Стамбульский ребус

На все воля Всевышнего

Когда мы подошли к двери, на которую указал Омер, вдруг везде погас свет. Нас окружила темнота: непроглядная, беспросветная, наполненная похожими на молитвенный шепот бормотаниями, вздохами и каким-то гулом. Али начал ощупывать стену в поисках выключателя, но в этот момент дверь открылась. Тьма рассеялась, однако странные звуки стали слышны еще громче. Рядом с Омером стояла высокая девушка в коричневом тюрбане. Одета она была в замшевый жакет цвета корицы, бежевую блузку с воротником-стойкой и коричневую юбку, доходившую до щиколоток и делавшую ее зрительно выше. Своими темно-голубыми глазами она сначала посмотрела на Али, потом — на меня.

— Вы хотели со мной поговорить? — спросила девушка, делая шаг вперед. — Чем могу вам помочь?

— Примите наши соболезнования, — я старался говорить как можно вежливее. — Вы Эфсун-ханым, верно?

— Верно, Эфсун Кынаджи, — она слегка качнула головой.

— Старший инспектор Невзат Акман. — Она не раздумывая пожала протянутую руку. Я поспешил представить своего напарника, который в напряжении замер рядом со мной: — А это инспектор Али Гюрмен.

— Пройдемте, там нам будет удобнее говорить, — пригласила она.

Али, как и меня, ошеломил ее уверенный тон. Пытаясь разобраться что к чему, мы оба, не говоря ни слова, проследовали за хозяевами.

Оказавшись в узком коридоре, мы, казалось, шли на гул, который стал намного громче. Теперь различались отдельные слова из Корана. Были слышны только молитвы: ни плача, ни причитаний заходящихся от рыданий людей не было. Видимо, семья Мукаддера Кынаджи стойко приняла новость о его неожиданной кончине.

Эфсун и Омер привели нас в просторную комнату. У стен — деревянные полки, под завязку забитые книгами. В свободном пространстве между ними — оформленные рамками и позолотой надписи арабской вязью. Наверное, аяты[16] из Корана или хадисы[17]. В комнате витал особый аромат, от чего воздух казался тяжелым. Возможно, запах бумаги, переплетов и чернил… или особый запах этого дома, а может, шлейф от духов стоявшей рядом со мной девушки.

Я пробежал взглядом по книгам. Мое внимание привлекли комментарии к Корану в кожаных переплетах и произведения известных исламских богословов Ибн Араби[18] и аль-Газали[19]. Еще на полках я заметил романы Достоевского, Гюго и Диккенса. Но больше всего меня поразили полки на левой стене: это были книги о Стамбуле. Незаконченная «Энциклопедия Стамбула» Решата Экрема Кочу, «Стамбул: история одного города» Догана Кубана, «Старинные монеты и Анатолия» Огуза Текина, сборник стихов «Мой милый Стамбул» Яхьи Кемаля, роман «Три Стамбула» Митхата Джемаля Кунтая, книга Халдуна Хюреля под названием «Открыв глаза, гуляю по Стамбулу…»[20]. Эти полки хранили бесчисленные сокровища: от исследований и путевых заметок до шедевров художественной литературы.

— Это все ваше?

— Да, большая часть книг моя. Собирать библиотеку начал отец, но потом он потерял к ней интерес. Последние три года он жил наверху.

На слове «отец» голос у нее дрогнул, а глаза подернулись пеленой. Но уже секунду спустя к ней вернулись прежние уверенность и самообладание.

— В этой части дома теперь живу я. Библиотека тоже досталась мне.

Эфсун указала на темно-зеленый диван у окна, и я машинально обратил внимание на ее длинные тонкие пальцы.

— Что же вы стоите? Садитесь, — предложила она.

Устроившись на диване, я спросил:

— Вы сказали, что отец жил наверху. То есть он жил отдельно от вас?

Когда она смотрела на книги, в глазах ее теплился какой-то мягкий свет, но после моего вопроса он погас.

— Отец женился во второй раз и последние три года жил наверху с Назлы-ханым.

— Брак религиозный или официальный?

Ее тонкие губы изогнулись в горькой улыбке.

— Он развелся с мамой и снова женился.

До меня потихоньку начало доходить, почему она не горюет из-за смерти отца. Но я хотел знать больше.

— Омер сказал, что ваша мама, Мелек-ханым, больна.

Ее взгляд наполнился грустью, а лицо стало печальным.

— Вся правая сторона тела парализована.

— Простите. Наверное, вам тяжело отвечать на вопросы, но я должен кое-что знать. Ваш отец женился повторно уже после того, как мать заболела?

Она ответила решительно. Такое присутствие духа свойственно человеку, который все еще не оправился от боли из-за случившегося, но уже научился ее сдерживать:

— Нет, с Назлы-ханым у него все началось, когда мама еще была здорова. Она работала в мэрии его секретарем. Мама была против, но отец ее и слушать не хотел — развелся и женился на Назлы-ханым. Через двадцать один день маму парализовало.

Возникла мучительная пауза. Гул из коридора доносился все громче.

— Когда вы в последний раз видели отца? — вопрос Али заглушил проникавший в комнату молитвенный шепот.

— Вчера утром. Я собиралась в университет, а он — в мэрию. У него была привычка рано уходить на работу.

— Вы ни о чем не разговаривали? — уточнил Али.

— Пожелали друг другу доброго утра и все.

— Он не вернулся вечером, и вы не беспокоились?

— Мы даже не знали, что он не вернулся, — ответила девушка безучастно, как будто говорила не о покойном отце, а о никому не нужном уличном коте. — И раньше бывало такое, что мы его по нескольку дней не видели. Сами понимаете, отцу до нас дела особо не было.

— Поэтому вас не расстроила его смерть?

В заполненной книгами комнате вдруг стало очень холодно, по крайней мере так показалось. Омер сверлил взглядом моего напарника, черные глаза парня пылали ненавистью.

Я подумал, что Эфсун сейчас выйдет из себя и прогонит нас. Однако на ее лице не отразились ни обида, ни злость — она спокойно опустилась в кресло по другую сторону разделявшего нас длинного столика с книгами. Девушка не отрываясь смотрела на Али, ее темноголубые глаза как будто приковывали к себе.

— Смерть предопределена нашей судьбой. Рано или поздно мы все с ней встретимся. В суре «Семейство Имрана» говорится: «Не подобает душе умирать иначе, как с дозволения Аллаха, по писанию с установленным сроком. И если кто желает награды ближней жизни, Мы даруем ему ее; а кто желает награды в последней, и воздадим Мы благодарным!»[21]. Как видите, Аллах определяет, где, как и когда наступит смерть любого человека. Мой отец, конечно же, не исключение. Очевидно, такова была воля Всевышнего.

Она как будто пыталась нас в этом убедить, но на Али ее слова не подействовали.

— Отец ваш умер не по воле Всевышнего, а по воле убийц, — ответил он резко, как будто перед ним сидела не Эфсун, а Шерафеттин, директор-мучитель из сиротского приюта в Йозгате. — С чего бы Аллаху желать смерти своим рабам?

На какое-то мгновение девушка смиренно прикрыла глаза, а потом заговорила негромко, словно обращаясь одновременно ко всем или читая молитву:

— Мудрость Аллаха несомненна. И добро, и зло исходят от него. Мы, его немощные рабы, не в силах понять, что и почему он делает. На все воля Всевышнего. Но в каждой его воле непременно сокрыт какой-то смысл. Его справедливость превыше всех и всего. Он лучше нас отличает правое от неправого. Поэтому в принятии происходящего заключается величайшая благодетель.

Что она хотела всем этим сказать? Имела ли в виду, что ее отец заслуживал смерти? Или же что мы не должны роптать на Аллаха, а вместо этого — смиренно принимать даже самые тяжелые испытания, выпадающие на нашу долю? Желая окончательно разобраться, я спросил:

— Что за человек был покойный?

Эфсун принялась поправлять воротник своего жакета, она словно тянула время в поисках верного ответа.

— У нас о мертвых не принято говорить плохо, — она спрятала свои истинные чувства за улыбкой. — К тому же он все-таки мне отец.

А эта Эфсун вовсе не глупа — своей фразой она намекнула нам, что ее отец был вовсе не ангел. Думаю, она готова была сотрудничать, но Али, попавший в плен предрассудков, не замечал очевидного.

— Тогда ты рассказывай, Омер! — посмотрел он на молодого человека. — Каким он был, твой будущий свекор?

Омер, стоявший рядом с креслом девушки, вздрогнул — его застигли врасплох. Казалось, что искорки гнева в его глазах вот-вот превратятся в яркое пламя, но ему удалось сдержаться.

— Да упокоит Аллах его душу, — проговорил он с прежним спокойствием. В голосе не было и намека на эмоции, как будто речь шла о незнакомце. — Лично мне он ничего плохого не сделал.

Только и всего — ни подробностей, ни разъяснений. Али ни за что не позволил бы ему так легко отделаться.

— А будущий свекор любил тебя? — Не дожидаясь ответа, он кивком головы указал на руку Омера. — Вижу, что у вас с Эфсун-ханым нет обручальных колец.

Оба тут же взглянули на свою правую руку. Мой напарник, довольный произведенным эффектом, нанес финальный удар:

— Или, может, покойный не очень-то рад был вашему желанию обручиться?

— Бред какой-то! Отец, напротив, очень хотел, чтобы мы поженились. — Эфсун нахмурила брови. В ее глазах заплясали язычки гнева. — И вообще, как это связано с убийством?

Настал момент истины: на сцене должен был появиться сочувствующий полицейский.

— Пожалуйста, Эфсун-ханым, не нужно волноваться. Мы не собираемся без надобности совать нос ни в ваши дела, ни в дела Омера-бея. Просто пытаемся найти убийцу вашего отца, — сказал я.

Не помогло: она по-прежнему хмурилась.

— В таком случае лучше займитесь его профессиональной деятельностью. В семье никто ему зла не желал.

Кажется, наконец мы что-то нащупали.

— О его профессиональной деятельности мы тоже поговорим, Эфсун-ханым. Но сначала мне хотелось бы узнать кое-что еще. Сколько лет второй жене вашего отца. Она молодая?

— Молодая, — ответила Эфсун, особо подчеркнув это слово. — Понимаю, к чему вы клоните, и сразу скажу: у них с отцом разница двадцать лет. Она на два года старше меня. Молодая, здоровая, красивая.

Девушка старалась говорить нарочито насмешливо, но ей не удавалось скрывать свою глубокую печаль и злость, которые, казалось, вот-вот выйдут из-под контроля.

— Она в курсе случившегося?

— Да, я позвонила ей утром.

— Позвонили? Она не с вами живет?

— На прошлой неделе она уехала на родину, в Ризе.

— И как она восприняла эту новость?

— А вы как думаете? Конечно, это был удар для бедняжки.

Эфсун искренне сочувствовала мачехе. Родного отца ей было не жаль, а ту, которая ворвалась в их жизнь и разрушила их счастье, эту женщину — и не женщину вовсе, а какую-то девчонку-ровесницу, — она жалела. Возможно, Эфсун была намного мудрее, чем я думал.

— Она приедет в Стамбул?

Эфсун кивнула:

— Да, выезжает сегодня вечером. Назлы была предана моему отцу. Не смотрите на меня с таким удивлением, Невзат-бей. Ее вины тут нет. Представьте бедную девушку, без единой родной кровинушки. И тут ее одаривает вниманием взрослый, состоявшийся мужчина. Что бы вы сделали на ее месте?

— Ваш отец действительно любил Назлы-ханым?

— Не знаю, — она пожала плечами. — Да и кто может знать? Я не уверена даже, смог бы на этот вопрос ответить сам отец. Единственное, что я знаю: как только у отца появились деньги, он стал совсем другим человеком.

Мне тут же вспомнились слова Лейлы Баркын о Недждете Денизэле: «Прежде он был настоящим археологом, выискивал следы прошлого в пыли под раскаленным солнцем, при этом и медного гроша не просил. Но тот Недждет исчез, а на его место пришел делец, который зарабатывал на всем, к чему прикасался. Раньше история была смыслом его жизни, теперь же превратилась в средство добычи денег». Убитых объединяло то, что деньги полностью изменили их человеческую суть. В наши дни это была привычная вещь. Такое происходило с большинством людей. Но подобное сходство двух людей, убитых в одинаковом стиле с разницей в один день, не было обычным совпадением. Это могло стать важной подсказкой, которая облегчит путь к раскрытию преступлений.

— То есть вы считаете, что вашего отца изменила рабо…

Прервав меня на полуслове, она дрожащим голосом сказала:

— Не работа, а деньги, Невзат-бей, деньги… Знаете, как-то Неджип Фазыл[22], великий мастер слова, сказал: «Не нужно бояться денег, которые человек зарабатывает, — бояться нужно порабощенного деньгами человека». — Она бесстрашно смотрела на меня. — К сожалению, в последнее время отец превратился в раба денег. Вы сейчас наверняка спросите, не занимался ли он чем-то незаконным, но тут я мало чем могу помочь. О его профессиональной деятельности мне ничего не известно. Но могу точно сказать, что за последние три года отец сильно переменился. Раньше он был человеком с твердыми убеждениями и крепкой верой. Но ни с того ни с сего бросился в погоню за мирскими благами и радостями. Вот почему я советую вам обратить внимание на его работу.

— Все ясно, — произнес я, поблагодарив ее взглядом. — Это очень ценная для нас информация. Не могли бы вы подсказать, с кем бы нам поговорить об этом? Я имею в виду тех, с кем ваш отец вел дела.

На секунду она замерла в нерешительности, а затем ответила со странной усмешкой на губах:

— Я бы назвала Недждета Денизэля, но, полагаю, с ним вам уже вряд ли удастся поговорить. Утром по телевизору в новостях я слышала, что его тоже убили.

Да, картинка начала потихоньку вырисовываться. Мне хотелось узнать, что именно связывало первого убитого и Мукаддера Кынаджи, но Эфсун меня опередила.

— Это дело рук одного и того же убийцы? — спросила она, не сводя с меня глаз.

— Пока мы не знаем, кто убийца, но с вашей помощью сможем поймать его гораздо быстрее.

— Только в том случае, если вы действительно хотите, чтобы его поймали, — снова встрял в разговор Али. — Я наблюдал за вами, и у меня такое ощущение, что вы воспринимаете смерть отца как божественное возмездие. В таком случае поимка убийцы для вас не так уж и важна…

Эфсун замотала головой:

— Вы ошибаетесь, Али-бей. Верить в волю Аллаха — значит смиренно принимать не только происходящее в данный момент, но и то, что будет ниспослано потом. Непрерывный круг. Любой, кто войдет в этот круг, непременно окажется под властью воли Создателя. Поимка и наказание преступника тоже зависят от Его воли. — Она перевела взгляд на меня. — Прошу, поймите меня правильно, Невзат-бей. Естественно, я хочу, чтобы убийцу нашли. И готова помочь всем, чем смогу.

Я поблагодарил ее и завел разговор о первой жертве:

— Вы знаете, каким образом ваш отец был связан с Недждетом Денизэлем?

— Они оба входили в экспертную группу, принимали решения относительно строительства в районе Султанахмет.

У меня в памяти тут же всплыло имя Адема Йездана. Бизнесмена, с которым нам предстояло встретиться. Недждет работал на этого человека, чтобы тот мог без труда получить разрешение на строительство новых зданий в исторической части города. Мукаддер был градостроителем, к тому же работал в мэрии. Значит, он тоже имел отношение к этим зданиям. Надеясь обнаружить и другие точки соприкосновения между жертвами, я проговорил:

— Адем Йездан…

Лицо девушки скривилось от отвращения, и я понял, что нахожусь на правильном пути.

— У вашего отца были с ним какие-то дела, не так ли?

Она снова принялась поправлять воротник жакета — сейчас начнет юлить и отнекиваться.

— Не знаю. — Конечно же, она знала, и много чего, но не хотела рассказывать. — Я слышала про Адема Йездана. Но как он был связан с отцом — понятия не имею.

— Вы когда-нибудь встречались с ним лично?

— Никогда. У меня все время университет занимает — дел отца я совсем не касалась. В офисе у него и то бывала от силы раз в год.

— Что вы изучаете?

— Я окончила теологический факультет. — Показывая на книги, лежавшие на столике между нами, она тихо добавила: — Сейчас вот в магистратуре учусь.

Названия книг состояли сплошь из арабских слов, и мне стоило большого труда их разобрать. Это были труды известных богословов, таких как Ибн Араби, аль-Кушайри[23] и Сахль ат-Тустари[24].

— Все эти книги посвящены толкованию Корана. Я занимаюсь тафсирами, то есть комментариями к Корану, и тавилями — его аллегорическими толкованиями. Изучаю тот истинный смысл, что кроется в Священной книге. Ее ни за что не понять тем, кто не постиг эти скрытые значения. А те, кто неверно понимает Коран, никогда не смогут понять Аллаха.

Я был абсолютно далек от этой темы.

— Хм-м-м, — вот и все, что я мог произнести в ответ.

Но зато слова нашлись у Али.

— Знаете, Эфсун-ханым, как по мне, все, что вы сейчас сказали, — полная бессмыслица, — выпалил он со всей прямолинейностью.

Она бросила на Али безразличный взгляд, как будто перед ней был какой-то неодушевленный предмет. Я подумал, что она промолчит в ответ, но слова моего напарника, должно быть, разворошили ее душу. Однако, когда она заговорила, ничто в голосе не выдавало ее злости:

— В суре «Различение» говорится: «А рабы Милосердного — те, которые ходят по земле смиренно и, когда обращаются к ним с речью невежды, говорят: «Мир!»». Я тоже говорю вам, Али-бей: да пребудет с вами мир. Я не ждала, что вы поймете, о чем я говорю.

Али обожал подобные споры. Он тут же сделал ответный выпад:

— Зачем тогда рассказываете нам все это?

Девушку трясло от негодования. Еще чуть-чуть — и она бы не сдержалась. Но Али не дал ей и рта раскрыть:

— Не надо, Эфсун-ханым, не смотрите на меня так — меня этим не проймешь. Я отношусь к Корану с не меньшим трепетом, чем вы.

То, что я сейчас вам скажу, в книжках не пишут, но это правда — можете не сомневаться. Любой, кто возомнит себя Богом и отнимет у кого-то жизнь, будет иметь дело с нами. Любой, кто посмеет убить другого — неважно, заслуживал тот смерти или нет, — будет иметь дело с нами. — Он показал пальцем на Эфсун и стоявшего рядом с ее креслом Омера. — Можете называть это божественным провидением или судьбой. Но если вы думаете, что расплату за свои преступления убийца понесет в другом мире, то вы ошибаетесь. Расплата для него наступит уже в этой жизни. У Аллаха нет палки, но зато есть такие люди, как мы. Имейте в виду: когда вы лжете нам, вы лжете Аллаху. Когда вы от нас что-то скрываете, вы скрываете это от Аллаха. Так что, если не хотите неприятностей ни в этом, ни в ином мире, ради вашего же блага советую вам сотрудничать с нами и всячески нам помогать.