Стамбульский ребус

Кровопийца

Музей турецкого и исламского искусства уже закрылся для посетителей. Но персонал хорошо знал Лейлу Баркын, так что никаких проблем с входом у нас не возникло. Все, с кем мы сталкивались — от уборщиков до охранников, — радостно приветствовали нас.

Поднявшись по крутой лестнице, мы вышли на большую террасу. Лейла с восторгом смотрела на старое каменное здание.

— Как здесь красиво, правда? — сказала она и, не дождавшись моего ответа, продолжила: — Если не брать в расчет султанские резиденции, то это единственный уцелевший во всем Стамбуле дворец. — Потом очень тихо, будто открывая мне великую тайну, добавила: — Знаете, ведь Ибрагим-паша был зятем султана Сулеймана. Но ни этот факт, ни дружба с падишахом не уберегли его от гибели. Интриги и подстрекательство любимой женщины Сулеймана — Хюррем-султан[27] — сделали свое дело: Ибрагима-пашу казнили. Задушили по личному приказу повелителя.

Я попытался поставить себя на место великого визиря и представить те ужас и отчаяние, которые он испытал, пока его вели на казнь по приказу лучшего друга. Был ли он предан султану в тот момент? Или, прощаясь с жизнью, испытывал огромное сожаление: все его усилия, как и жизнь, оказались напрасны…

— Сюда, Невзат-бей, — сказала Лейла, показывая на не слишком высокую и довольно широкую лестницу. — Нам надо подняться наверх.

Поднявшись, мы оказались на террасе, откуда открывался вид на площадь Султанахмет. Сквозь пышные ветви акаций за высокой сосной виднелся обелиск Феодосия. Справа — обелиск Константина и Змеиная колонна. Три монумента — наследие римской цивилизации — стояли подобно священным стражам времени, молча ожидая, когда на площадь и город окончательно опустится ночь.

Молодой человек из кафетерия заметил, что мы ищем место, чтобы присесть, и поспешил к нам.

— Добро пожаловать, Лейла-ханым.

— Привет, Рашид, — поздоровалась она, глядя на пустые столики. — Никого нет. Вы уже закрылись?

— Нет-нет, присаживайтесь, прошу вас…

Лейла выбрала себе место, с которого была видна площадь, я сел напротив нее и положил на стол сумку.

Рашид вежливо спросил, что мы будем пить. Мы оба заказали чай. Кажется, бедняга расстроился.

— Лейла-ханым, чай не очень свежий. Как насчет турецкого кофе?

Мы с Лейлой переглянулись и согласились.

— Я знаю, какой кофе любит Лейла-ханым. А вы какой предпочитаете? — обратился Рашид ко мне.

— Добавьте немного сахара.

Рашид направился на кухню, а Лейла разглядывала площадь Султанахмет, над которой уже сгустилась ночная мгла.

— Я очень люблю это место, — сказала она с детской непосредственностью. Когда она перевела на меня взгляд, я заметил блеск в ее глазах. — Эта площадь была свидетелем жизни города на протяжении двух тысяч лет. Видела десятки царей, императоров и султанов… Победы мирового масштаба… Грабежи, мародерство, безудержное веселье, триумфальные пиршества. Восстания, эпидемии, землетрясения и засухи, сотрясавшие империи и правителей… Площадь видела все, что когда-либо происходило с этим городом. — Ее голос стал тихим и благоговейным. — Но только взгляните, как она упивается этой необъятной тишиной. Как будто, как и раньше, тихонечко записывает все происходящее в твердыню памяти своей брусчатки, камня, дерева и железа.

Должно быть, она обожала свою работу. Так же, как и моя мать, помешанная на истории. Я знал, каково это — заниматься любимым делом. Ведь я тоже был одним из тех редких людей, которые зарабатывают себе на жизнь занятием по душе. Но если вы придаете работе слишком большое значение, считаете, что в жизни нет; ничего, кроме нее, то счастья вам не обрести. Как бы работа ни нравилась, от других сфер жизни никуда не деться. Моя мать успешно находила это хрупкое равновесие. Несмотря на свою безграничную страсть к истории, она не пренебрегала ни семьей, ни прочими обязанностями. Она поливала герань на подоконнике и готовила любимое блюдо отца — фаршированные артишоки — с тем же рвением, с каким читала статью про Малый Влахернский дворец. Не могу сказать то же о себе. Работа полностью взяла верх над моей жизнью. А если принять в расчет гибель Гюзиде и Айсун, то получается, что не только взяла верх, но и разрушила всю мою жизнь. Большинство наших ссор с Евгенией, как и с погибшей женой Гюзиде, касались моей работы. В случае с Лейлой степень ее одержимости работой была мне по-прежнему неясна: я никак не мог понять, чем она может рискнуть во имя профессии. Возможно, наш разговор разрешит эту неопределенность: я смогу понять, исключать ли мне ее из списка подозреваемых, или, наоборот, я осознаю, могла ли страсть к любимому делу толкнуть ее на преступление.

— Но ведь не скажешь, что мы по достоинству ценим эту площадь, — я нарушил молчание, а в глазах Лейлы вдруг полыхнул огонь.

— Не то слово, Невзат-бей. Все, что мы вытворяем здесь, — настоящее варварство, полное уничтожение исторического наследия, — ее голос дрожал от гнева. Она снова посмотрела на Голубую мечеть. — На месте мечети раньше была императорская резиденция — Большой дворец, также там было еще несколько дворцов, включая дворец Великого визиря Соколлу Мехмет-паши. Увы, их снесли, несмотря на недовольство жителей. Это было в самом начале XVII века. Но то, что рядом с мечетью без зазрения совести уже в наши дни решили построить пятизвездочный отель… При этом правительство и мэрия предпочли не вмешиваться, и хуже всего то, что строительство будет продолжаться. — Она устремила на меня свой яростный взгляд. — Нашу страну бросили на произвол судьбы, Невзат-бей… Вот почему алчные до денег бизнесмены вроде Адема Йездана разрушают наш город и его историю. Люди, подобные ему…

Наконец-то настал подходящий момент. Я не хотел упускать его, поэтому перебил Лейлу:

— Это как? Расскажите, что за человек этот Адем Йездан?

Утратив самообладание, она говорила с ненавистью и не скрывала своих чувств.

— Опасный человек. Способный на самые мерзкие поступки. — Она даже не дала мне возможности расспросить подробнее. — Жадность свела его с ума, он хочет стать самым могущественным и богатым человеком не только в Турции и Европе, но и в Америке — везде, по всем мире. Но это не так просто. Против него выступает несколько влиятельных компаний. Он борется с ними как может. Или, по крайней мере, пытается бороться.

Она заметила мой вопросительный взгляд.

— Ему трудно дается эта борьба: некоторые из его противников — очень влиятельные корпорации. У них большие знания и опыт. Если он к тому же будет действовать в рамках закона, ему никогда не одержать над ними верх. Поэтому он часто прибегает к незаконным способам.

— Что за способы?

— Все, что только может прийти на ум. К примеру, три года назад они собирались строить огромный бизнес-центр над развалинами византийских цистерн. Начали строительные работы, и тут произошел несчастный случай. Погибли трое рабочих и двое прохожих. От имени нашей ассоциации мы подали в суд, но у Адема Йездана и там было все схвачено: судья, государственный обвинитель, экспертная комиссия. В конце концов суд отклонил наш иск, постановив, что это был несчастный случай. Мы не сдались — обратились в суд по административным преступлениям. Было принято решение о приостановлении строительных работ. Последние три года Адем Йездан пытается его опротестовать, ведь каждый день простоя обходится ему в несколько тысяч долларов. Поэтому он не церемонится, доходит даже до угроз.

— Хотите сказать, что вам угрожали?

— Еще бы. В адрес ассоциации уже столько угроз было, — сказала она измученно. — Бесчисленные телефонные звонки с угрозами, анонимные письма в конвертах и на электронную почту.

— Надеюсь, речь не идет о физической расправе? Люди Адема Йездана не приходили, чтобы прижать вас к стенке?

— Нет, в отношении членов ассоциации ничего не было. Но на дверях АЗС писали угрозы, прокалывали шины нашего микроавтобуса, разбивали стекла.

Я собирался спросить, был ли кто-нибудь арестован в связи с этим делом, но тут появился Рашид и сообщил:

— Ваш кофе готов.

У него в руках был серебряный поднос с гравировкой, а от стоявших на подносе чашек доносился приятный аромат кофе.

Рашид аккуратно поставил на стол чашки, блюдца с лукумом двойной обжарки и две бутылки воды. Он задержался около стола: ждал, пока мы сделаем по глотку, — хотел узнать наше мнение о кофе.

Кофе получился восхитительным: пенистый и горьковатосладкий, с правильной консистенцией.

— Прекрасно, большое спасибо, — сделал я комплимент молодому человеку.

— Как всегда, на высоте, Рашид. Благодарю, — вслед за мной похвалила его Лейла.

Его губы расплылись в широкой улыбке, и он отошел от стола. Я сделал еще один глоток, а после озвучил вопрос, который никак не давал мне покоя:

— Вы говорили про случаи нападения на ассоциацию. Полиция никого не задержала?

— Нет, к сожалению, никого. Организаторы этих акций были настоящими профи: ни улик, ни свидетелей. Похоже на убийства Недждета и Мукаддера.

Я не мог понять, пытается ли она отвлечь мое внимание или просто рассказывает все, что ей известно. Возможно, и то и другое. Люди Адема Йездана вполне способны были устроить нечто подобное, но это не делало их убийцами. Сомнений не вызывало только одно: Лейла пытается сделать из Адема Йездана главного подозреваемого. Я решил сменить тему разговора, поэтому достал из сумки и протянул Лейле монету с изображением Константина, которую мы нашли в руке второго убитого.

— Кажется, вы о ней спрашивали.

Лейла с интересом взяла монету, поднесла ее к свету и, затаив дыхание, прошептала:

— Монета Константина.

— Она самая, — ответил я, потом снова засунул руку в сумку и достал вторую монету. — А эта, должно быть, отчеканена во времена Византия.

Взяв монету, она начала осматривать ее.

— Все именно так, как вы описывали. На лицевой стороне изображение Гекаты, на оборотной — надпись «Византий» и звезда с полумесяцем прямо под ней. — Она снова вернулась к монете Константина и вдруг, как будто внезапно вспомнила кое-что важное, посмотрела на меня. — В какую сторону были обращены руки трупа?

Я понятия не имел, почему она спрашивает об этом, но все-таки решил ответить:

— В сторону площади Чемберлиташ. Если точнее, то на вершину колонны.

— Другими словами, — прошептала она, — к месту, где была установлена статуя Константина в образе Аполлона. Возможно, убийца пытается заставить нас взглянуть на Стамбул с места, на котором находился сам Константин.

— Что вы хотите этим сказать?

— Он как будто призывает нас взглянуть на город с любовью и уважением его покровителей. Из целой плеяды царей, императоров и султанов, правивших этим городом, можно выделить двоих: Константин Великий и султан Мехмед Завоеватель. Мы с вами уже говорили про Визаса и его роль в основании города. Но ведь именно Константин — император Рима — первым превратил его в один из самых главных городов мира. Спустя примерно тысячу лет такую же миссию возьмет на себя один из ключевых правителей османской династии — султан Мехмед Завоеватель. Не будь Константина, судьба города сложилась бы совершенно иначе.

— Меня интересует, почему Константин выбрал для своей столицы это место.

— По той же причине, что и Визас… Византий был не только красив, но и удобен в плане обороны. Был еще один фактор, сыгравший ключевую роль: экономика. Я имею в виду торговлю. Во времена Константина Восток привлекал всех. Столица империи быстро возвысилась именно как центр торговли. Интересно, что изначально выбор Константина пал не на Византий, а на древнюю Трою — ту, что недалеко от Дарданелл. Троя из гомеровской «Илиады»: город Париса, похитившего прекрасную Елену из рук греческого царя. Однажды, когда в новой Трое уже шли строительные работы, во сне Константину явился Бог и приказал ему найти другой город. Несмотря на начатое строительство, император обратил свой взор на Византий. Если отставить в сторону легенды и предания, то Византий гораздо больше, чем Троя, подходил на роль имперской столицы. Константин заметил это и тут же избрал Византий в качестве своей будущей столицы, с тех пор этот город всегда был сердцем империи. С триста двадцать четвертого года и вплоть до провозглашения столицы в триста тридцатом году была проведена ни больше ни меньше строительная мобилизация. В новую столицу были доставлены лучшие памятники империи и самые ценные сокровища. Все богатство страны было собрано здесь. Император созвал сюда самых талантливых в мире архитекторов, скульпторов и каменщиков, мозаичников и прочих ремесленников. Были расширены границы города и возведены новые стены.

Мне как человеку, родившемуся и выросшему в этом городе, было очень интересно слушать рассказ Лейлы. На какое-то время я даже забыл об убийствах, расследованиях и собственных подозрениях.

— А стены, дошедшие до нас, тоже при Константине построили? — спросил я.

— Нет, их возводили в разное время. Константин просто немного расширил границы Византия. Изначально это был не очень большой город: представьте себе дугу от Эминёню до района Джанкуртаран. Константин довел черту города до квартала Аякапы — он находится сразу за университетом Кадира Хаса и далее с западной стороны через квартал больницы Джеррахпаша до улицы Эсекапы… С этим связана одна интересная история. Константин решил обозначить границы города. Взяв копье, вместе со своими приближенными он отправился на окраину. Пока шел, шепотом разговаривал с кем-то невидимым. Никто из окружения императора не осмелился приблизиться к нему, чтобы узнать, что происходит. И вот спустя какое-то время один из его людей, предположив, что они уже давно вышли за пределы будущих границ города, догнал императора и, извинившись за свою неосторожность, вежливо спросил, с кем разговаривает император и куда они все направляются. Тогда Константин со всей серьезностью ответил: «Я советуюсь с ангелом, который и определит границы моей столицы. Именно он укажет мне, где и когда остановиться». Константин был сильно увлечен мистикой. Некоторые мистические события сыграли в его жизни очень важную роль. Когда Константин еще не был единовластным правителем, он вместе со своими воинами отправился в Рим, чтобы сразиться с Максенцием[28] — одним из трех императоров, с которыми он делил власть. Тогда в небе он увидел свет, прямо у себя над головой: это был свет в форме креста. Посчитав это знаком свыше, он приказал своим людям нанести на их щиты этот христианский символ. Его воины-язычники были недовольны приказом, но они опасались императора и сейчас же исполнили его волю: слово императора было законом. После этого удача оказалась на стороне Константина: его войско разбило полководцев Максенция и его самого в битве у Мульвийского моста. Сам Максенций во время бегства утонул в водах Тибра, в то время как Константин обеспечил себе прямой путь к господству над Римом. Эту победу император воспринял как дар от христианского Бога, начал отождествлять себя с новым вероисповеданием и в конце концов признал христианство официальной религией империи, положив тем самым конец тысячелетним языческим культам. Все это не так уж и просто, Невзат-бей. Константин был поистине великим императором.

— Ваше восхищение этим человеком очевидно.

Она немного задумалась, перед тем как дать ответ.

— Вы правы, но до определенной степени. Мне прекрасно известно, что помимо всего он был безжалостным тираном: без колебаний казнил собственного сына Криспа, а после избавился от жены Флавии, толкнув ее в ванну с кипятком. Власть — это настоящий кровопийца: живет кровью других. В равной степени награждает тех, кому благоволит, не только силой и славой, но и злом. Не имеет значения, что за правитель перед вами — римский, византийский или османский; пожалуй, за редким исключением, на свете нет правителей, чьи руки не были бы запятнаны кровью.

Все это было прекрасно, но мы охотились не за правителями, замешанными в кровавых преступлениях, а за убийцами, которые, играя в исторических персонажей, пытались запутать нас, увести по ложному следу. Первое, что нам предстояло выяснить, — где они оставят следующее тело.

— По-вашему, если убийцы задумали бы совершить еще одно преступление, у памятника какому императору или султану они бы оставили тело?

— Султану Мехмеду Завоевателю… — ответила она, не колеблясь ни секунды. — Это единственный правитель, сопоставимый с Константином. Но если говорить о памятнике, то трудно сказать точно… В городе есть только два здания, связанные с Мехмедом Завоевателем: мечеть Фатих и мое рабочее место — дворец Топкапы…

Ранее мы отправили наших людей в мечеть Фатих, но даже не подумали о дворце султана Мехмеда. Мне вдруг пришло в голову, что Лейла скорее всего невиновна. Иначе зачем ей было так откровенно делиться со мной столь ценной информацией? Могла ли она быть пособницей убийц? Я скептически посмотрел на нее. Нет, слишком искренняя. Подумал, что заблуждался на ее счет. Если третье тело оставят у мечети Фатих или где-то в районе дворца Топкапы, то мне придется признать, что мы ошибались, подозревая ее.

И все же нужно было набраться терпения. Неизвестно еще, на что способен такой блестящий и не признающий границ ум на зыбкой почве территории зла.