не удалось.

Кира запнулась, увидев, как вдруг выражение напыщенного самодовольства сменилось на мордато-бородатой физиономии на трепетный восторг. Обалдев от такой метаморфозы, труднопредставимой в отношении тугого на чувства Никанорыча, Кира от удивления открыла рот.

«Что сие означает?»

А означало сие явление на палубе Заремы.

Поглощённая возвышенными страданиями, Кира начисто забыла о своей спутнице. Ей и в голову не пришло задуматься о том, как новоявленная подружка устроилась на новом месте, среди чужих и ничем не обязанных ей людей. Даже вспомнить не смогла, поднималась ли та с ней на корабль прошлой ночью – весь мир поглотили тогда ликование неожиданной встречи и боль немедленной разлуки с Медведем.

Зарема себе такой роскоши, как переживание недавнего психологического потрясения, позволить не могла. Инстинкт выживания требовал быстро сориентироваться в новых декорациях, организованных молодой персиянке более чем изобретательной судьбой, и обустроиться в них с максимальной безопасностью и комфортом. Чем беглая наложница немедленно и занялась.

Предоставив товарке чахнуть в любовных печалях, она намётанным глазом выделила среди присутствующих имеющихся в наличии бонз. Их оказалось негусто: капитан корабля – мрачный сянец, не выказавший в отношении прибывших ни радушия, ни особой неприветливости; и его наниматель – огромный бородатый северный купец. Выбор казался очевиден.

Персиянка вздохнула и, оступившись на подламывающихся от пережитого ногах, будто невзначай ухватилась на крепкий купеческий локоть.

- Ах ты ж мать пресвятая Богородица! – отвлёкся тот от созерцания втаскиваемой на борт Киры и с усердием поддержал нежную, хрупкую девицу за обнажённые плечи.

Вспышка молнии выхватила из темноты прелестный лик в тёмных кудрях и большие влажные глаза, взирающие снизу вверх на свою неожиданную опору, словно на благодетельного бога.

Молния, просверкнув, погасла. Погасло и дивное виденье, отпечатавшееся в сердце купца несводимой татуировкой. Он остолбенел, осязая под пальцами нежную кожу явившейся к нему из темноты русалки. И вздрогнул, очнувшись, когда молнию догнал оглушительный раскат грома. Никанорыч прижал к себе девицу и истово перекрестился.

- Синьбаич! – заревел он белугой, как только грохот смолк. – Определи девиц ужо! Еле на ногах стоят горемычные – натерпелись-от, замучались…

Девиц определили. Никанорыч сам сопроводил их в каюту, трепетно поддерживая под локотки самую из них натерпевшуюся. И под крышей каюты, при свете трепещущего огонька лампы ещё раз оценил красоту того дивного цветка, что держал в руках. Цветок подарил ему томный взор и стыдливо потупился. Отметив про себя, что купец, собственно, созрел. Можно паковать и грузить. Если нужно.

Зарема обдумала эту возможность перед сном, а после – ещё, с утра пораньше. И пришла к выводу, что – да, нужно. Необходимо ей, сиротинушке, к кому-то притулиться…

Она умылась, причесалась, причипурилась и отправилась на палубу в своих гаремных шелках, мало скрывающих девичьи прелести от нескромного погляда. Никанорычева давешняя контузия отяготилась смертельным ранением - окончательным и бесповоротным. Это было очевидно всем. Даже Сырнику.

- Синьбаич! – воззвал околдованный купец, не сводя глаз с дивной пери. – Распорядись-ка, друже, завтрак подавать. Девицы проголодались со сна, чай… Синьбаич! – а в отчет тишина. - Куда подевался сей остолоп?

Никанорыч смущённо откашлялся, поводил сердито бровями, прошёлся деревянной походкой вдоль борта и, стараясь на растерять степенности, повлёкся разыскивать капитана.

Кира, прищурившись, уставилась на подружку:

- Ты это специально?

- Что? – деланно удивилась погубительница вышеградских негоциантов, сосредоточенно обирая несуществующие пылинки с рукава.

- Я говорю, специально Никанорыча нокаутировала? Или он случайная жертва взрыва неконтролируемого обаяния?

Зарема недоумённо дёрнула плечиком.

- Ну и на кой? – хмыкнула Кира. – Как собираешься применять своё приобретение?

Подумав немного, персиянка сняла с лица выражение оскорблённой невинности и уселась рядом с подругой в гамак. Парусиновый мешок провис почти до палубы, коленки оказались на уровне груди, и в целом композиция приобрела разительное сходство с двумя пёстрыми попугаихами, покачивающимися на качелях электропровода.

- Мне трудно понять тебя, о Кира, - заявила Зарема. – Почто задавать вопросы о вещах очевидных? Или ты хочешь смутить меня? Или обидеть колким словом? Но для чего? Неужто ты сама имела виды на этого достойного человека?

- Боже упаси! – открестилась Кира. – Я без всякого умысла! Просто в самом деле удивлена твоей стремительной атакой и моментальной победой. И мне любопытно, в каких целях ты эту победу собираешься использовать?

Видно было, что Зарема ей не особо поверила. Покосившись на подружку подозрительно, она всё же решила ответить:

- В тех же целях, что и любая женщина в моём положении, хабиби. Мы среди сборища немытых головорезов, без единого дирхема за душой! Неизвестно куда они нас завезут, где бросят за ненадобностью и что пред тем себе позволят. Ты видела, какими глазами эта матросня на нас смотрела? То-то же! Стать собственностью главного, к тому же порядочного и состоятельного мужчины, получить его защиту – единственный выход для порядочной девушки, Кира! А если он соизволит после взять меня наложницей в свою страну, я вообще посчитаю, что мне крупно повезло.

Кира задумчиво перекатила босую ступню с пятки на носок и обратно. Гамак качнулся.

- Ну, успехов, - пожелала она.

Персиянка не без струда выбралась из подвесной люльки и расправила примявшиеся шаровары:

- Ты ведь не солгала мне, когда сказала, что не претендуешь…

- Не ссы, подруга! – невесело усмехнулась её коллега по сералю. – Окучивай Никанорыча спокойно – с чувством, с толком, с расстановкой. Я тебе не соперница.

На лице подруги отразилось явное облегчение. Она кивнула:

- Может, тебе попробовать капитана? – посоветовала она от щедрот. – Нельзя одной-то…

Кира улыбнулась. А Зарема постояла ещё какое-то время, посопела задумчиво… Неожиданно она резко склонилась к ней, уставилась лицом в лицо и назидательно ткнула указательным пальцем чуть пониже ключиц.

- Забудь о нём! – сказала она, строго хмуря брови. – Ты всё об этом витязе мечтаешь, глупая? Нет и не будет для тебя места возле него, слышишь? Нет и не будет!